Червоточина

— Не соврал ты, выходит, оно и правда работает. — Пират подбросил на ладони осколок желтого кристалла. — Принес еще? Экко протянул ему сверток, перебросил за плечо мешок с добычей. — Я слышал, скоро уже все, конец этому. — Моряк неопределенно кивнул куда-то вверх. — Говорят, ноксианцы наверху уже строят свои ритуальные ворота. Скоро спустятся и сюда. Могут прямо в гавани и сбацать, за камнем далеко идти не надо. Наверное, это были хреновые новости, но у Экко не было сил об этом думать. Он только кивнул и отошел вслед за Зорей к воде. В убежище возвращались кружным путем, обходя западную окраину, где который день стояла пальба. Бои уже сдвинулись ниже, но улочки средней Линии еще не успели оправиться: оттуда поднимались душные клубы пара из продырявленных пулями труб, блестела залившая все до самых окон вода. А за этими окнами упорно выживали. Прямо впереди за паром и туманом что-то рвануло. Экко вильнул в сторону и свернул в черный зев ближайшей шахты, обходя еле различимые в отсветах двигателя сталактиты тут и там. Зоря последовала за ним, и тут же прямо за их спинами полыхнул еще один взрыв, удар горячего воздуха чуть не скинул их с ховербордов, и пулеметная очередь затрещала по камням: их заметили, целились в них, но слишком медленно. — Пронесло! — вылетев из тоннеля на другой стороне, Зоря поравнялась с Экко, чтобы не перекрикивать ветер, и тут он увидел, что она не права. — Стой, стой, спускайся! Вслед за ним Зоря нырнула через облако пыли и гари на ближайшую крышу. Экко потянул ее за железную руку, заставил повернуться и убедился, что ему не почудилось: правый рукав у нее был разорван, так же, как кожа под ним, плечо прорезано чуть не до белой костяной глубины. А Зоря стояла как ни в чем не бывало. — Ты что, не чувствуешь?.. Она помотала головой и, нахмурившись, ощупала спину, посмотрела на свои мокрые красные пальцы. — Бездна! Ладно, схожу к… — Нет! — перебил ее Экко. — Никто к нему больше не пойдет! Они сверлили друг друга взглядами, потом Зоря дернула плечами, обоими, и Экко поморщился вместо нее. — Давай помогу!.. Но она оттолкнула его руку. — Сама могу. Они молча отправились дальше, Зоря впереди, а Экко следом, не сводя с нее напряженный взгляд и готовясь в любую секунду схватиться за Z-драйв. Ей чуть не оторвало руку, а она даже не заметила, не вскрикнула, никак не среагировала, из-за этого он не смог вовремя вернуться назад и все поправить. За ней теперь тоже надо присматривать, выходит. Как за Аджуной. Тот маньяк и правда вырезал из них боль и страх, но это оказалось совсем не так здорово, как они думали. Зоря не замечала боль и, похоже, и смерть свою бы теперь не заметила. Аджуна боль чувствовал, но она его не пугала, не запускала никаких сохранных механизмов, его чуть ли не привязывать приходилось, чтобы он не лез посмотреть, откуда взрывы или что будет, если сунуть руку в костер, не забывал каждые пять минут, где он, что они делают и зачем… «Я хотел ничего не бояться, как ты». Экко вспомнил, как в тот день тридцать девять раз мотал назад время, пытаясь исправить хоть что-нибудь, и Аджуна тридцать девять раз терял сознание и потом с трудом вспоминал собственное имя. Жанна знает, что еще в нем порушил тот хренов сумасшедший, выдирая из его головы способность бояться, и Экко бросился в Зафабричье, метался в дыму и залпах искр над очередной взорванной улицей, пока зелень еще одного борда не мигнула внизу, и он спустился навстречу Зоре и профессору Хеймердингеру. — Где он? Профессор качал головой безостановочно, как заведенный. — Нет! Не нужно… — Он чуть не убил Аджуну! — Экко поймал краем глаза, как Зоря вздрогнула и посмотрела на него. — Пусть… Пусть сдохнет, или пусть все исправит, Экко сам не знал, за чем из этого сюда явился. Профессор Хеймердингер преградил ему дорогу, вытянул вперед подрагивающие руки. Прежде маленький, но внушительный несмотря на свой рост, сейчас он выглядел раздавленным, сокрушенным вдрызг. — Прошу тебя, просто уйдем! — сказал он. — Мы ничего не можем здесь сделать. Экко дернулся обойти его