Ничего не будет

      Какаши знал, что ему не стоило этого делать. Не стоило прижимать Ируку к стене собственной комнаты, не стоило требовательно целовать в губы, попутно приподнимая край кофты и касаясь кончиками пальцев бархатной обнаженной кожи. Он не имел никакого права разрешать собственному телу реагировать на происходящее, но оно реагировало теплом внизу живота и, что куда опаснее, теплом в груди. Какаши обязан был прекратить все, что происходило между ними, чем бы оно не являлось. Однако прекратить так и не смог, раз за разом попадаясь в одну и ту же ловушку, разрешая Ируке войти, когда слышал стук в дверь поздно вечером.       Он понимал, почему тот столь часто приходит, как понимал и то, что никогда не сможет дать Ируке то, в чем он нуждается. Видеть огоньки влюбленности в чужих глазах для Какаши было почти физически больно. И противно. Но противно не от чужих чувств, а от собственной наглости, позволяющей ему грязно пользоваться ими.       Пользоваться — слово, лучше которого не найти. Какаши именно использовал Ируку для удовлетворения собственных потребностей. В первую очередь, физиологических. И еще немного для потребности в тепле и успокоении, но это он не признавал даже самому себе. Но он все равно не любил его. Какаши никогда бы не позволил Ируке прикоснуться к своему сердцу, как тот разрешал ему делать со своим. Потому что… Потому что больше не хотел боли. Никогда. Раны, нанесенные прошлым, не зажили до сих пор и вряд ли когда-нибудь заживут. Единственное, что Какаши мог сделать — отречься от любых чувств, предаваясь абсолютному равнодушию. Наверное, на подсознательном уровне он боялся, потому и не хотел даже попробовать.       А Ирука смотрел так по-доброму, и во взгляде его плескался свет солнца, в реальности давно скрывшегося за горизонтом. Стоило Какаши разорвать поцелуй и самозабвенно посмотреть ему в лицо, как он видел это и спешил отвлечься на что угодно другое. Не хотел читать то, что читалось во взгляде Ируки. Тот будто пытался протянуть ему руку и сказать так, как это обычно говорят маленьким детям: «Все будет хорошо. Просто идем со мной». Но Какаши упрямый, он не пойдет.       Возможно, в обратном случае, ему стало бы легче. Сколько раз он слышал различные интерпретации идеи о том, что любовь исцеляет? Много, настолько, что перестал воспринимать всерьез. Какаши не нуждался в любви, его и так все устраивало. У него было мрачное прошлое, кошмары, что иногда будили по ночам и полное одиночество. Еще были ученики, немного нарушающие его, и эротические романы. Какаши этого хватало. Но имелось у него еще кое-что — человек, первый секс с которым он изначально воспринял исключительно как развлечение на одну ночь.       Это случилось давно, около полугода назад примерно. Какаши с Ирукой встретились в госпитале, где навещали раненого, после очередной миссии, Наруто. Позже, когда часы посещения истекли, Ирука предложил пойти поесть рамен. Как к рамену добавилось саке, Какаши уже не помнил, но подозревал, что это он виновен. Если первую бутылку еще можно было простить, то вторая явно стала ошибкой. Зато алкоголь развязал им язык. Ирука тогда много говорил о том, что очень переживает за Наруто, просил Какаши присматривать за ним и защищать его. Он казался таким печальным и отчаявшимся в тот момент, что Какаши, кажется, коснулся его руки своей, пообещав, что не даст Наруто в обиду.       Следующим воспоминанием стала его комната и стремительно исчезающая одежда. И реплика Ируки, которая отпечаталась в памяти Какаши навсегда. Коснувшись края маски, Ирука осторожно и трепетно, словно боясь спугнуть дикого раненого зверя, спросил: «Можно поцеловать тебя?» — ответил Какаши кивком, впервые за очень долгое время позволяя другому человеку увидеть свое лицо.       Сексом он не брезговал, использовал его, как способ снять напряжение, но вот маску никогда не снимал, в каком бы состоянии ни находился. Приходилось его партнерам мириться с тем, что поцелуев не будет. Однако Ируке Какаши позволил почему-то. Будто испытывал к нему некое доверие.       Целоваться было странно, непривычно, но хорошо, очень хорошо. Поцелуй стал для Какаши чем-то куда более интимным, чем секс. И после он злился на себя за это, ведь поддался своего рода слабости, доверяясь другому человеку больше, чем хотелось бы. Хотя, возможно, те яркие чувства и искры перед глазами стоили того.       На следующее утро Какаши оправдал себя тем, что просто переспал с коллегой по пьяни, с кем не бывает? Решив, что больше такого не повторится, Какаши сделал вид, что ничего не было вовсе. Но Ирука вновь пришел к нему. И все повторилось. В тот раз они не были пьяны.       