Я люблю тебя, разве это не самое худшее что ты когда-либо слышал?

Три минуты. Целая неделя прогресса между ними двумя разрушается менее чем за три минуты, и Сону даже не может расстраиваться из-за этого, потому что это его вина. Это глупая, мелкая ссора, и теперь он расплачивается за это. Он не знает, куда пойдет, когда покидает их комнату, он знает только то, что больше не может там находиться. И, кажется, Сонхун не собирается его останавливать. Он никогда не делал этого раньше. На улице все еще чертовски холодно, когда Сону выходит из здания. Он оставил свое пальто висеть на двери ванной, как идиот, и теперь он замерзнет до смерти, потому что не умеет контролировать себя. Он кричит. Это не очень помогает ему почувствовать себя лучше, но это немного снимает давление, давящее на его грудь. Один из преподавателей, наблюдающих за поездкой, обязательно выйдет наружу и посмотрит, что происходит, так что Сону не собирается оставаться здесь. Это чистая случайность, что он во второй раз за сегодняшний вечер возвращается к каменной стене. — Ты гребаный мудак, — кричит Сону в открытый воздух. — Ты разрушил… черт! Ты все это испортил! Это и близко не так сильно помогает, как он бы хотел. Он подходит к скамейке, на которой они с Сонхуном сидели раньше, и пинает ее со всей силой, на которую только способен. — Это так глупо. Все это так чертовски глупо. Сону опускается на скамейку, позволяя своей голове безвольно упасть на ожидающие его ладони. — Что со мной не так? — Тебе нужен список? Сону резко поднимает голову и видит второго человека, которого он не хотел бы видеть прямо сейчас. Чонвон, очевидно, плакал, но твердое прижатие его рук к груди ничего не говорит о том, что он чувствует сейчас. Если бы он не знал Чонвона так хорошо, Сону, вероятно, не понял бы, что что-то не так. Но он знает Чонвона лучше, чем кого-либо другого — за исключением еще одного человека. Другого человека, которого он не хочет видеть. — Почему ты здесь? Чонвон прочищает горло. — Джейк говорит, что морально предосудительно позволять своим друзьям заболеть пневмонией. Что-то слишком похожее на надежду загорается в его груди. Сону быстро затаптывает это чувство. — Со мной все будет в порядке, Чонвон. Возвращайся обратно, пока не простудился. Чонвон садится рядом с ним. — Не указывай мне, что делать, придурок. Я здесь, чтобы утешить тебя, чтобы я мог снова злиться, не чувствуя себя виноватым. Сону смотрит на чистое ночное небо. — Ты можешь злиться, не чувствуя себя виноватым. Я это заслужил. — Да, это так, — соглашается Чонвон, вытягивая ноги перед собой. — Но это разговор для момента, когда у тебя не будет разбито сердце, так что иди сюда. Сону поворачивается, чтобы посмотреть на Чонвона, и, к своему удивлению, видит, что тот сидит, раскинув руки, и выглядит не более раздраженным, чем обычно. Сону не знает, что на него нашло, но он наклоняется вперед в ждущие руки Чонвона, как будто на автопилоте. Они тут же сжимаются вокруг его туловища в теплых объятиях. Он не знал, что у него остались слезы после того, что было раньше, но, когда Чонвон обнимает Сону, они накатывают с удвоенной силой. — Я не… я так сильно облажался, Вонни. Я не з-знаю, что делать. Чонвон нежно проводит рукой вверх и вниз по спине. Это только подстегивает слезы, и вскоре Сону пачкает флисовый свитер Чонвона мокрыми пятнами. — Что случилось? Сонхун пришёл к нам в слезах. Услышав его имя, Сону замирает, слезы все еще свободно стекают по лицу. — Он плакал? — Его голос тихий, почти неузнаваемый. — Не беспокойся об этом сейчас. Расскажи мне что случилось. Сону еще сильнее прижимается к плечу Чонвона. — Я на него сорвался. — Ты часто это делаешь. Может быть, будешь немного конкретнее, бэйб. — Я просто был так расстроен из-за нашей… нашей ссоры, и я был так зол, я просто… Я сорвался и высказал ему все, что хотел тебе сказать, и… Теперь все разрушено. Мы наконец-то начали ладить. Я даже подумал, что, может быть, он мог бы… — Сону обрывает себя. — Он мог бы что? — Ничего. Чонвон чешет затылок Сону. — Нет, пришло время тебе рассказать мне. Что происходило между вами двумя? — Я думал, что он может, — шепчет Сону, сжимая плечо Чонвона. — Я подумал, что я могу нравиться ему в ответ. И теперь я упустил этот шанс. Манипуляции на его шее прекращаются. — Так он тебе действительно нравится. — Это не вопрос, а тихое осознание. — А лучше бы нет. — Не лучший выбор, но что поделать. — Он ненавидит меня. Чонвон хмыкает. — Не думаю, что он сам об этом знает. — Может быть, раньше и не ненавидел, но сейчас определенно да. Я фактически назвал его титулованным придурком, который на самом деле никому не нравится. — И ты правда так думаешь? Сону шмыгает носом. — Я не хотел говорить это так, как сказал. Я просто… я так долго верил в это, и оно просто… само вырвалось. — Что ты хотел сказать? — Я хотел сказать ему, что я уже не тот ребенок, каким был раньше, и он больше не знает обо мне всего. Вместо этого я просто сказал все то, что думал, когда ненавидел его. — Хорошо, понял, — говорит Чонвон, притягивая его крепче, когда он начинает ускользать. — У тебя был словесный понос, я понял. Я хочу, чтобы ты сказал мне, считаешь ли ты, что то, что ты наговорил Сонхуну правда. Сону не знает, как он должен кратко ответить на это. — Когда-то я правда так думал. — А теперь? — Я не знаю. Я все еще думаю, что он заносчивый мудак — иногда даже чаще чем раньше, но… Всё равно, я хочу быть рядом с ним. Теперь я знаю, что я лю… Сону замирает. Он не смеет выдохнуть еще раз, едва в состоянии сдержать последнее слово за своими плотно сжатыми губами. Снова становится тихо, и Сону приходится бороться с этим словом внутри собственного рта, оно жалит снова и снова, пытаясь вырваться. — Сону? — Не заставляй меня говорить это. Пожалуйста, Чонвон. Я не могу сказать это прямо сейчас. Он чувствует, как Чонвон кивает. Однако он не отвечает, и нервное молчание заполняет воздух между ними. Сону не может думать об этом прямо сейчас, поэтому он делает все возможное, чтобы отойти от этого. — Я мудак, Вонни. Мне так жаль. Чонвон упирается своим костлявым подбородком в макушку Сону, давя на его в череп. — Так и есть. — Я правда не знаю, что сказать, чтобы тебе стало лучше, и я ненавижу это. Я люблю тебя. Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда? — Я уже привык, но я больше не уверен. Такое чувство, что ты забыл, что я здесь. Как будто… как будто ничто за пределами вашего маленького пузыря с Сонхуном не имеет значения. Это, блядь, отстой, Сону. Сону болезненно хнычет. — Я не знал. — В этом-то и проблема. Ты не обращал на это внимания. Сону прижимается ртом к мягкой ткани, прижимаясь ближе. — Что я могу сделать? Я не… я не могу обещать, что никогда больше не облажаюсь, но серьезно. Я сделаю все, что угодно. Перестану общаться с Сонхуном, буду ходить за тобой по пятам весь день, что угодно. Ты мой лучший друг. Я не смогу пройти через это без тебя. — Я хочу, чтобы ты разобрался в этой вашей хуйне. Я устал вечно быть на втором месте, потому что ты так озабочен всем, что происходит с Сонхуном. — Я не думаю, что теперь будет такая проблема. Чонвон вздыхает. — Мы оба знаем, что это не так, — он несколько раз потирает переносицу указательным и большим пальцами, прижимая другую руку к основанию шеи Сону. — Боже, как бы я хотел, чтобы это было так. Эта надоедливая сука останется здесь навсегда, нравится тебе это или нет. Тебе просто нужно на несколько секунд вытащить голову из задницы, Сону. Извинись перед ним и постарайся объясниться, не выходя из себя. Я знаю, что ты можешь это сделать, но этого не произойдет, если ты будешь продолжать позволять своему гневу быть буфером твоих чувств. Сону ничего не говорит. Что он вообще может сказать? Что он разрушил одну из единственных хороших вещей, оставшихся в его жизни, потому что не может смириться с тем, что он неправ? Что ему ненавистна мысль о потере Сонхуна, но он также не сделает ничего, чтобы заставить его остаться? Что он влюблен в Сонхуна, даже несмотря на все, что произошло? Он сам едва осознаёт все это. Нет никакого способа объяснить это Чонвону. — Я не могу. — Твоя гордость испортит все твои отношения, — говорит Чонвон настолько спокойным и нейтральным голосом, насколько он, вероятно, может это сделать. Это выходит, вероятно, более жестоко, чем он намеревался, но Сону знает, что он говорит серьезно. — Я делаю это не для того, чтобы сохранить свою гордость, Чонвон, я просто… — Тогда, пожалуйста, объясни мне, что ты здесь делаешь. — Чонвон выжидательно скрещивает руки на груди. И снова Сону остается, не имея, что сказать. Что он делает? — Я не знаю. — Я знаю, гребаный ты идиот. В этом то и была проблема всё это время. Ты так глубоко заСОНУвал свою голову в задницу, что забыл, что все остальные — это не ты. Мы не можем читать твои мысли, и твое бегство не даст нам сверхспособностей. — Так что же мне делать? — хнычет Сону, чувствуя себя жалким. — Я ничего не могу сделать, чтобы исправить ни одну из этих ситуаций. Чонвон закатывает глаза. — Ты такой драматичный. Ты уже на пути к тому чтобы наладить отношения со мной, так что это очко в твою пользу, но ты не можешь этого сделать, пока твои проблемы с ним не разрешатся. Либо иди, извинись и порви с ним свои — что бы это ни было — отношения, либо иди и исправь все. И тогда возвращайся сюда, и удели мне внимание, которого я заслуживаю, черт возьми. То, как Чонвон говорит это, звучит так просто. Как будто он может просто вернуться в их комнату и объясниться, и Сонхун волшебным образом простит его. — Я правда могу это сделать? Прежде чем Сону получает ответ, пара рук ложится ему на поясницу и начинает отталкивать его от каменной стены вниз по тропинке к комнатам. Чонвон сильнее, чем Сону думал. — Чонвон, подожди… — Нет. Не слышу тебя, слишком занят, подталкивая одного упрямого придурка-гея к другому грустному придурку-гею, потому что господь знает, что ни одна из их тупых задниц не может сделать это сама. Сону борется с ним всю обратную дорогу и задыхается от напряжения к тому времени, как они достигают двери. — Теперь иди, — Это все, что говорит Чонвон, прежде чем отпустить Сону и побежать по коридору. Сону замирает перед дверью, страх и предчувствие пульсируют в его венах. За дверью не доносится ни единого звука. Может быть, Сонхуна там вообще нет, и Сону просто должен уйти, пока он не почувствовал себя полным идиотом. Нет, он сделает это хотя бы ради Чонвона, если не ради чего-то другого. Сону стучит в дверь. Взъерошенный Сонхун открывает ее, и Сону требуется больше нескольких секунд, чтобы осознать то, что он видит. Сонхун выглядит… Ужасно. Его глаза налиты кровью, волосы свисают на глаза, и он все еще одет в ту же одежду, что и тогда, когда они поссорились. Он явно еще не ложился спать. — Привет, — шепчет Сону. Сонхун отходит от двери, ничего не сказав, и Сону решает покорно следовать за ним. — Я... эм… — Сону начинает прочищать горло. — Есть несколько… Вещей. Вещи, о которых мне нужно с тобой поговорить. Слова на какое-то время повисают в воздухе. Похоже, что Сонхун обдумывает их, не зная, что сказать. Сону чувствует то же самое. — Не сейчас, Сону. Я устал. Надежда Сону тает. — О, хорошо. Знаешь, тебе стоило лечь спать. — Я не мог, пока ты не вернулся целым и невредимым, — бормочет Сонхун, как будто он разговаривает вообще не с Сону. Это немного разбивает ему сердце. — Я вернулся целым и невредимым. Иди спать, Хун. Утром нам нужно собрать вещи перед заключительной речью. Сонхун кивает, поворачивается спиной к Сону и молча переодевается в пижаму. Сону следует его примеру. Они выключают свет, и Сону приходится самому включать свет в ванной