my first love

Впервые Вильгельм задумался, насколько кардинально поменялась его жизнь после перехода в Хилерска, когда он перед свиданием с Симоном зашёл в милый магазинчик у автобусной остановки, чтобы купить своему парню цветы. — Никогда раньше не покупали? — тут же заметила продавщица, являющаяся на вид очень доброй пожилой женщиной с мягким голосом. Вильгельм улыбнулся тому, как ему повезло. Он неуклюже кивнул. — Вы не могли бы мне помочь, пожалуйста? Мне нужны цветы для очень особенного человека. — Разумеется! Есть какие-нибудь предпочтения в цвете? Вильгельм стоял у здания закрытого ресторана с ярким жёлто-фиолетовым букетом в руках. Он абсолютно не знал, какие цветы были в нём, ибо совсем не разбирался в их сортах, но ему нравились краски, его пленил запах; он знал, что Симону понравится. Красиво? Красиво. С любовью? С любовью. А что ещё было нужно? Кстати, где он? Неужто опаздывает? — Привет, — скромное из-за спины. Обернувшийся Вилле, которого застали врасплох неожиданным появлением, выглядел великолепно — особенно было милым то, как он двумя лапками держал цветы в руках, будто это была самая дорогая и хрупкая вещь в мире; но и Симон, поражённый и смущённый собственным же парнем, не отставал в очаровательности. Несколько секунд они просто смотрели друг другу в глаза, не заметив, как мир вокруг них замер, чтобы сделать передышку. Нужен был воздух. Тихая улыбка. Сияние в глазах. Лёгкое мгновение, ставшее вдруг ещё одним напоминанием самому себе: «Вот его люблю». — Привет, — ответно любящее. — Я принёс тебе цветы. Это был обычный зимний день, где снег морозил нос снаружи, а горячий камин (даже если и декоративный) согревал сердце внутри. Вечер. Шапка, шарф, куртка. Мокрые ботинки. Сухие носки. Тёплое здание. Мягко и уютно. Было приятно войти в помещение, где больше не были красными щёки; приятно было войти за руку с самым дорогим человеком на земле. Вильгельм всё продумал: это было их первое свидание. Должно было бы быть всё идеально? Нет, не обязательно. Это главное! Конечно, было много сомнений на этот счёт, были навязчивые мысли и нескончаемые переживания, но в конце концов Вильгельм для себя понял, что не нужно быть идеальным, чтобы нравиться, не нужно быть совершенным, чтобы запомниться — достаточно быть настоящим, ведь именно такого настоящего Вилле и любил Симон. Настоящего Симона любил Вилле. Они любили друг друга. По-настоящему. Всё впервые, но всё было хорошо. У них всё хорошо. Не верите? Только взгляните! Немного сбитого с толку Симона долго и упорно ободрял и окружал заботой Вилле, хотя обычно наоборот Симон был источником уверенной поддержки; просто раньше никогда не доводилось быть… в такого рода заведениях. Всё было красиво, чисто и дорого. Вильгельм сказал не думать об этом. Он сказал, что это не важно. Он сказал забыть о материальном и социальном — помнить только о том, что внутри. А внутри чувства. Совсем новые, но ценные. Нет ничего важнее их. — Как ты договорился, чтобы они впустили нас после закрытия? — Я умею убеждать, когда надо, — Вильгельм гордо улыбнулся, довольный сам собой. Видеть смущённого Симона ему нравилось, особенно слегка покрасневшего — и он знал, что это было точно не от мороза. — Мне слишком сильно хотелось устроить тебе… что-то подобное. Знаешь, как в самых романтичных фильмах или в самых прекрасных книгах. Мечтательный Вильгельм был прекрасен, особенно над ласковыми свечами, кажется, с ванильным и клубничным ароматом. Симону казалось, будто это не реальность: не верилось, что что-то настолько идеальное могло произойти с ним. А идеальным было всё. Он слегка улыбнулся, опустив голову и тихо сказав: — И ты у меня сказочный. Таял бы лёд на улицах весной так же быстро, как растопил Вильгельма Симон в тот момент! Бедный Вилле поплыл так сильно и отчаянно, что не смог и слова из себя вытащить, всё с широкими глазами хватая ртом воздух. В конце концов он только сказал: — Это нечестно! На что было игривое и абсолютно удовлетворённое: — Не понимаю, о чём ты. Ужин удался на славу, вкусным было всё, даже несмотря на то что Вильгельм не был уверен в том, что заказывал. Он в первый раз так нагло воспользовался привилегией кронпринца Швеции, чтобы просто-напросто устроить для себя и своего парня красивое свидание — и ни на секунду не засомневался в том, что делал. Он хотел для Симона лучшего. Он заслуживал лучшего. Они болтали обо всём, из-за чего даже не все темы запомнили. Учёба? Дом? Еда? Гребля? Новый год? Настроение? Фильм? Мандарины? Казалось, что не было ещё того, о чём они не сказали, и одновременно нужно было ещё столько всего обсудить… Вильгельм был счастлив, что Симон — не только его парень, а ещё и друг, с которым было легко говорить что угодно. С ним можно поговорить. В любую минуту. Ни с кем раньше он ещё не чувствовал себя настолько свободным и раскрепощённым. — Мне хочется тебя поцеловать, — как-то сказал он неожиданно и невпопад. Прямо посередине разговора. Что-то в голову стукнуло и… вышло, что вышло. В общем, как обычно. Симон не сдержал смешка, в тысячный раз за этот вечер влюблённый в Вильгельма. — Тебе что-то мешает? Не мешало ничего. Поцелуй вышел таким же, каким был и в ту ночь фильма ужасов: осторожный и трепетный, нежный и желанный, влюблённый и любящий. Как они любили… Они всегда улыбались после, не спеша