Маленький Мир

      Люди любят смотреть кино. Кинофильмы с погонями, перестрелками, глубокими чувствами — это ведь так захватывающе, необыкновенно будоражит кровь, но «смотреть кино» и «принимать участие в событиях» — разные до самого понятия вещи. Глядя на экран, где показывают фильмы о войне, как много людей захочет внезапно умирать там вместе с солдатами, убивать, страдать, испытывать боль, кто захочет стать частью подобных событий? Никто не захочет. Мы будем плакать, глядя на смерть героя на экране, но умереть сами никогда не хотели бы, это слишком больно и страшно — умирать.       Для Орихары Изаи люди вокруг него, словно на экране в кино, были лишь объектом интереса, не более, хотя, признаться, побыть режиссёром подобного живого кинофильма он был не против. Орихара Эмири же не хотела ни с кем даже связываться, лишь наблюдая со стороны за тем, что творится в школе и тем, какой же новый интерес для себя нашёл ее милый старший брат.       Они появились из утробы матери в один и тот же день с разницей в несколько часов. Оба первой группы крови, оба левши, для обоих весь мир концентрировался в том небольшом пространстве, которое они создали только для двоих, не понимаемых даже собственными родителями.       Слишком отстраненные — ни друзей, ни особых интересов, пока Изая в младшей школе получал награды за учёбу и спорт, Эмири ездила на музыкальные конкурсы и рисовала картины для школьных выставок. Образцовые дети, образцовые ученики, образцовые брат с сестрой.       — В комнате холодно. — Крепко прижимаясь к старшему брату, десятилетняя Эмири нежилась в тепле его тела под толстым одеялом. Спать в одиночестве на своей кровати холодно и одиноко, а Изая никогда не выгонит, лишь усмехаясь на проказы своей двойняшки и обнимая ее крепче: она уснет только таким образом, да и сам он, признаться, совсем не против засыпать и просыпаться с ней в одной кровати, пусть родители и говорили, что разнополые дети должны ночевать в разных комнатах.       Они двойняшки, две половины единого целого, несущие в себе один продолжение второго, разве можно разделить их стеной просто потому, что так требует общественный порядок? Плевать на общество, подобные слабости никому не вредят, значит допустимы, мало ли, что думают другие. Каждый человек сам делает свой выбор, а они с Эмири ведь тоже… Маленькие люди?       — Ну что с тобой делать, Эми. — Он чувствует сладковатый запах шампуня от ее распущенных густых волос и закрывает глаза, пытаясь уснуть. Эмири не провалится в сон до тех пор, пока не сможет начать дышать с Изаей в унисон, она будет слушать, как изменяется его дыхание, и подстраиваться ради идеального, ровного звука, абсолютной синхронности, словно не два сейчас человека в комнате, а один-единственный.       — Доброй ночи, И-ни. — Ее шепот поглощает воронкой полночная тишина, и растворяет в небытии до самого утра. Утром нужно идти в школу снова…       До самого поступления в среднюю школу их маленький мир ограничивался лишь ими, будто не жизнь вокруг пролетает, а театральная постановка, в которой все вокруг актёры, и лишь они двое по-настоящему живые, наблюдающие за всем театром абсурда высоко из окна полупустой библиотеки и размышляющие, что же вообще творится в головах всех окружающих их, даже собственных родителей, которых волновало лишь то, что их дети слишком замкнуты и не принимают в свой мир никого иного. До средней школы…       Эмири до конца не понимала, что за странный мальчишка в очках увивается за ее старшим братом, а Изая говорил о нем мало, будто этот мальчишка и интереса никакого не представлял, так, вертелся рядом.       — Но ты спрашиваешь о нем других. — Сидя на парте, Эмири рассасывала арбузно-мятный леденец, сладкий настолько, что Изая в жизни бы к ним не притронулся, и смотрела в окно, туда, где ее милый старший братик разговаривает с одноклассниками, держа схему рассадки учеников в руках. Лжец… Раньше он никогда ничего не скрывал от сестры, что же в этом Кишитани такого особенного, что у них вдруг появились друг от друга секреты? Кишитани Шинра…       — Что может быть такого особенного, если И-ни начал суетиться? — Немного обидно, что ей ничего не сказали, ведь брат и сестра всегда были двумя половинками одного целого. Как же раздражает, бесит до невозможности. — И-ни просто врун.       Эмири дулась всего несколько часов, ровно до того момента, пока брат не пришёл к ней в класс после завершения занятий, чтобы вместе пойти домой. Ну как можно обижаться на него долго, Изая ведь так мило улыбается краешками губ, когда они покидают школу, лениво потягиваясь на ярко светящем солнышке, и почти полностью молча, но очень близко друг к другу идут по заученной наизусть дороге.       Ждать долго того самого пресловутого Кишитани не пришлось, искать тоже — он явился, к удивлению Эмири, сам: надо же, она, конечно, хотела с ним поговорить однажды, но не думала, что это произойдет по его собственной инициативе.       — Ты Орихара Эмири, да? — Он улыбается, как настоящий дурак, что вообще в нем могло привлечь Изаю. Или эта самая дурость и стала ему настолько интересной, что начались распросы по всей школе?       — М? А что? — Что ему вдруг от нее нужно, неужели из-за Изаи? В таком случае она ему, наверное, нагрубит: Эмири не любила, когда через нее пытались приблизиться к ее брату, будь то девчонки в младшей школе, или этот странный пацан. — Что хотел?       — А, ну просто один дорогой мне человек сказал, что с близкими моих друзей лучше ладить. — Что он, прости, господи, несёт?       — Прошу прощения? — Что за странное мышление, то есть, он решил с ней познакомиться только потому, что кто-то там ему это сказал? Ну что за бред, так просто не бывает, это ведь даже не его собственное желание. Кишитани продолжал улыбаться придурковато, странно, как будто ни одна мысль его больной мозг не отягощала:       — Ну мы с Орихарой теперь вроде как друзья, а ты его сестра.       — Да нет же, я не об этом!.. Звонок прозвенел так не вовремя, так некстати, оставляя Эмири с полным искреннего недоумения лицом провожать взглядом этого, ей богу, странного до мозга костей парнишку, выбежавшего из ее класса: что за… Он не от мира сего? Ненормальный что ли… Совершенно точно больной, потому что не может человек в здравом уме и трезвой памяти подставиться под лезвие ножа, закрывая другого своим телом, ну не может он.       В школу в тот день приехала полиция, а Эмири сидела в библиотеке, ожидая, когда её внезапно вступивший в основанный Кишитани клуб братец придёт за ней, чтобы пойти домой. Сначала оглушительные визги сирены Скорой Помощи, потом полицейская машина… Изаю забрали в участок и отпустили лишь когда выяснили, что никто не предъявляет ему никаких претензий, но, в отличие от резко отреагировавших на подобное поведение сына родителей, Эмири знала прекрасно, что её милый братик в жизни не ранил бы этого ненормального. Свои мысли она озвучила, лёжа в постели и крепко обнимая его, устало положившего голову на подушку и молча лежавшего, глядя в одну точку. Такое лицо… Могла ли она вспомнить хоть один раз, когда у Изаи было подобное полное задумчивого отрешения лицо, будто вырезанный из мрамора лик античного философа? Ни одного раза — ответ, всплывающий мгновенно в ее голове.       — И-ни… — Ладони Эмири не его щеках немного прохладные, а кожа Изаи горячая, словно при лихорадке, и карие глаза блестят звёздами в ночной тьме, не понятно, откуда черпая свет. — И-ни, ты… Не мог.       