и замер, налетев взглядом на возникший в тумане силуэт. Что-то прямиком из кошмарного сна, искаженно-человеческое: слишком высокий и слишком тощий, слишком много рук. Экко попятился, несмотря на всю свою ярость. — Что ты сделал? — выдохнул он, бессильно и беспомощно. Горящие желтым глаза немигающе смотрели на него сквозь белую дымку, и Экко договорил: — Он ведь… он с ума сошел! — Я сожалею. — В этом гулком железном голосе не было ни капли чувства, какого угодно. — Эксперимент не удался. — Эксперимент?! Зоря и профессор схватили Экко за руки. — Не надо! «Я хотел ничего не бояться, как ты». Да он только и делал теперь, что боялся, с каждым днем по все новым поводам, за все новых людей. В убежище Скар и Шоми занялись раной Зори. Зашивать это месиво не могло быть не больно, и ее безразличное спокойствие вопреки прокаленной над зажигалкой игле и рыболовной леске было более пугающим, чем самые жуткие вопли. Глядя на нее, Экко вспомнил Джинкс, раздирающую свои царапины одновременно с радостью и яростью, с чем угодно, кроме нормальной и ожидаемой боли. Может, она тоже побывала у этого жуткого доктора, тоже хотела что-то из себя удалить? Он сам не знал, что ему даст ответ на этот вопрос, но все равно отправился в культиватор. Для цветика из Верхнего города Рен оказалась удивительно безжалостна к себе: вся в синяках, она продолжала осваивать ховерборд уже в движении. — Ты бы привязала что-нибудь мягкое на коленки и локти!.. — предложил Экко, увидев еще на подходе к теплице ее неуклюже стремительный разворот и падение, и девочка очень серьезно помотала головой. — Тогда я буду плохо ловить равновесие! Джинкс наблюдала за ней, сидя под черным высохшим деревом и грызя дочиста объеденную палочку от конфеты. Их была целая груда — видимо, и для вознаграждения за успех, и для утешения при падениях — сладкий химический запах наполнял культиватор, а губы у Рен были синие от красителя. Она в очередной раз встала на борд, проделала медленный круг над кустами и подушками, а потом уж очень лихо развернулась и все-таки не устояла, свалилась прямо Экко в руки, а разогнавшийся ховерборд врезался в стекло так, что полстены прорубило трещинами. Экко отмотал это назад и, не дожидаясь ее лихого виража, крикнул Рен: — Здорово держишься! Робко и радостно улыбаясь, девочка развернулась осторожнее, в этот раз без попыток произвести впечатление. Следя за ней взглядом, Джинкс обхватила себя за локти, такие же побитые, как у Рен. И губы у нее тоже были синие. Как ее спрашивать про доктора, Экко не представлял, и пока он раздумывал, какими словами поинтересоваться, не стала ли она одним из «экспериментов» сумасшедшего киборга, она вдруг юркнула куда-то за деревья и пропала из вида. Опять что-то пошло не так? На всякий случай Экко хотел было вернуть время назад, когда его осторожно подергали за рукав. Он повернулся к Рен, и та тихонько спросила: — Где здесь мост? — Какой? — не понял Экко. Она нервно дергала нитки из прорехи в рубашке. — Мост домой. Через реку. Я просто хотела… Мой папа умер на мосту. Она замолчала, но могла и не объяснять. У всех них здесь родители погибли на мосту. Кто бы подумал, что и наверху тоже найдутся вот такие же братья и сестры по сиротству. Приходящие почтить память на одну и ту же общую могилу. Экко поискал взглядом Джинкс, и Рен торопливо сказала: — Я спрашивала ее, но она всегда грустит, когда я говорю про папу… Экко вспомнил прошлый раз и ее непонятную вспышку то ли со злости, то ли от обиды, когда он помогал Рен с ховербордом. Ревнует, что ли? Даже к мертвому отцу?.. — Ты меня проводишь? — попросила Рен. — Только чтобы она не узнала! Похоже, это был не вредный бунт против старшей или азарт сделать то, что тебе не дают — Рен правда не хотела ее обижать, даже будучи целиком правой в своем желании. — На мосту стреляют, туда нельзя, — сказал Экко. — Когда все это кончится, сходим. Или слетаем! Рен кивнула, серьезно и устало по-взрослому. — А у тебя есть родители? — вдруг спросила она. Экко покачал головой. Девочка не отводила от него глаза, такие всезнающе