Повторились их встречи и в третий раз, и в четвертый, а потом они сбились со счета. В принципе, Какаши был даже не против иметь постоянного сексуального партнера. Так проще, чем каждый раз искать кого-то нового и настойчиво объяснять, что делать можно, а чего нельзя. Ирука в этом плане был удобным. Он никогда не пытался снять маску, не получив предварительное разрешение. Не спрашивал про татуировку на плече, не спрашивал про многочисленные шрамы, только безмолвно целовал их, будто пытаясь окончательно залечить. Будь Какаши смелее, он бы позволил Ируке коснуться губами не его кожи, а его души, но он не был.       Наверное, Какаши повезло. Регулярный секс явно улучшал самочувствие, только вот влюбленный блеск в глазах Ируки выбивал почву из-под ног. Какаши, пусть и не в полной мере, но понимал, что Ирука чувствует. Понимал, что ему хочется вещи, обозначающейся страшным словом «отношения». Видел это в предложениях сходить поужинать вместе или просто погулять, в попытках узнать о причинах столь отстраненного поведения Какаши и… позаботиться, наверное. Но Какаши просто не мог согласиться на такое. Единственное, что он был способен дать Ируке — это моменты интимной близости и, если повезет, ночи, проведенные в объятиях друг друга. Не более.       А ведь Ирука хотел его душу. Но Какаши не мог ее предоставить, она виделась ему слишком уродливой, покрытой до сих пор кровоточащими ранами и съедаемой тьмой изнутри. Не мог. Не хотел. Боялся.       И тем не менее, ощущая перед Ирукой вину, он продолжал впускать его в свою комнату по ночам, не в силах прекратить все раз и навсегда. Сделать ему необходимо было именно это, но он прижимал Ируку к стене, целуя его в губы и постепенно избавляя от одежды.       Когда на них обоих ее не осталось и кровать жалобно скрипнула, Какаши не переставал думать о том, что не должен поступать с Ирукой так. Только не с ним, не с этим светлым человеком, сохранившим способность искренне улыбаться и радоваться жизни, несмотря на пережитые потери. Какаши следовало бы поучиться у него или же найти кого-то подобного себе, такого же безнадежного и равнодушного ко всему. Но он продолжал вжимать Ируку в кровать, наслаждаясь его сдавленными стонами и ненавидя обожание, читаемое в его взгляде.       В моменты близости Ирука всецело принадлежал ему, но он Ируке — нет. Он был рядом только телом, сердце его оставалось закрыто. Порой Какаши ловил себя на мысли, что, быть может, ему стоит отпустить себя, наплевав на все. Возможно, ему действительно станет лучше, вдруг он действительно вновь обретет смысл существования и в жизни его появится что-то кроме, миссий и книжек для взрослых. А если все обернется очередной потерей, то новую боль Какаши просто не переживет, последует примеру отца или сопьется. Одно из двух. То есть терять особо нечего, но… Но.       Ирука был теплым, мягким, податливым, желанным. Имейся у Какаши такая возможность, он бы навсегда остался в этом моменте. Однако понимание реальности требовало никогда больше не повторять подобного. Поставить на всем точку прямо здесь и сейчас, если раньше не получилось.       На пике наслаждения, целуя Ируку в висок, Какаши прошептал:       — Прости меня.       И повторял эти слова, касаясь влажными губами чужого уха, пока перед глазами все не поплыло, и силы не начали покидать его. Но даже когда он замолчал, сказанное продолжало звучать внутри головы. Все громче и громче. До тех пор, пока Ирука не спросил:       — За что ты извиняешься?       Голова Какаши опустилась на грудь Ируки, он услышал, как часто бьется чужое сердце.       — Ничего не будет, — вздохнул он, зная, что Ирука поймет.       Он всегда понимал, но все равно приходил к нему. Отчасти Какаши это настораживало, с другой же стороны, он испытывал горькое удовлетворение. Он ждал ответа, хоть какого-нибудь, но ответа не последовало. Ирука лишь накинул на них одеяло и запустил пальцы во влажные волосы Какаши. Погладил, и по спине побежали мурашки. Наверное, это было вместо ответа. Этим невесомым жестом Ирука будто демонстрировал смирение. Он действительно знал, что между ними ничего не будет, что Какаши не захочет или не сможет довериться ему, но все равно отчаянно продолжал надеяться на что-то. Но даже если надежды его бессмысленны, одно Ирука знал точно. Он все равно останется рядом.       Какаши где-то глубоко внутри тоже это знал. И был благодарен.