Они две половины одного целого, и Эмири знала, как никто другой, что в тело своего единственного друга ее драгоценный милый брат никогда не воткнул бы нож. Он не посмел бы его ранить, не своими руками точно, он ведь так любит наблюдать за барахтаньем этих глупых людей в грязи, что они собственным невежеством создали. Ранить человека лично? Нет. Все, что сделал бы Изая, это спровоцировал бы конфликт, где выбор — ударить или убежать — остался бы за его участниками. Пачкать руки… Ее И-ни не из тех, кто стал бы подобным образом опускаться. Она знала его, вруна, который думал, что сможет провести свою сестренку-близнеца, как свои пять пальцев, ведь пока Изая наблюдал за всеми вокруг, ее обеспокоенный взгляд всегда был обращен лишь на него.       Всегда. Только так. Эмири наблюдала за Изаей день за днем, не думая прекращать: так же, как он любил каждого человека в этом мире, она питала слабость лишь к нему одному, ее понимающему, к остальным притягиваясь немного слабее.       Забавная милая история о мальчике, который воровал из бумажника отца, чтобы сделать ставку на бейсбольный матч — все начиналось так, а закончилось окровавленным ножом и двумя подростками, заклеившимт скотчем, за неимением вариантов, ножевое ранение. Эмири слушает эту историю, как сказку на ночь, рассказанную пустым, ничего не выражающим голосом, и гладит своего драгоценного старшего брата по голове, тяжело вздыхая: она не понимает концепцию «друга», жертвенности, того, что кому-то вроде больного на голову Шинры, не понимавшего концепции дружбы так же, может в голову прийти поиграть в героя и принять удар холодным оружием.       Она не может представить себе красочно всю произошедшую в кабинете ситуацию… И все же.       — И-ни испугался? — Она была знакома с понятием «страх», и понимала, что мог испытывать её брат, чей маленький мир с появлением Кишитани Шинры расширил свои границы. Изая не отвечает, но Эмири понимает все без слов, по учащенному сердцебиению, что чувствует её грудь, прижатая к его груди.       — Мне не было страшно, — наконец произнёс он, почти засыпая. — Я… Не понимал.       Ох, она тоже не понимает, что же именно там было, но вся та детская ревность к тому безбашенному пацану просто испарилась: если он так относится к ее брату… Может быть, расширение его круга общения было не таким плохим, как казалось. Интересно, а сможет ли Эмири сама найти кого-то, кто заставит ее искренне недоумевать, как Изая смог отыскать в этом скучном мире такого забавного Кишитани? «Друга»…       — Он правда заклеил рану скотчем?       — Я тоже удивился.       — Он же не стерильный.       Они в очередной раз засыпали на одной кровати, синхронизируя дыхание друг с другом, чтобы звучать в унисон, чтобы посреди ночи Эмири просыпалась от холода, чувствуя, как Изая стянул с нее одеяло, и прижималась к нему крепче, заставляя делиться теплом. Чтобы родители утром неодобрительно качали головами, вновь не найдя старшую дочь в ее комнате, а после, посудачив, забыли — им, как всегда, особо нет дела до детей, пока они их не беспокоят.       Они появились из утробы матери в один и тот же день с разницей в несколько часов. Оба первой группы крови, оба левши, для обоих весь мир концентрировался в том небольшом пространстве, которое они создали только для двоих, но это пространство понемногу начало увеличиваться с появлением Шинры, расширяться, как по волшебству.       Изая стал больше взаимодействовать с окружающими его личностями, а Эмири — учиться жить без его постоянного присутствия. Оторвать взгляд от брата, к которому он всегда был прикован, так нелегко…       И только в старшей школе она, кажется, поняла, что навечно привязанной к нему, все чаще действовавшему в одиночку, оставаться не сможет. Как печально, грустно, нелепо. С самого их рождения двойняшки создали для себя маленький мир лишь для них двоих, но взросление уничтожает подобные островки спокойствия, вынуждая искать кого-то, кто займёт пустоту в обнажённом сердце. Эмири любила своего брата-близнеца так сильно.       Так кого бы ей полюбить теперь, покидая свой маленький мир?