отстраниться, оставляя между лицами ничтожно малое количество пространства. Потому что не могли насладиться полностью. Потому что им никогда не будет достаточно. Они всегда будут к друг другу тянуться. Они будут друг другу нужны. Всегда. Поверьте. Уже дома у Симона до Вильгельма дошла одна совсем обычная, но неожиданно значимая мысль: — Я ни у кого, кроме тебя, не оставался на ночёвку. Вот что на такую реплику можно было ответить? И Симон не знал. Пока не выдал: — И это меня полностью устраивает. Он не был уж очень собственником, но при мысли о том, что у его Вилле мог бы быть кто-то другой, сердце моментально останавливалось, а пальцы на руках и ногах неприятно холодели. Это был самый страшный из его кошмаров, а пока он не случился, он наслаждался тем, что уже имел. Ему всё нравилось. Ему нравились те отношения, что у него были; ему нравился и факт, что на самом деле до него Вильгельм никогда не влюблялся и ни с кем не был так близок. Особенно в романтическом плане. Первый и единственный — тот, кем хотел быть Симон для Вилле. — Давай, я покажу тебе, как после такого мероприятия вернуться на землю, — усмехаясь, проговорил Симон, усаживая Вильгельма на кровать. В руки — джойстик, монитор — включён, Вилле — засмеялся. — Компьютерные игры? Его тут же поправили: — Это приставка! Всегда, когда он приходил в дом Эрикссонов, он лишь сидел рядом и наблюдал за тем, как играл Симон (сам или с Аюбом, лучшим другом), но никогда не просился играть сам: не хотел. Не любил. Даже… не понимал? Не приучили в детстве к такому, вот и смотрел с подозрением на игровую консоль, как на врага народа. А точнее соперника по привлечению внимания Симона. — В этот раз ты со мной, — весёлый тон, не подразумевающий наличие возражений. — Тебе понравится, правда! — Очень сомневаюсь, — сморщился Вилле, пытаясь отодвинуться назад. — Давай! Надо же побыть ребёнком, пока не поздно, — замычал он, смешно теребя Вильгельма за плечо. Он остановился, чтобы как можно по-ироничному серьёзней сказать: — Знаю, что для тебя это непривычно, мистер Кронпринц-Уже-Родившийся-Взрослым-И-Нудным. Вильгельм закатил глаза и проныл что-то нечленораздельное, но в итоге не сопротивлялся — по крайней мере, не сильно. Ну как он мог ему отказать? Когда Вилле обыграл Симона четыре раунда подряд, забавной идея играть с парнем уже не казалась. — Ты точно никогда не пробовал?! Во все глаза следя за реакцией Симона, Вильгельм укатывался со смеху, одновременно и безумно гордый собой, и бесконечно радостный. Ему везло! И это было лестно. — Я так не играю! — в отчаянии опустил руки Симон, с возмущением (очевидно, поддельным, потому что злиться на Вилле было даже чисто теоретически невозможно) надувая щёки и бурча себе что-то под нос. Кажется, Вильгельм и не переставал смеяться. — Ты сам предложил! Я ничего не сделал, — он поднял руки вверх, как самый невиновный из всех невиновных. — Давай ещё раз! Они потеряли счёт времени, но пристально следили за счётом игры — точнее игр, всё же они перебрали не одну, а несколько. И за все раунды Симон больше ни разу не напомнил Вильгельму, что тот вообще-то и не хотел играть. Последним из запоминающихся моментов вечера, давно перешедшего в ночь, был сонный Симон, устало валяющийся на кровати, и всегда любопытный Вильгельм, сидящий у аквариума с рыбками. Они ему казались золотыми. Каждый раз он пытался посчитать их и каждый раз идея проваливалась, но наблюдать за движущимися созданиями было затягивающе: они так плавно и правильно скользили меж водорослями и друг другом, будто познали эту жизнь с самого начала — и прекрасно знали своё место, своё значение, свой путь. Вильгельм завидовал. Он ничего из этого не знал. Единственное, что наполняло его жизнь смыслом, это возможность находиться рядом с Симоном и вот так вот непринуждённо любоваться милыми существами, которые как-то по-особенному трогали сердце. — Олле, Оски, Фелле… — с полуулыбкой прошептал сам себе он, всё гадая: а кто из них кто? Оказалось, что Симон уже сидел и смотрел прямо на Вилле, гадая, произойдёт ли что-то интересное. Недолго подумав, он спросил: — Хочешь покормить их? Вилле воодушевлённо кивнул, резко повернув голову к Симону — его глаза буквально засияли. Это было приятно и странно одновременно: Симон кормил их множество раз, из-за чего восторг было понять сложно. Но зато как он заворожённо наблюдал за Вильгельмом, аккуратно сыпавшего, растирая пальцами, корм для рыбок в воду!.. Он вдруг осознал уникальную очаровательность сего момента: давать возможность Вильгельму подходить настолько близко к его питомцам — которые, казалось бы, ни от кого и не были спрятаны — чувствовалось для него как что-то максимально личное, и позволять Вильгельму к этому личному прикасаться — многое значило. Он улыбался. Да, это было в первый раз. Совсем юные, совсем молодые и неопытные, словно маленькие котята, которым только открылось яркое солнце и зелёная трава, они познавали жизнь, росли, учились, менялись, ни на шаг не отходя друг от друга, с того момента как встретились. Это им проучила судьба, так подсказало сердце. Назло всем, они были самыми счастливыми на на земле: то, что было именно у них — оно было навсегда. Они это знали. Они это чувствовали. Они готовы были это проверить в будущем. Потому что настолько сильно любить можно только вечно. А они любили.