Стрипы

Автомобиль останавливается совсем недалеко от подъезда. На лобовое окно то и дело опускаются хлопья снега, позволяя прочувствовать атмосферу праздника. Взгляд зеленых глаз осматривает собственный подъезд, прежде чем обратно на блондинку вернется. Они слов почти не проронили за всю поездку, однако эта улыбка на чужом лице давала понять, что никакие слова не нужны. Она уже сейчас засела в голове мыслями неправильными совсем. Не теми, которые должны занимать Лизу в ситуации, в которой она живет. Девушка и сама улыбается Кире сдержанно, но пытается держаться отстраненно. — Так, могу я попросить все же какую-нибудь из твоих социальных сетей? — хриплый голос прерывает тишину, заставляя Андрющенко задуматься. Она некоторое время смотрит на кареглазую, пока на лице улыбка хитрая не появляется. Хотелось чего-то большего, чем просто скучные заигрывания в личных сообщениях и после секс на пару раз. Лизе хотелось чего-то интересного. — Пожалуй, не в этот раз, — произносит темноволосая, отстегивая ремень безопасности. Она взглядом обводит блондинку, явно намекая на то, чтобы та разблокировала дверь. — Как понять, не в этот раз? — не понимает, брови сдвигает забавно, прожигая взглядом. Даже взгляда не кидает на кнопки, лишь дожидаясь ответа. — Если тебе и вправду я интересна… — начинает девушка, ближе к блондинке придвигаясь, чуть ли не прижимаясь к чужому телу собственным. Смотрит глаза в глаза, заставляя Медведеву перед ней улыбнуться заинтересованно, чувствуя чужое дыхание на собственных губах, пока одна из рук все же дотягивается до кнопки разблокировки, позволяя дверям в машине характерно щелкнуть. — То ты найдешь способ еще встретиться. Спасибо, что подвезла! Андрющенко выскальзывает из машины, оставляя Киру совсем одну в полном непонимании, что же произошло и почему сейчас блондинка осталась совсем ни с чем. Лиза выскальзывает буквально из ее рук, хитро и проворливо заставляя желать еще сильнее. Начать игру, где проиграют все, даже те, кто изначально в игре этой не был. Громкий смех и легкая музыка неприятно отдают в висках. Темноволосая морщится и уже несколько раз успевает пожалеть о своем решении поехать с Кирой. Вернее, о согласии. Да, новая куртка и ботинки определенно были нужны, но сейчас, после смены, когда Лиза была до ужаса уставшей, а также была буквально ведомой блондинкой, казалось, что лучше было бы проходить всю зиму голой. Андрющенко буквально чувствовала себя ребенком, которого мама привела одеваться к новому году. Чужие пальцы тепло переплетались с собственными, потянув девушку в ближайший хороший магазин. Такой, в котором темноволосая и не была никогда. Не то, чтобы это был ассортимент сродни ЦУМу, но и не секонд, где было дешевле всего. Андрющенко всегда экономила на себе, предпочитая лишний раз купить получше куртку для Юли, или же что-то, что было бы более полезно, чем ее собственная одежда. Поэтому, когда тонкие пальцы обхватывают бирку, дабы узнать цену вещи, глаза буквально на лоб лезут, а сама девушка мотает головой. — Кира, это слишком дорого за куртку, я не могу себе этого позволить! — шепчет тихо, чтобы их никто не услышал. Она уже было тянет девушку обратно, к выходу, пока ее резко на место не притягивают. Блондинка сразу несколько вещей выуживает, разных расцветок и фасонов, что, по ее предположениям, пошли бы старшей. В чужие руки пихает и разворачивает телом к примерочным. — Иди мерь. И не вздумай смотреть на цены, поняла меня?! — она даже не дает девушке слова вставить, отправляя