впервые за всю поездку. Он старается не думать об этом слишком много, потому что если он начнёт, то заплачет. Как только Сону подходит к своей кровати, его нога болезненно натыкается на что-то твердое под кроватью случайно запинывая прямо под кровать. Он хватается за пульсирующую лодыжку и падает на кровать, но матрас прогибается под его весом особенно сильно под одним углом, пока каркас кровати не касается пола. Блядь. Должно быть, это была ножка кровати, которую он сломал ногой, и теперь ему придется спать на полу, пока завтра утром не придет техобслуживание. Он старается, чтобы его стон не прозвучал так жалобно, как он себя чувствует, но это трудно из-за ноющей ноги и еще более уязвленной гордости. Он собирает свои одеяла и подушки и начинает беспорядочно собирать их на полу, когда слышит шорох на другом конце комнаты. Он не хотел будить Сонхуна, и теперь между ними все будет еще хуже. Сону поворачивается, чтобы попытаться украдкой взглянуть на Сонхуна, но он даже не смотрит на Сону. Он… извиваясь в постели, с каждым движением придвигается все ближе к стене. Ему снится кошмар? Сону подходит, чтобы разбудить его, когда рука Сонхуна тянется за спину и приподнимает одеяло. Сону обычно из тех, кто не понимает намеки, но даже он не может отрицать, что это такое: Приглашение. Которое он не примет. Это только вызвало бы еще больше неприязни между ними, с которой придётся разбираться позже. Он даже не может контролировать то, что делает во сне, поэтому, если он сделает какую-нибудь глупость, это может разрушить его шансы на примирение, какие бы отношения у них ни были раньше. Сону поднимает свою подушку с пола и тащится к кровати Сонхуна. Борясь со всеми своими инстинктами, кричащими ему не делать этого, он молча забирается под провисшее одеяло и тут же жалеет об этом. Рядом с Сонхуном невыносимо жарко, и откуда-то из комнаты дует сквозняк, впуская шепот холодного ночного воздуха. Воздух, который он обычно не замечает под своим пуховым одеялом, но под одеялом Сонхуна кажется, что его вообще ничего не прикрывает. Холод покусывает пальцы, обвивает своими ледяными руками живот и просачивается под кожу. Его зубы стучат сами по себе, и он отчаянно борется с дрожью во всем теле. Рядом с ним Сонхун переворачивается и пристально смотрит на него. Сону сжимает челюсти, чтобы сдержать стук зубов. Они лежат, вглядываясь в глаза друг друга в темноте ночи. Что-то червит глубоко под его грудной клеткой, это отчетливое чувство, которое Сону связывает с Сонхуном с тех пор, как они были детьми, и только что он дал этому имя: Любовь. Сложная, прекрасная и невероятно злая. Ничто не происходит просто так, когда они вдвоем. Не тогда, и уж точно не сейчас, когда Сону пытается игнорировать вполне реальную возможность того, что это может быть последний раз, когда он вот так находится с рядом с Сонхуном. Лучше не думать об этом слишком много. Вместо этого он поворачивается и закрывает глаза.

***

Когда он просыпается на следующее утро, ему уже не холодно. В дымке раннего утра Сону требуется много времени, чтобы заметить вес, придавивший его живот к матрасу, и еще больше времени, чтобы понять, что это рука Сонхуна, обвившая его талию. Это, мягко говоря, бодрит. Сону старается не толкнуть Сонхуна, когда вылезает из кровати. Наверное, так даже лучше, если он соберёт вещи и выйдет из комнаты до того, как Сонхун проснется. Судьба, должно быть, сжалилась над ним, потому что Сонхун мирно спит. Щелчок закрывающейся двери, когда Сону выходит из комнаты, вероятно, будит его, но все в порядке. В любом случае, Сонхуну уже поздно засыпать снова. Ему нужно собрать вещи. — Как все прошло прошлой ночью? — Спрашивает Чонвон, когда Сону садится за стол для завтрака, даже не давая ему времени поставить еду. — Привет, Чонвон. Как прошла твоя ночь? О, хорошо? Это хорошо. Большое вам спасибо за то, что провели со мной нормальный, человеческий разговор. — О, так теперь ты интересуешься моей жизнью? — Чонвон угрожающе приподнимает бровь. Сону поднимает руки в знак капитуляции, зная, что лучше не давить. Руки безвольно опускаются по бокам, когда он вспоминает события предыдущей ночи. Его голова падает прямо вместе с ними, громко ударяясь о стол. Должно быть, это выглядит жалко. Мгновенно вся язвительность вытекает из голоса Чонвона. — О, Сону, мне так жаль. — Он не хочет со мной разговаривать. — Сону скулит в руку, затем смотрит на Чонвона. — И, я знаю, что я реально облажался. Типо реально облажался. Но все же, я просто— жаль, что он не дал мне все объяснить. — Дай ему немного времени, ладно? Мне нужно было время, чтобы выпустить весь свой гнев. Я уверен, что для него это то же самое. Сону стонет. Он понимает, но от этого это не становится менее отстойным. — Я знаю. — Так что, пока он не будет готов, ты можешь побыть со мной, заняться своими маленькими президентскими обязанностями, а потом мы сможем отправиться домой. Сону кладет подбородок на жесткий стол. — Я должен сейчас выступить с речью вместе с ним. — Веселись. У Сону такое чувство, что он не будет. Подняться на сцену — само по себе подвиг, лестница слишком крутая даже для его длинных, длиннее среднего, ног. Не может быть, чтобы он не выглядел нелепо, но это неважно. Его гораздо больше беспокоит тот факт, что Сонхуна еще здесь нет, пустая сцена выглядит еще более пустой одиночестве. Кто-то в толпе полусонных подростков выкрикивает его имя, и внезапно все взгляды устремляются на него, и он не может ждать Сонхуна. Сам по себе, как и должно было быть всегда. — Доброе утро, выпускной класс! — кричит он им, и его голос гремит по столовой, несмотря на отсутствие микрофона. В ответ ему без энтузиазма бросают «доброе утро». — Поскольку наш ретрит подходит к концу, это последние несколько часов, и я просто хотел бы сказать несколько слов, чтобы закрыть