грустные, что он не выдержал и отвернулся первый, и тут вернулась Джинкс, вроде спокойная, с очередным леденцом в одной руке и охапкой железок в другой. — Я поправлю эту штуку, — объявила она и с грубой грацией плюхнулась на траву, положив ховерборд себе на колени. — Чтобы не так быстро крутился, когда поворачиваешь. Да? Она посмотрела на Рен, и та закивала. Джинкс взялась за работу, а девочка, очень стараясь тоже найти себе занятие, но беспомощная во всех этих механических делах, повернулась к Экко и предложила очаровательно вежливо: —Ты, может быть, хочешь лимонад? Лимонад, конфеты — где Джинкс берет все эти детские радости жизни? — Не откажусь, — ответил он, и Рен шустро юркнула в глубину культиватора. Воспользовавшись ее отсутствием, Экко подошел к Джинкс. — Она просила тебя сходить на мост? Подозрительный взгляд зажегся за синей челкой, как глаз монстра за дверью в чулан. — На какой мост? — Где погиб ее папа. — Не хочу! Экко чуть не захохотал ей в лицо в ответ на этот воинственно младенческий возглас: можно подумать, внизу кто-то хочет хоть что-то из того, что приходится делать! Но ведь она-то знает, каково это — ходить на мост. Имеет право не хотеть возвращаться к этому горю. — Она же скучает, — осторожно сказал Экко. — Ты не собрала ее, как какую-нибудь игрушку из ничейного хлама, у нее была жизнь! По мне, так и борд ей нужен только для этого — попасть на тот берег, побывать дома. Глаза Джинкс еле заметно сузились, заостряя взгляд, как нож, но Экко упрямо вцепился в ремень на груди, чтобы рука не тянулась к Z-драйву, и договорил: — Не вернуться навсегда, а просто… сходить. Тебе никогда не хотелось? Она заморгала, уставилась в землю, а потом стиснула смешно голубыми губами свой леденец и с агрессивной беззаботностью принялась подкручивать гайки в нутре ховерборда. Стряхнула за спину мешавшуюся косу, подцепила облезлыми лепестками-ногтями застрявшую шестеренку и так и не ответила, не показала, что не пропустила его слова мимо ушей, но Экко смотрел на нее с каким-то нелепо радостным торжеством, сам не зная, с чего бы. — У нас живет бабочка! — донесся из-за деревьев восторженный возглас Рен. — Смотри, смотри! Джинкс вспрыгнула на ноги, и на этом Экко их оставил, вернулся домой. Жанна знает, сколько лет было профессору Хеймердингеру и мог ли он вообще стареть, но с тех пор, как Зоря проводила его поговорить с тем желтоглазым маньяком, он выглядел изможденным и очень, очень старым, оббитым о жизнь. Но изменилось не только это. — Я подозреваю, самоцвет установил с тобой некую связь за то время, что ты владел им. — Хеймердингер водрузил Z-драйв на непривычно пустой стол без всех его чертежей и бумажек. — Если раздобудем еще кристаллы, мы проверим, запустится ли устройство с самоцветом, который с тобой не знаком. А пока воспользуемся рунами. И он указал на единственный оставшийся листок, мелко исписанный непонятными значками и цифрами. Что-то похожее Экко видел при запуске хекс-врат. — Вы их… вспомнили? Профессор слабо улыбнулся, прекрасно понимая, что Экко никогда и не верил, что он мог такое забыть. — Я понял, что время для осторожности прошло. — Тут он посмотрел на Экко серьезно и грустно, почти просительно, вот только не ясно, хотел он получить «да» или «нет». — Ты единственный можешь запускать это устройство, и значит, рискуешь только ты один. Я… Экко его перебил: — Если получится вернуться дальше назад, то, может, удастся все исправить. Хеймердингер вздохнул. — Я живу несколько дольше твоего, мой мальчик, и не уверен, что знаю, где же был тот рубеж, за которым все стало неправильно… Но если вернуться назад, то не станет и всего этого, — он обвел взглядом грубо сбитые стены в сверкающих каплях смолы и золотых полосах солнечного света из щелей. — Без смертей не будет пищи для новой жизни. Все те погибшие — они питают ваше стремление избавить других от таких же потерь, создать жизнь, которую они не прожили. Это метафора, конечно, но мне думается, подходящая к случаю. Кто знает, не помогли ли вы большему числу людей, чем потеряли… Что бы ты