ее в путь, пока сама еще рассматривает одежду. Как на цены не смотреть, когда они буквально в глаза бросаются? Куртки и вправду были хорошими, теплыми. Взгляд зеленых глаз осматривал собственную фигуру в зеркало. Худая. За последний год Лиза сбросила еще несколько килограммов, буквально обтянув кожей кости. Как только ее считали привлекательной в клубе? Одна из курток, черная, длинная, проходилась почти что по фигуре, но теплой была до ужаса, такой, как надо было Андрющенко, учитывая ее мерзлявость. Ладони проходят по ткани, приглаживая, пока на лице едва заметная улыбка появляется. Кажется, это первая куртка, что ей нравилась за всю жизнь. Пальцы почти на автомате тянуться к бирке и тут взгляд распахивается, когда видит четыре нуля. Шторка распахивается, а за ней блондинка стоит, рассматривая девушку через зеркало. Взгляд карих глаз смотрит на темноволосую взглядом таким тёплым. Таким, что подумать можно, что Кира готова всю планету купить лишь бы быть рядом. Видеть улыбку, хотя бы легкую, но на устах зеленоглазой. Попытаться сделать ее счастливой. — Тебе очень идет, кисуль, — произносит тихо, пока Лиза стягивает с тела теплую ткань. Наблюдает за чужими движениями, пытаясь считать эмоции. — Она стоит десятку, Кир. Я такую стоимость не потяну, — произносит, вешая одежду обратно на плечики. Татуированная рука чужие останавливает, тянет на себя, заставляя Андрющенко развернуться, на блондинку посмотреть своим взглядом уверенным. — Я потяну. А ты мёрзнешь постоянно, поэтому это даже не обсуждается. — говорит строго и забирает из чужих рук куртку, пока впихивает еще несколько плечиков со свитерами. — Вот еще, меряй. — Кира! — девушку останавливают, когда она почти что направляется к кассе. Хватает за руку и в примерочную притягивает, чтобы на них внимание не обращали. — Откуда у тебя деньги? Карие глаза взглядом по чужому лицу скользят. Лиза была серьезной, слишком серьезной для обычной поездки в торговый центр. Она взглядом прожигает младшую, думает о том, что снова на грабли эти наступить не хочет. Не хочет в очередной раз себе напомнить, чем Кира занимается и откуда у нее деньги. Не хочет разочаровываться и испытывать боль. Боль, что в ней живет с тех самых пор, когда младшая сестра домой вернулась с мишкой в руках. Медведева понимает. Понимает чужие сомнения и чужое разочарование. Понимает чужую боль и вину испытывает. Жуткую вину, что внутри сидит и уходить никуда не желает. Блондинка взгляд наверх поднимает, пытается сдержать пелену слез накативших. Понимает, что простить ее совершенно нельзя, но она так желает этого прощения. Да даже не прощения, хотя бы улыбки искренней. Просто хотя бы за что-то. Татуированные пальцы судорожно вытаскивают из кармана худи кошелёк, открывая. Она наличные показывает, доказывая. — Мне зарплату с бара дали вчера. — произносит тихо, заставляя темноволосую губы поджать. Она имеет право сомневаться. — По поводу моих денег мы поговорим, я тебе обещаю, но не сейчас, Лиз. Не порти момент, я тебя умоляю. Шторка задвигается за светловолосой, оставляя Лизу один на один с собственными мыслями. С собственными чувствами, что в груди копошатся, заставляя каждый раз осознавать мысль одну, совсем простую, а оттого и ненавидеть себя сильнее. Руки сжимают плюшевую ткань в руках, пока девушка не осознает что за свитер ей принесла Кира. Нежный, мягкий свитер в спокойных тонах с медведем на груди… На лице появляется едва заметная улыбка, пока девушка спешно стирает слезу с щеки. Чертова Медведева.