мероприятие, а затем я позволю вам всем вернуться к завтраку. Договорились? На этот раз никто не отвечает. Заключительное слово заканчивается на тихой ноте. Все волнения по поводу ретрита и целой недели, проведенной наедине со всеми его друзьями, исчезли из его памяти, и все, о чем он думает сейчас, сходя со сцены, — это о том, как сильно он хочет домой. Это колет его за глаза, как игла, внезапная боль от желания забраться в свою собственную постель, укрыться своими собственными одеялами, и чтобы рядом с ним больше никого не было. Дайте ему побыть в своем собственном месте и погрустить так, как он хочет, не испытывая при этом чувства вины. Где он может остановиться и подумать, как сильно он хотел, чтобы между ними все наладилось. Колеса его чемодана, скрипящие по бетонным дорожкам, — единственное, что не дает ему полностью погрузиться в свои мысли. Наверное, небезопасно так уходить в себя, но он всё равно единственный на улице в такую рань. Никто другой так не рвется обратно, как он. Он сидит на бетоне целый час, ожидая прибытия автобуса. Сонхун не появляется. Он садится в автобус, одаривает водителя той же улыбкой и словом «спасибо», что и в первый день, а Сонхуна все еще нет. Сону не собирается волноваться из-за этого, потому что очевидно, что Сонхун не хочет, чтобы он был рядом сейчас, и он улавливает намек и остается один. Обратная дорога проходит в пугающей тишине. Даже с наушниками, вливающими SNSD прямо в уши и вибрирующими барабанными перепонками, отсутствующее присутствие рядом с ним удушает, и к тому времени, когда все выгружаются из автобуса, и он, наконец, может уйти, Сону едва может дышать. — Хочешь, я подвезу тебя до дома? — Спрашивает Чонвон, вставая рядом с ним. — Моя мама уже здесь, и я знаю, что твоя машина в ремонте. Если только за тобой уже кто-то не приехал? — Я забыл сказать маме, что возвращаюсь. Так что я бы с удовольствием прокатился, если ты не возражаешь, — бормочет Сону. Ему кажется, что он разговаривает с Чонвоном через дымовую завесу, как будто он подвешен в стеклянной коробке над собственным телом и говорит через микрофон. Как будто он на самом деле не может прикоснуться к Чонвону или кому-либо ещё. Немного онемел, но в основном просто обмяк. Чонвон качает головой, и Сону берет в руки оба их чемодана, просто чтобы было чем заняться. Может быть, это заткнет его мозг, вернет его в собственное тело. Госпожа Ян так же мила с ним, как и всегда, мягко просит их рассказать о поездке. Чонвон берет инициативу в разговоре на себя, чувствуя, что Сону сейчас в другом месте. Если бы он присутствовал, он бы поблагодарил Чонвона. К счастью, они доезжают быстро. Вернувшись в свой собственный дом, он чувствует себя так, словно наконец-то может сделать полный вдох, и Сону не может удержаться от слез. Это не тот сердитый плач, который был прошлой ночью. Нет, это что-то более мягкое. Остатки его печали были вырваны из его груди, и это оцепенение и слезы — все, что от него осталось. — Сону! — Мама зовет его с лестницы, ее рабочие каблучки фамильярно стучат по лестнице, когда она спускается. — Я как раз собиралась написать тебе. Когда ты вернулся? — Только что. Мама Чонвона подвезла меня. Она спускается на последнюю ступеньку. — Это очень мило с ее стороны. Напомни мне поблагодарить ее позже, ладно? Должно быть, она заметила мокрые щеки Сону, потому что лицо его матери внезапно становится напряжённым, её большие пальцы поднимаются и упираются в щеки. — О, милый. Что случилось? — Я не знаю. Она утирает бегущую по щеке слезу. — Знаешь. Расскажешь мне? Сону избегает ее взгляда. В глазах его матери всегда было что-то такое, что обнажало все, что он пытался скрыть. — Это не важно. — Что-то случилось во время поездки? Потому что, если кто-то навредил тебе, я должна знать, дорогой. — Никто ничего не сделал. Это всё я, — шепчет он. Его мама больше не задает вопросов, и Сону совершает роковую ошибку, не отрывая от нее взгляда. Его глаза слезятся сами по себе. — Мы с Сонхуном поссорились, и я не знаю, как это исправить. Я сильно облажался, и я потеряю его навсегда — на этот раз по-настоящему. Я наконец-то вернул его, а теперь он снова исчез. — Не думаю, что это так. Сону убирает ее руки со своего лица, жар приливает к щекам. — Но это так. То, что я ему сказал… Я не могу извиниться за это, мам. Это было ужасно. Слезы затуманивают его зрение, и та же теплая рука, которая несколько мгновений назад обхватила его лицо, теперь берет его за руку и нежно куда-то ведет. Он не может разглядеть, куда именно, но потом открывается дверь, и внезапно порыв ветра ударяет ему в лицо. Он снаружи. Его мама вывела его на улицу, и теперь она вытирает ему глаза, и когда он снова моргает, он видит это: Сонхун. Сидит на пиратской скале. Дверь за ним запирается. — Мам? Она его не слышит. Сону поворачивается обратно к Сонхуну. Он стоит к нему спиной и смотрит на главную палубу корабля, вытянув ноги перед собой. Его ноги всегда едва касались земли, когда они еще были пиратами. Сону осторожно подходит, стараясь сделать это как можно более аккуратно, как будто Сонхун убежит, когда поймет, что Сону здесь. Он не может не думать о том, как красиво выглядит Сонхун вот так, подсвеченный медленно опускающимся над горизонтом солнцем. Ветер хлещет его по щекам, развевает волосы во все стороны. Здесь трудно держать глаза открытыми, когда воздух иссушает их, но он должен — каким-то чудом вселенной Сонхун здесь. Не в своем собственном доме (62 шага, с носка на пятку по тропинке). Сидит на скале, где для них все началось, и теперь все, наконец, закончится навсегда. Есть что-то почти поэтическое в том, как у них все пошло по кругу, и, если бы Сону лучше разбирался в литературе, возможно, ему даже было бы что сказать по этому поводу. Все, в чем он когда-либо был хорош, — это заставить людей думать, что