Кровь и Соль

      Рык Вхагар был предзнаменованием.       Старая драконица мирно спала в эту бурю, пока не почувствовала знакомый запах. Вместе с промозглым соленым ветром до неё долетели признаки присутствия Люцериса Велариона — того, кто лишил её драгоценного наездника глаза. Она взрычала, давая понять ему и только научившемуся летать внуку, что сегодня пришло время платить по счетам.       Липкий страх подступал к горлу мальчика, поднимаясь откуда-то из низа живота, вверх, заполняя лёгкие и сжимая сердце. Драконья кровь в его жилах подсказывала ему значение «слов» Вхагар и давала понимание, что любая ошибка будет стоить ему жизни.       На секунду он задумался, что, возможно, ему стоит запрыгнуть на Арракса и сбежать назад на Драконий камень — мать обязательно все поймёт, ей даже не придётся объяснять. Но… Страх Люцериса всегда был тупее и слабее его гордыни и вероломства. И более того, если он сбежит сейчас, то не факт, что спасёт свою жизнь, но продемонстрирует слабость своей матери… своей королевы.       Этого принц допустить совершенно не мог. Его мать была какой угодно, но не слабой, и именно это он и должен был донести и напомнить Баратеонам.

***

      — Принц Люцерис Веларион.       Эймонд его ждал. Ещё раньше, чем взревела Вхагар, ещё раньше, чем предложил брак дочке лорда Борроса… он знал, что его ненавистный племянник появится здесь, когда соглашался лететь к Баратеонам. Его интуиция никогда его не подводила, особенно когда дело касалось Люцериса Велариона.       Сложно сказать почему, однако все становилось намного веселее и интереснее, когда на сцене появлялся этот мальчишка. И будет глупо отрицать, что посланник короля Эйгона испытал странное чувство удовлетворения, когда принц вошёл в залу.       — Сын принцессы Рейниры Таргариен.       Люк смотрит на него чуть дольше, чем стоило бы. Если бы это был кто угодно другой, Эймонд бы решил, что это из чувства страха. И он готов поклясться, что каждый присутствующий здесь определённо подумал, что племянник его испугался.       Однако нет. Этот бастард то ли слишком глуп, то ли слишком наивен, то ли слишком смел, чтобы по-настоящему бояться. Хотя признать своего оппонента глупцом все равно, что оскорбить самого себя — Эймонд смотрит в глаза своего племянника и видит крупицы страха на дне, что растворяются в мерзкой дерзости тёмных глаз.       Люцерис не исправил рыцаря, что его представлял. Это вызвало у Эймонда усмешку — принц точно выскажет своё недовольство как-то иначе, исправит ситуацию, вызовет небольшую перепалку… и проиграет.       Очевидно, что в этот раз Люцерис проиграет. Он юн, не очень хорош в переговорах, однако колок на язык и явно не думает наперед. Он будущий воин, но никак не посланник, не гонец. Рейнира ошиблась, отправляя своего второго сына в Штормовой предел.

***

      Сердцу было неспокойно. Королева, прижимая дочь к груди, качающимися шагами ходила из стороны в сторону по своим покоям и не могла перестать кусать губы. Что-то шло не так — и нет, не нужно сейчас говорить об узурпированном Железном троне. Что-то помимо этого.       Висенья тянет её за волосы и начинает плакать. Малютке больно и, возможно, холодно. Драконье пламя вдохнуло в неё жизнь вместо того, чтобы упокоить, и после этого она не переставала плакать. Маленькими ручками она расчёсывала свою правую щеку, пытаясь содрать драконью чешую и освободить плоть. Она дёргала отростком, похожим на крыло, и плакала. Плакала. Плакала.       Ни один из детей Рейниры столько не плакал. Ни один из её детей не жался так отчаянно к её сердцу, словно хотел забраться назад в её тело, устроившись поудобнее в утробе под материнским сердцем.       Королева не выпускала дочь из рук с момента её первого крика. Ткани, в которые та завернула принцессу своими собственными руками, сгорели дотла. А Висенья нет. Висенья весело кричала, подаваясь под языки пламени, и тянула свои крохотные ручки вверх. Это был первый и последний её весёлый крик. Это был первый и, возможно, последний раз, когда люди вокруг видели настоящую кровавую магию.

Сердцу было неспокойно.

      Висенья резко замолчала. Рейнира огладила дочь по голове и села в кресло у камина, поближе к огню. Дочери нравилось быть рядом с открытым пламенем и, возможно, она и сама хотела снова оказаться в его языках, однако королева не хотела рисковать. Это могла быть разовая благосклонность богов к ней и её семье.       Тёмные мысли роем озлобленных ос кружились в её голове и не давали передохнуть ни днем, ни ночью.

«Что, если за Висенью тебе нужно пожертвовать кровью одного из своих сыновей?»

      Рейнис никогда не была добра или мягка с ней. И её вопрос, который она озвучила только когда они остались наедине, продолжал жалить королеву изнутри.       Она прижала дочь к себе ещё ближе, вслушиваясь в её тихое сопение. Смогла уснуть у огня. Разве недостаточно Висенья уже заплатила, чтобы просто жить? Однако чем дальше её сыновья были от неё, тем темнее становилось на сердце матери.       Деймон вошёл абсолютно беззвучно. Рейнира была слишком погружена в свои мысли, чтобы заметить его, и легко дернулась, когда тот мягко положил ей руки на плечи.       — Надеюсь, ты пришёл с добрыми вестями, любовь моя, — наконец произнесла она.       — Прилетел ворон, но Люцериса ещё нет. Возможно, шторм его задержал.

***

      Ужас накрыл его не сразу. Сначала он пролетел несколько кругов над морем, в поисках тела. Затем долетел до Штормового предела назад, чтобы убедиться, что Люцериса там нет. И только потом в полной мере отдался ледяному ужасу.       Нет, убивать не было страшно. Страшно было от того, кого он убил.       Эймонд всегда хотел поквитаться с Люцерисом, однако… нет, он не желал ему смерти, и все эти попытки забрать своё были не больше чем весёлой игрой для них двоих. Или по крайней мере для него.       Вхагар не чувствовала того удовлетворения, которого ожидала. Её принц словно бы стал меньше в седле и замолк — обычно он рассказывает ей разные истории, просто говорит с ней. Но сейчас Эймонд молча крепко сжимает поводья и все смотрит вниз — хочет найти юного дракона и мальчишку? Расстроен, что они упали в воду, вместо того, чтобы Вхагар их съела? Они определённо мертвы, так почему её наездник делит с ней печаль и ужас, а не ликование от победы?       Они приземляются в Королевской гавани через пару часов. Одноглазый принц сразу же направляется в покои матери, предчувствуя её недовольство — смерть сына Рейниры может послужить катализатором к началу войны.       Более того, если он признается, что потерял контроль над действиями Вхагар, только Семеро Святых знают, что предпримет его мать. Ему нужно было хорошо подумать, взвесить все, что он скажет, и порадовать её для начала тем, что Баратеоны отныне их союзники.       А Люцерис Веларион мёртв.