***

Тонкие пальцы крепко сжимают металл, пока по щекам текут слезы. Текут беспрерывно, падая на белоснежную раковину. В груди боль жуткая горит, она сжигает легкие дотла, заставляя давиться пеплом. Она не уходит никуда, совсем не оставляет Юлю, заставляя каждый раз, когда та глаза закрывает, перед собой эту боль видеть, ощущать. Видеть саму себя будто бы в зеркало, наблюдать за тем, как сама очередную дорожку снюхивает, получая эйфорию. От этой картины все хуже становится. Врачи предупреждали, что при улучшениях, чаще всего случаются откаты назад. Предупреждали, но не говорили, что будет так больно. Что сердце биться будет о ребра так, будто бы вот-вот кости раздробит. Не рассказывали, что в голове лишь постоянный шум будет из мыслей назойливых, которые постоянно одно и то же твердят. Чикина просто устала. Устала чувствовать постоянную боль. Устала бороться и устала постоянной обузой для Лизы быть. Она устала от всего этого. Взгляд голубых глаз, что от слез только ярче стали, прожигает собственную руку. Смотрит на кожу белоснежную и лезвие возле нее. Надавить. Нужно было только лишь надавить и провести. Все проблемы закончатся. Все проблемы у всех. У Лизы, что тянет на себе инвалида. У Киры, что прощения вымолить не может. У всех… Лезвие с кожей соприкасается, девочка пальцами едва давит, но уже можно заметить алые капельки, что начинают выступать. Совсем скоро все закончится… Костяшки то и дело ударяют по окну, едва сильно, пытаясь позвать хозяйку квартиры. Несмотря на то, что блондинка не заметила девушку на кровати, Мишель отчетливо понимала, что Юля дома. За все недели, которые они жили в этом доме, единственное, что заметила Гаджиева: блондинка ни разу из квартиры не выходила одна. Никогда. Вопросов было множество, большая часть была без ответов. Стук не прекращается, а Чикина так и не появляется в комнате. Не позволяет девушке пробраться в квартиру, однако та все равно не сдается. Ладошкой ударяет по раме недовольно, с удивлением замечая, что окно и без хозяйки поддается, открываясь. Бровь удивленно вздергивается, но блондинка все равно принимает это приглашение безмолвное. Залезает в квартиру и закрывает за собой окно, как девушка весьма порядочная. Осматривается вокруг в поисках хозяйки, но лишь напряженно губы поджимает, не находя даже признаков жизни. — Юлька, ты дома? — громко произносит и сама вздрагивает, когда дальше, возле ванной, слышится шипение болезненное и удар чего-то непонятного об кафель. Быстрыми шагами Гаджиева до ванной доходит, распахивая ее и замирает удивленно, когда видит зареванную девочку, что с царапиной неглубокой возле раковины стоит. Взгляд карих глаз, что в линзы облачены, проходится по фигуре с удивлением искреннем, скорее даже шоком, пока в голове мыслительный процесс происходит. — Ты что, сдурела?! Быстрыми движениями девушка успевает схватить лезвие из раковины быстрее, чем это сделает Чикина. Смотрит на девочку с осуждением явным, что с испугом перемешано. Она блондинку за руку, что еще не успела оказаться травмированной, хватает да тянет из ванны, прямо за собой. Ведет на кухню, что методом исключения находит, да на диван заставляет усесться. Она выкидывает металл в мусорку, прежде чем к младшей развернуться. — Где аптечка? — одного лишь указательного пальца в сторону шкафчика Мишель хватает, чтобы осознать и найти предметы первой помощи. Она на корточки перед Юлькой усаживается, руку выхватывая. — Вот скажи мне, о чем ты думала, когда такую глупость делала, а? — О Лизе… — тихий шепот и слезы по щекам, что литься все это время не переставали. Юля сейчас вновь свою вину чувствовала. Вину перед