он справится со всем сам. Даже Сонхуна, на мгновенье. Может быть, это все, что он умеет. Внезапно Сонхун заговорил. — Ты забыл свои наушники. — Что? — Но я взял их. Они в кармане моего пальто, у тебя в прихожей. Твоя мама может показать, если не сможешь найти. — Он засовывает руки в передние карманы своей толстовки. — Я знаю, как выглядит твоё пальто, — говорит Сону, прежде чем срабатывают тормоза. Он не понимает, что здесь происходит. — Я знаю, что знаешь. Сону вздыхает. — Что ты здесь делаешь, Сонхун? — Его голос звучит более смиренно, чем он намеревался, но это не имеет значения. Они больше не будут общаться после того, как Сонхун уйдет после того, как будут сделаны эти 62 шага (60 для Сонхуна, который всегда был выше). — Я думал, ты не хочешь говорить. — Не хочу. Сону потирает виски. — Тогда почему ты… — Я не собираюсь говорить с Сону, и он не будет говорить со мной. Сону просто смотрит на затылок Сонхуна, желая, чтобы он исчез. Это не тот разговор, который он хотел бы вести, и он только что стал в десять раз более странным. — Прошу прощения? Есть другой я, о котором я не знаю? — Капитан, — говорит Сонхун. Он не добавляет никакого блеска в свой голос, ничего лишнего в дополнение к этому одному слову. Это все еще ударяет Сону по лицу, так будто ему врезали кулаком. — Что? — Сону не уверен, что правильно его расслышал. Сонхун отталкивается от скалы и поворачивается к нему лицом. Их разделяет несколько дюймов, и Сону задерживает дыхание хотя бы для того, чтобы еще немного задержать присутствие Сонхуна. — Капитан? Я бы хотел поговорить с моим Капитаном Лучиком, если он здесь. — Его голос становится низким и застенчивым, как будто они делятся секретом, который оба слишком стесняются признать. — Я не уверен, так ли это. Я давно его не видел. Сону не может поверить, что он все правильно расслышал. — Я… — …Скажи ему, что его первый помощник ищет его. Это могло бы привлечь его внимание. Наверно, — бормочет Сонхун. — Сонхун. Сонхун отводит взгляд. — Скажи ему, что мне нужно извиниться. Сону хмурится. — Тебе не за что извиняться, Сонхун. Это я должен извиниться. Челюсть Сонхуна решительно сжимается. — Я хочу поговорить с капитаном. Они действительно собираются сделать это вот так? — Пожалуйста, — добавляет Сонхун. Похоже, у него нет выбора. — Первый помощник, — Сону немного смущенно опускает взгляд, -…Бэтмен. О чем ты… о чем ты хотел поговорить? — Ну, знаешь, мы… мы были в море целую неделю? Я хочу обсудить некоторые вещи, которые произошли. Сону берет себя в руки. — Например, что? — Боевые действия. — Он прочищает горло. — Среди экипажа. — Ах. Это. Ну, я слышал, что у некоторых членов экипажа были какие-то разногласия. Были сказаны вещи, которые, возможно, были грубее, чем предполагалось. Или вообще не должны были быть сказаны. Сонхун потирает рукой вверх и вниз по затылку, явно нервничая так же, как и Сону. — Ну, я, эм, слышал, что среди команды какое-то время накапливались разногласия, и что все сказанное, наверно, просто накипело. — Может быть, раньше они правда так думали, но теперь так не думают. И когда они набросились друг на друга, — Сону делает паузу. Он больше не может говорить метафорами, и он может поспорить, что Сонхун тоже. — Может быть, они так набросились друг на друга говоря это, потому что им было больно от того, что они поняли, что всё во что они верили, оказалось неправдой. — Все равно это должно было откуда-то взяться. Ты не можешь просто так говорить такие вещи, если так не думаешь. Сону фыркает. — Если ты постоянно врёшь о чём-то, со временем ты забываешь, что это ложь и начинаешь реально верить в это. — Он втягивает воздух. — Даже если ты начал говорить это только для того, чтобы почувствовать себя лучше. — Сону… Он продолжает говорить будто Сонхуна нет рядом. — И экипаж заставил себя думать, что проблема в других, потому что боялись признать, что на самом деле это они проблема. Сонхун ошеломленно уставился на него. Сону смотрит вниз, потому что он предпочел бы сделать что угодно, чем смотреть в испуганные глаза перед собой. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает Сонхун, подходя немного ближе. — Что ты проблема? — Я говорил о экипаже, помнишь? — Предпринимает попытку Сону, не сводя глаз с комка грязи на земле. Это не работает, и они оба это понимают, но он все еще надеется, что Сонхун продержится еще немного. — Серьезно, Сону. Скажи мне. Он правда не хочет. Настолько, что вместо того, чтобы оставаться здесь, он решает сбежать. Или он бы так и сделал, если бы Сонхун не предвидел этого, и его рука не обхватила Сону за талию прежде, чем он успел сделать хотя бы шаг. И тут до него доходит, что Сонхун знает его лучше, чем кто-либо другой, даже сейчас. — Только не снова. Внезапно в его глазах появляются слезы, и Сону трогательно наклоняется навстречу прикосновению теплой руки Сонхуна к его талии. Он чувствует себя глупо, цепляясь за каждый крошечный дюйм, который дает ему Сонхун, как будто это его спасет. Уже ничего нельзя спасти, и в конце концов это только подведет его, если он будет продолжать пытаться вбить квадратный колышек в круглое отверстие. Сону наконец взрывается. Он дергается в хватке Сонхуна, влага стекает по его лицу, а уши становятся огненно-красными. Все, что накапливалось в нем с тех пор, как они с Сонхуном начали ссориться много лет назад, выплескивается наружу, и это поглощает его. — Да, снова, Сонхун! Мы больше не можем это делать, ясно? Прошло четыре года с тех пор, как я ходил туда-сюда, и я так устал. Мы должны принять решение. — Я больше не знаю, как дружить с тобой, — признается Сонхун, и все как будто останавливается. Сверхновая, наконец, взорвалась сама по себе, и после ее горящего огня ничего не осталось. Холодно, тихо, пусто. Нечто заполняет рот Сону, и он больше не может даже думать о том, чтобы