В омут с головой

— Я не помешаю? — Нет… Входи. Только тихо. С тех пор, как жутковатый мясник в заляпанном кровью балахоне ушел, Даниил так и не ложился. Для самой Евы два часа ночи были детским временем, но Данковскому, который выйдет в Город на рассвете по первому пришедшему письму, уже давно пора уснуть. Хотя бы для того, чтобы найти утром силы попросту встать с кровати. — Голова кипит… Ева промолчала, прижимая кромку подноса к бедру и придерживая его одной рукой, чтобы второй расчистить от книг место на столе. Даниил вздохнул, почувствовал запах, вдохнул поглубже и оторвался наконец от окуляра микроскопа. — Что это, Ева? Необычный запах. — Чай… местный. Выпей, он придаст тебе сил, — Ева осторожно плеснула кроваво-алой, почти ржавой заварки и долила сверху воды из глазурованного кувшинчика. — Я иногда скупаю травы у местных женщин… Настоящие, именные травы идут у них на лекарства и наркотики, а те, что попроще, отдают даже в город. Данковский неопределенно хмыкнул — ну какое ему дело?.. — взял кружку и отхлебнул. Ева внимательно следила за изменением лица, за удивленно дернувшимися над окуляром микроскопа бровями, за скользнувшим вдоль губ кончиком языка. Она прекрасно помнила вкус сбора кровавой твири — одна доля на две доли савьюра. Горчит и вяжет язык, точно кагор, которым причащают, а по себе оставляет легкую бодрость и ясность мыслей. Данковскому, конечно, не интересно. Но если он спросит, Ева охотно ему расскажет. В шкафу у нее десяток жестяных коробочек с любовно выведенными этикетками — сборы местной твири, тонко благоухающие травы из областного центра и Столицы, собственноручно украшенные цветами сирени, розы и ромашки. Есть мягкие и нежные — для навещающих Еву барышень, есть крепкие и бодрящие — для заглядывающих мимоходом Стаматиных. Милое, пустое увлечение спасало Еву от печальных мыслей: записывать в изящный блокнот рецепты, заказывать из Столицы особые сорта, сговариваться с любопытными, совсем на нее непохожими укладскими женщинами о лишнем ароматном свертке… Уклад берег свои тайны, так что подобный сбор обходился дорого. Но пристрастившаяся Ева изыскивала способы раздобыть еще — хотя бы через Андрея. — Не выходит… Ничего не выходит! Это не так работает, — Данковский откинулся на спинку стула и протер глаза основаниями ладоней. Под нижним веком от окуляра остался багровый оттиск. — Кровь человека борется, но не справляется, кровь быка замедляет рост, но не борется… А минотавры, к сожалению, остались в сказках про Тезеев и Ариадн. «Если бы я могла тебе помочь — думаешь, я бы не помогла?..» — Ева оборвала себя, не позволив коснуться чужих волос, погладить и приласкать. Даниилу не это было нужно. Совсем не это. Ева спустилась вниз и вернулась уже с новым заварником. На этот раз — мягкий, успокаивающий настой, от которого тяжелеют теплом веки и становится мягче тело. В золотисто-зеленом мареве плавали крошечные лавандовые соцветия, а горьковатый аромат оплетал язык, по себе оставляя легкую терпкость далеких цветущих лугов, — таким Ева запомнила его вкус. Не вино, не твирин, не ласка. Всего лишь чай. «Если бы я могла тебе помочь, думаешь, я бы не вывернулась ради этого наизнанку?..» — глядя на осунувшегося, раздраженного, разбитого, но не сдавшегося и сдаваться не планирующего Данковского, Ева хотела плакать. Слишком, слишком много для одного человека. «Я не много умею. Не много могу. Тем более в таких условиях, где даже ты бессилен... Но пока я хотя бы налью тебе чаю и побуду недолго рядом — сколько ты разрешишь».