ангелом, что вместо того, чтобы уйти по своим делам, сейчас перед ней сидела, кожу молочную обрабатывая. Что момент этот застала и теперь о Чикиной только худшее думать будет. — О Лизе. А о себе ты не думала? О том, что тебе едва девятнадцать исполнилось, что у тебя жизнь вся впереди? Что ты должна со мной вон тусоваться, а не лежать в квартире постоянно? Не думала о том, что ты свою жизнь теряешь? Ни Лизе, ни кому-либо еще лучше не станет. Что жизнь это огромная череда боли и радости, а ты хочешь все оборвать, просто потому что сейчас тебе плохо. — произносит, но взгляд не смеет на девчонку поднять. Дует на царапину, чтобы не щипало так сильно, да продолжает. — Послушай, я не знаю, что у тебя случилось и знать не хочу, но не всегда бывает плохо. Не всегда тяжело. Никогда не бывает в мире только пасмурной погоды, всегда, рано или поздно, выглянет солнце. Так и в жизни. Тонкие руки заботливо перевязывают бинтом чужое запястье. Мишель делает это весьма аккуратно, не так, как это делали в больнице. Юля подмечала, что ее ангел будто бы заботилась. Пыталась это делать. Голубые глаза наблюдали за тем, как блондинка выпрямляется и аптечку назад убирает. Как осматривается вокруг, после останавливая взгляд на самой Чикиной, заставляя ту взгляд опустить стыдливо. Было стыдно, что Гаджиева ее в такой ситуации застала. Стыдно, что она теперь вот здесь была и Юле сопли вытирала, вместо того, чтобы заниматься своими делами. — Как ты тут развлекаешься? — спрашивает невзначай и лишь улыбается ярко, когда видит взгляд голубых глаз, что смотрят на нее с восхищением и надеждой. — Я тебя не брошу, не после такого уж. С губ Мишель срывается смех, а Юля все больше проводит параллелей с ангелом.

***

Треск шнурка ярким звуком ударяет по слуху, пока Андрющенко смотрит на стрип, что без фиксации остался. Шнурок рвётся, так же, как и последнии нервные клетки девушки. Как шпилька обламывается, когда стрип с силой улетает в стену. Погано. Каждый раз Лиза приезжала на работу, и каждый раз у нее сдавали нервы. Каждый раз она понимала, что уже просто не может. Что она не выдерживает всю эту нагрузку, не выдерживает смены и свое собственное моральное состояние. Плакать уже сил не было. Короткие ногти впивались в собственные ладони, пока зубы закусывали и без того измученные губы. Лиза просто-напросто устала. Устала до жути и до истерик. До непередаваемой боли в грудной клетке. Тело облокачивается спиной на стул, а взгляд зеленых глаз смотрит прямо перед собой в пустоту. Взгляд, в котором усталость можно прочесть и тяжесть непереносимую. Боль, что мало кто выдержать может, а Лиза держит. Держит в себе вот уже несколько месяцев и не выпускает. Сестра наркоманка, смерть матери, увольнение с работы, отчисление из университета, а так же работа в стриптиз-клубе и чувства к человеку, которого ты ненавидеть должен. Громкая музыка проходится по гримерке, пока дверь снова не закрывается. Взгляд осуждающий, что фигуру темноволосой прожигает и вновь хлопок двери. Лиза уже людей не различала совсем, не обращала внимания на них. Взгляд перевела ниже, лишь когда теплые руки на собственных ногах почувствовала. Когда взгляд карих глаз осматривал с волнением жутким, с желанием помочь и рядом быть. На лице лишь улыбка усталая, почти истерическая, и взгляд все такой же пустой. — Лиз, что случилось? — тихо спрашивает хриплый голос, прежде чем татуированные пальцы одну из рук холодных обхватят. Кира смотрит взволнованно, пытается понять, осознать. У самой тревога в груди проедает плоть, не оставляя ничего внутри, лишь пустоту. — Юль, замени ее. — Почему я то, блять? — восклицает длинноволосая, пока по