попытаться заговорить. Сонхун делает это за него. — Я пытался сделать так, чтобы, между нами, все было как раньше, но, думаю, я наконец-то начинаю понимать, что этого никогда не произойдет. Слезы жгут еще сильнее. — Так что? — Говорит Сону пока во рту всё сильнее ощущается вкус соли. — Ты хочешь вернуться к тому, чтобы никогда больше не разговаривать? Хочешь, чтобы я начал называть тебя мудаком и швырять в тебя всякой всячиной? Потому что я, блядь, могу это сделать, Сонхун. Я сделаю это. Просто… — его голос, наконец, срывается, вырываясь слабым, болезненным звуком. -…Не оставляй меня снова. Жестоко, но Сонхун ничего не говорит. Место, где его рука соприкасается с талией Сонхуна, прожигает ткань, и Сону хочет отстраниться от нее, но она слишком крепко его держит. — Я скажу, что ненавижу тебя, если ты этого захочешь. Сонхун крепче сжимает свою хватку. — Я не хочу, чтобы ты это делал. Я не… я не знаю, чего я хочу от тебя, но я не хочу возвращаться к этому. — Мы всегда были такими. У меня нет другого способа существовать рядом с тобой. — Мысль закрадывается ему в голову. — Если только ты вообще не хочешь, чтобы я не существовал. — Нет! — Это самая сильная реакция, которую он получил от Сонхуна с тех пор, как начался диалог. Это дает ему слабую надежду. — Тогда что? Чего ты хочешь от меня, Сонхун? Что ты вообще здесь делаешь, если не знаешь, чего хочешь? — У Сону усталый голос. Он устал. Сонхун открывает рот, как будто хочет что-то сказать, и снова закрывает его. Затем открывает его и снова сжимает губы, явно не в состоянии решить, хочет ли он вообще говорить. Случайная слеза скатывается из уголка глаза Сону. — Иди домой, Сонхун. Тебе нужно готовиться к выпускному. Голос Сонхуна едва слышен из-за шума ветра. — Я думаю, что люблю тебя. На мгновение мир останавливается. Сону не смеет дышать. — Что? Сонхун раскачивается на ногах, перемещая свой вес взад-вперёд. — Нет, я не думаю… я знаю это. Я был влюблен в тебя с тех пор, как мы были детьми. Просто до сих пор для этого не было названия. По нему пробегает холодок. Этот проблеск надежды внезапно становится ошеломляющим, виноградные лозы обвивают и сдавливают его горло так сильно, что он чуть не задыхается. Ничто не кажется реальным. Может быть, это и не реально, он может проснуться через несколько минут в своей постели дома, а эти виноградные лозы все еще будут душить его. — Что? — Это все, что он может сказать, как заводная кукла, застрявшая в повторении одной и той же фразы снова и снова. — Я люблю тебя, Сону. Сону не слышит его из-за стука собственного сердца, бьющегося о грудную клетку. — Что? — Ты — солнце, — он говорит это так, как говорят о погоде или дне недели. Как о факте. Сону не может поверить, что его мозг додумался до этого. — Ты любишь меня? Сонхун кивает, и Сону решает, что сейчас самое время проснуться. Иначе у него будет остановка сердца во сне, ему нужно проснуться. — Этого не может быть, — говорит Сону. — Наверно, мне все это снится. Сонхун ни за что не признается, что тоже любит меня. Нет ни одной вселенной, где он это сказал. — Я не сон. Чтобы доказать это, Сонхун делает шаг ближе и осторожно кладет свободную руку на талию Сону с другой стороны. Прикосновение, несомненно, настоящее, но оно больше не обжигает. Все, что может чувствовать Сону, — это нежный, пульсирующий жар. — Я в это не верю. Сонхун издает страдальческий стон. — Есть ли вообще что-нибудь, что я мог бы сделать, чтобы доказать это? Ты просто… ты должен поверить мне, Сону. Я влюблен в тебя. — Как давно? Сонхун хмурится. — На самом деле, всегда. Но если ты спрашиваешь, когда я это понял, то я не знаю. Прямо сейчас, наверно. — Ты не влюблен в меня, Сонхун. Ты просто не знаешь, как справиться с тем, что на самом деле злишься на меня, и ты… Я не знаю. У тебя истерика. — Может, ты заткнешься и выслушаешь меня хоть раз? — Сонхун вздыхает, и Сону поджимает губы. — Ты глупый. — Какого хрена, Сонхун? Ты не можешь говорить такое… Сонхун резко обрывает его. — А ещё я глупый. Я понятия не имею, как я собираюсь тебе это объяснить, но я попытаюсь, и хоть раз в жизни ты меня выслушаешь. Сону кивает, потому что он больше ничего не может сделать, потому что чувство дежавю захватывает его. — Я влюблен в Ким Сону с тринадцати лет, не знаю, знаешь ли ты его, — смеется Сонхун, — но он вроде как хуже всех. Он импульсивен и помешан на контроле, и ему определенно нужно поговорить с родителями о его проблемах с гневом, и он просто… Ужасен, и я люблю его за это. Я никогда не встречал другого такого парня, как он, и не думаю, что когда-нибудь встречу. Если честно, я правда не знаю, почему люблю его. Мне нравится, как он заботится о людях, которых любит, и как он никогда не отступит от своего слова, даже если это убьет его. Я правда, правда не знаю, что в нем такого. Может быть, эта его способность притягивать все взгляды в комнате полной людей? Его способность проникнуть мне под кожу всего несколькими словами, или, может быть, тот факт, что на самом деле он вообще не проникает мне под кожу. Я не уверен. Сону слишком ошеломлен, чтобы говорить, слова Сонхуна текут по его венам. — Я годами убеждал себя, что ненавижу его. А потом, в моем выпускном классе, мы были вынуждены неделю жить в одной комнате во время школьной поездки, и я вполне обоснованно подумал, что мы можем убить друг друга. Например, я положил в свой чемодан дополнительные полотенца и средство для мытья полов на тот случай, если мы подеремся и мне придется счищать с чего-то кровь. Сону фыркает. Это звучит мокро и приглушено его заложенным носом, но все равно кажется искренним. Он не знает, хороший это знак или плохой для его сердца. — Но этого не произошло. Я купил тебе бананового молока, и по какой-то милости вселенной мы не убили друг друга. — А я хотел, — неуверенно замечает Сону. — Несколько раз. Сонхун отводит от него взгляд, сосредотачиваясь на доме за спиной Сону. Пытаясь, вероятно избежать чужого взгляда, как и Сону. В любой другой ситуации это было бы забавным доказательством того, насколько они отражают друг друга. Теперь, однако, это не более чем жестокое напоминание о том, чего у него никогда не будет, что никогда не сработает. — Я знаю, что хотел, — он замолкает, внезапно звучит так, как будто он чего-то ждет, за исключением того, что Сону не знает, чего он ждет. Больше нет. Сону чувствует себя бревном, плывущим по реке, которое снова и снова натыкается на бревно Сонхуна, обреченные всегда плыть бок о бок, но никогда в тандеме. Ему было бы так легко протянуть руку, схватить Сонхуна и пообещать, что он тоже любит его, любит сильнее, чем кого-либо еще. Что-то останавливает его, невидимый барьер, который разделял их с тех пор, как Сонхун бросил его. Стена, которую Сону воздвиг, чтобы защитить их обоих, теперь станет причиной, по которой они никогда не смогут встретиться лицом к лицу. — Я чувствую, что никогда больше не смогу доверять тебе, — наконец говорит Сону, и стена как будто полностью взорвалась, и теперь они стоят напротив и смотрят друг на друга сквозь обломки. — Что? — Сонхун, похоже, так же ошеломлен этим заявлением, как и Сону Сону делает большой вдох, который увеличивает вместимость его легких. — Это как будто я был… — Бля. Он не знает, как это объяснить. — Я не знаю. Ты бросил меня, Сонхун. И, может быть, это глупо, что я грущу из-за этого, и я не знаю, как не грустить. Ты был самым важным человеком в моей жизни в течение семи лет, а потом вдруг перестал им быть. — Слезы текут из глаз, горячие, ведь они копились так долго. Сонхун молча притягивает его к своей груди, позволяя Сону рыдать в ткань его рубашки. — Твои новые друзья ненавидели меня, и… — Он хнычет, воспоминания, долго подавляемые, всплывают на передний план в его сознании: Который час ждет на парковке парка развлечений, мигающие неоновые огни изнутри ворот бьют ему в глаза. Ощущение холодного камня под ним, когда он ждет на бордюре кого-то, кто не появится. Слышать, как тот же самый человек шутит со своими друзьями о том, как раздражает Сону, как странно, что он все время ходит за Сонхуном, пока тот прячется за углом, закрывая рот рукой, когда слезы и неоновые огни появляются отражаются в его глазах. То же самое каменистое, холодное ощущение на спине, пиратская скала поддерживает верхнюю часть его тела, пока он безжизненно смотрит в ночное небо. Он пытается сосчитать звезды, но его постоянно прерывают возбужденные крики и грохот, доносящиеся с чужого заднего двора. Сонхун должен был появиться в девять, но в одиннадцать сорок пять Сону потерял надежду, что он вообще придет. Голос Сонхуна проникает с его заднего двора прямо в грудь Сону и остается там на протяжении четырех лет. — И мне пришлось идти дальше без тебя. Без кого-либо. Дыхание Сонхуна прерывается, Сону чувствует это своей щекой. Это только вызывает еще больше слез. — Я чувствую себя таким глупым, Сонхун. Что-то теплое и влажное внезапно капает ему на лоб. Затем за ним следует ещё, и Сону с опозданием понимает, что Сонхун плачет. — Я заставляю тебя чувствовать себя глупо? — Шепчет Сонхун. Сону прижимается лицом ближе к ткани рубашки Сонхуна, немного наклоняя голову, так что его нос прижимается к коже. Еще больше слез капает ему на волосы. — Ты заставляешь меня чувствовать… Ты заставляешь меня чувствовать слишком много. Я не знаю, что с этим делать. — И когда мы перестали тусоваться, я не знал, что со всем этим делать, поэтому я просто… Остановился. — Он дышит в тандеме с Сонхуном. — Так вот почему ты не поговорил со мной? Я пытался прийти, после уроков, но твоя мама всегда говорила, что тебя нет дома. Сону кивает. — Я сказал ей не впускать тебя. — Я думал, ты просто избегаешь меня. Сону смеется сквозь боль в груди. — Так и было. — Сначала ты исчез на несколько недель, а потом, когда я наконец увидел тебя снова, ты едва успел сказать мне хоть слово. Я не знал, что я сделал не так. — Голос Сонхуна понизился на октаву, превратившись в ворчание, произнесенное прямо в волосы Сону. Они до сих пор не отпустили друг друга. Если бы только Сону из той летней ночи на пиратской скале мог видеть их сейчас. — Мне пришлось. — Ты не должен был оставлять меня. Я хотел, чтобы ты был рядом, когда я пошел в старшую школу, но ты начал…- Сонхун звучит расстроенным. — Ты был так зол на меня, и я не понимал почему. — Ты первый бросил меня! Ты выбрал этих придурков, и позволил им говорить так много дерьма обо мне, а я просто… Как еще я должен был реагировать? — Сону не может сдержать гнева, затопляющего его голос. — Говорить что? Сону, я бы никогда никому не позволил сказать о тебе плохое слово. Дрожь во всем теле сотрясает его. — Твои старые друзья говорили всем, что я… — Сону делает паузу, слова тяжело оседают у него на языке. Они давят на него, заставляя его язык опуститься вниз. Он проглатывает их обратно: — Неважно. Большой палец ласкает кожу у него под глазами, стирая там немного влаги. — Нет, скажи мне. Что они сказали? — Я не хочу повторять это. Сонхун издает сдавленный звук. — Я понятия не имел. Сону, пожалуйста, ты должен знать, что я бы никогда… — Меня это больше не волнует, ясно? Давай не будем об этом говорить. — Сону, — Сонхун делает паузу на мгновение, чтобы придумать, как сформулировать свои следующие слова. Через мгновение он заговаривает, его слова звучат медленно, но мягко. — Я не собираюсь заставлять тебя говорить об этом, это твой выбор. Но нам не пойдет на пользу оставлять что-то еще нерешенным — только не после 4 лет всего этого накапливания. На этот раз Сону ненадолго замолкает и слушает звук их дыхания, наполняющий воздух вокруг них, размышляя. Через некоторое время он тихо вздыхает и отворачивает