ней взгляд не проходится весьма агрессивный. — Тебе нужны деньги, нужны чаевые, так пиздуй и делай что-то, чтобы у тебя были деньги. — интонация разнится с той, что к Лизе обращена была. К Андрющенко девушка обращается со всей осторожностью, что в ней была. Она вновь в чужие глаза заглядывает, когда они одни остаются. Слегка грубые подушечки пальцев проходятся по чужим рукам в попытке оказать поддержку. — Лиза, я рядом, слышишь. Я тебя не оставлю. Больше никогда… — Я устала… Я очень устала… — тихо шепчет и, могла бы заплакать, да вот только слез не осталось. Не осталось у нее, но вот у Медведевой слеза по щеке течет совсем бесстыдно. — Уволься. Лиза, я умоляю тебя, увольняйся. Я рядом буду, я не брошу тебя ни за что. Я оплачу все: лечение Юли, жилье, еду, одежду. Надо будет еще на одну работу устроюсь, Лиз. Пожалуйста, увольняйся… — шепчет и чужую руку к губам притягивает. Касается в поцелуях нежных, пытаясь сама успокоение в этом найти. — Я все сделаю, я тебе клянусь. Ты не заслуживаешь этого всего… пожалуйста, Лиза… Ноги трясутся, а по щекам слезы катятся одна за одной. Они не прекращаются, обращаясь реками бесконечными. Заставляют Киру еще большую вину испытывать, боль. Она слабость свою при ней показывает. Чувства проявляет, лишь бы та на нее внимание обратила. Лишь бы взгляд этот пустой ушел…

***

Входная дверь квартиры хлопает вслед за девушками, Лиза шумит ключами в замочной скважине. Татуированные пальцы заботливо придерживают темноволосую за плечи, дабы та спокойно разулась. Взгляд все тот же потухший, что совершенно никаких эмоций не выражает. Тонкие руки снимают верхнюю одежду буквально на автомате, лишь бы поскорее избавиться. Яркий свет, что горел на кухне, привлекает, заставляет медленные шаги в ту стороны делать, пока Кира с себя стягивает обувь. Первое, за что цепляется взгляд, так это за девушку, ранее в этих стенах невиданную. Блондинку с глазами голубыми, что рядом с младшей сидит, улыбается ярко. Лишь уже после Лиза замечает большее. Замечает тонкую руку, что перебинтована крепко. Замечает на белой марле красные пятна, что появились в первое время, пока кровь не остановилась. На лице истерическая усмешка появляется, когда в голове складывается два плюс два. — Мне было плохо… — все, на что сил у Чикиной хватает, понимая, что нужно дать ответ. Нужно было, но реакция пугает. Пугает смех истерический и тонкие пальцы, что в темные волосы вплетаются, сжимая их. — А мне никогда не бывает плохо, знаешь, Юль. — произносит с иронией, пока руки татуированные чужую талию обхватывают в попытках развернуть, утешить. Кира видит взгляд голубых глаз испуганный, а оттого понимает, что Лизу нужно в срочном порядке успокаивать или, как минимум, вывести. Шипит, когда в кожу короткие ногти впиваются в попытках отстранить. — Как же я могла забыть, что плохо у нас только одной тебе. Юленька то, Юленька сё. Это уже поперек глотки сидит. Я устала! Меня только вот никто не жалеет! Со мной никто не носится! Я ради тебя из кожи вон лезу, я все для тебя делаю, а ты лишь эгоистичная су… Чужая рука с силой зажимает рот Андрющенко, пока Медведева через собственную боль ее разворачивает. Из кухни выводит в комнату, прижимая к себе. Шипит вновь, глаза жмурит, но терпит, когда зубы в плечо впиваются. Когда под ухом завывания слышатся. Свободная рука лишь по волосам гладит, прядки между пальцев пропускает, а над ухом чужим успокаивающий шепот звучит. Кира прижимает девушку к себе, чувствуя, что рядом быть должна. Что не отпустит ее теперь и рядом будет, пока они из этого дерьма не вылезут. Кира прижимает Лизу к себе и понимает, что она сломалась окончательно…