голову от Сонхуна. — Они называли меня щенком. — Его голос был едва громче шепота. — Щенком? — Сонхун хмурится. — Почему это звучит знакомо? — В плохом смысле, — уточняет Сону, его голос становится тише с каждым словом. — Они сказали, что я… Они говорили обо мне, как будто я был надоедливым мелким щенком, который просто повсюду бегал за тобой. Как будто я твоя тень. — Сону… — Сонхун не находит слов. — В тот день — тот, когда ты должен был встретиться со мной в парке развлечений. Я подслушал тебя и твоих друзей за стеной. Когда они сказали, что я был похож на надоедливую пиявку, которая никогда не отходила от тебя. Что я никогда не достигну ничего большего, чем вертеться с тобой рядом, и что я всегда буду мешать тебе. Сону замолкает на секунду, прерывисто дыша. — И ты ничего не сказал. На исповеди между ними воцаряется оглушительная тишина. Рот Сонхуна отвисает, открываясь и закрываясь несколько раз, поскольку он явно изо всех сил пытается найти правильные слова. Сону отводит взгляд. — Я не знал, — в конце концов начинает Сонхун, небольшое вздох, который он сдерживал, вырывается изо рта. Сону нерешительно поворачивается к нему, избегая смотреть ему в лицо, но на его лице читается замешательство. — Что вы имеете в виду? — Я не знал, — повторяет Сонхун, на этот раз его голос звучит сильнее, но все еще с трудом выговаривает слова. — Сону я… В тот день… Боже, я так сожалею о том дне. Я…— фыркает Сонхун, недовольный собой. — Я все испортил. Я не знаю, как долго ты ждал, но, когда я вспомнил и добрался туда, тебя уже не было. В тот день я даже не планировал с ними встретиться! Я ненадолго столкнулся с ними, когда мчался в парк, чтобы попытаться поймать тебя, но они уже уходили, так что все, что я им сказал, это «пока». Если бы я знал… Сону перебивает его. — Подожди. Тебя там не было? Сонхун яростно трясет головой, широко раскрыв глаза. — Нет, не был. Я должен был быть… но не для того, чтобы тусоваться с ними. Я хотел быть с тобой. — Я… — Сону замолчал, его голос застрял в горле. Он не был уверен, что должен чувствовать. — Ты не знал. Ты ничего об этом не знал. Он словно превратился в камень, и даже ледяные порывы ветра не могут убедить его, что все это реально. — Нет. Нет, не знал, — голос Сонхуна понижается. — Если бы я знал, я бы вычеркнул их из своей жизни намного раньше. Я бы не позволил им так говорить о тебе. Сонхун втягивает воздух. — Ты был моим солнцем. Как я мог позволить кому-то плохо думать о тебе? Сону смотрит на него широко раскрытыми глазами. — Ты все еще моё солнце, — тихо повторяет Сонхун, одаривая Сону едва заметной улыбкой, — и… Я не знаю. Кажется, это значит, что я луна. Я никогда по-настоящему не мог ничего делать или быть кем-то без тебя. — Заткнись, — выпаливает Сону, прежде чем он может остановить себя. Сонхун смеется, прорываясь и разрывая все обломки между ними. — Я серьезно, — в конце концов отвечает Сонхун, как только его смех стихает. — Ты дурак, — замечает Сону, его комментарий не соответствует насморку и слезам, которые внезапно полились из всех отверстий с новой силой. — Только когда дело касается тебя. Сону шмыгает носом. — Меня сейчас вырвет. Сонхун издает еще один смешок, на этот раз заслужив настоящую улыбку от Сону. И какое-то время они стоят там, сидя на пиратской скале, в полной тишине, как они делали миллион раз до этого. Но на этот раз все по-другому. На этот раз они стали старше, у них больше нет той невинности, и у них нет той же связи, которая была у них в детстве. Это должно расстраивать, но все, что может чувствовать Сону, — это облегчение от того, что, возможно, все это наконец закончилось. Это странно. Потому что, во всяком случае, он, вероятно, не должен так себя чувствовать — не после того, как его уже привычное чувство ненависти скапливающееся последние 4 года рухнуло прямо у него на глазах. Но каким-то образом в этот самый момент, когда ласковые солнечные лучи каскадом падают на его лицо, когда он сидит рядом с парнем, которого знает всю свою жизнь, и его ноги слегка болтаются над землей, он наконец может сказать, что он спокоен, впервые за очень долгое время. — Итак… — говорит Сонхун после своих спокойных размышлений, нарушая тишину, которая повисла между ними. — Что теперь? Сону мычит, прежде чем сделать небольшой вдох. — Я не знаю. Сону краем глаза замечает, как Сонхун кивает. — Ну… я имею в виду, — начинает Сонхун. — Хотя… Хотя мы убрали с дороги самые большие камни. Я думаю, можно с уверенностью сказать, что нам, наверно, еще предстоит обсуждать и обсуждать. Но… — Не сейчас, — заканчивает за него Сону. — Да. — Да. — Я не уверен, кто мы друг другу и где мы находимся после этого. — На этот раз говорит Сону, — Мы снова друзья или лучшие друзья или… Что-то еще. На этот раз Сонхун изо всех сил пытается взглянуть на Сону — слабый румянец покрывает его щеки. — Но, — Сону делает вдох, борясь с желанием ухмыльнуться. — Никакой спешки, да? — Да, — голос Сонхуна мягкий. — Давай просто… Не торопиться. Идти в нашем собственном темпе. Сону почти позволяет улыбке прорваться наружу. — Мне бы этого хотелось. — Мне тоже. Сонхун сияет, беря руку Сону в свою, сплетая их пальцы между собой, как он делал, когда они были детьми. На этот раз руки Сону не такие маленькие, как тогда, но теперь они подходят друг другу еще лучше — и это кажется правильным. Это знакомо и тепло. Даже любяще. Сону не осознавал, как сильно он скучал по этому — как сильно он скучал по этой версии Сонхуна — до этого момента. И поскольку он больше не может сдерживаться, он улыбается. Он снова поворачивается к Сонхуну и улыбается. Он улыбается еще до того, как осознает, что улыбается, — пока вокруг его глаз не появляются морщинки, а щеки не болят от улыбки и холода, — но Сону все равно, потому что в этот самый момент он счастлив. — Я скучал по твоей улыбке.