изменил, если бы мог? Профессор наверняка ожидал каких-то продуманных замыслов всему миру во благо, но Экко понятия не имел, что и когда пошло не так и даже что такое метафора. Звучало похоже на какой-то сорт наркоты. — Сделал бы так, чтобы Аджуна не свихнулся, чтобы никто к этому психу не ходил. Чтобы наши не умирали. — Он махнул рукой куда-то вниз, туда, где под полом и зеленью веток были нарисованные на дереве лица. Профессор смотрел на него грустно, но понимающе. Как Рен. — В таком случае приступим к делу! На одни руны Z-драйв не реагировал, на другие реагировал непредсказуемо: то ограничил все перемещение двумя секундами, то переставал работать вовсе. Однажды он явно отмотал назад на куда большее время, чем раньше, но Экко понял это только по тому, что свежий порез у него на руке оказался почти затянувшимся, когда он очнулся: перемещение его попросту вырубило. — Ты был без сознания почти час, — встревоженно сказал ему Хеймердингер, когда Экко очухался, но судя по зажившей царапине, для него прошел не час, а едва ли не сутки. Это обнадеживало и пугало разом. Для верности вернув драйв к прежним сорока шести секундам, они рискнули попробовать прыгать назад последовательно несколько раз, чтобы не происходило такого перегруза, но устройство не реагировало, пока отмотанные назад секунды полностью не проходили. Справедливо: раз уж тебе подарили лишнее время, будь добр его прожить. На следующее утро после этих испытаний Экко с трудом соображал даже, который сейчас день. Нужно смотаться в Линии, отнести людям там собранное и починенное, и еще ведь этот проклятый зверь в Зафабричье… Дел становилось все больше, а рук — наоборот. Олли ушел, Аджуна болен, Зоря опасна сама для себя, кто-то всегда должен был оставаться и присматривать за ними обоими. — На юге несколько часов слышно взрывы, — сказал Скар, дежуривший ночью. — Если повезёт, верхние вместе с фабриками грохнут и ту зверюгу. — Завернем туда на обратном пути, — сложив в мешок химтековские обломки, инструменты и остальное запасенное для обмена, Экко на всякий случай сунул в карманы несколько кристаллических бомб. — Сначала давай в порт, хотя бы за лекарствами. Они мало места займут, донесем вдвоем. — Я с вами! — вскинулась Зоря, но Скар качнул головой. — Сиди. — Она тяжело и покорно свалилась обратно на ступеньку, и он спросил, как всегда тени юмора: — Принести сама не знаешь что? Зоря закусила губу, но все-таки улыбнулась этой их старой шутке. — Принеси. По пути они разделились: Скар направился в порт, а Экко свернул на среднюю Линию, забрав фильтры и остатки в прошлый раз привезенных «Сиреной» лекарств. Несколько дней назад там был пожар, перестрелка с верхними кончилась тем, что полыхнула химия в местных стоках, на всей улице вряд ли хоть один житель остался цел. Но в кои веки здесь ждали хорошие новости. — У нас есть, спасибо, — Дженк поправил чистую повязку на выгоревшем глазу и кивнул на склянки с лекарствами на ящике в углу. У Экко поднялись брови. — Это же верхние! Откуда? Дженк пожал плечами. — Сестра взяла у какой-то девчонки. Видать, кто-то сподобился пилтошек обнести! — Оскал битых стекол в оконной раме затрясся от накатившего грохота где-то снаружи, и Дженк обернулся туда и добавил: — К западу все утро было громко, ты там поберегись. Послушавшись его совета, Экко направился в гавань кружным путем. Обогнув прибрежные скалы и дернув выше от катившейся навстречу волны, он оглядел залив и стиснул зубы. Кораблей было мало. С каждым днем все меньше. Что делать, если однажды даже самые отчаянные капитаны решат, что игра не стоит свеч? Спустившись на пристань, Экко искал в толпе кого-нибудь знакомого, когда его тронули за плечо: это был Скар, а с ним рядом, крепко пойманная за руку и с опухшими от слез глазами, обнаружилась… — Рен? — опешил Экко. — Она сказала, что ищет тебя. — Скар сверлил его немигающе сосредоточенным взглядом. — Увидела у меня ховерборд и решила, что я тебя знаю. Рен выглядела настолько неопасной, насколько может быть неопасен человек, но Скар говорил с нескрываемой подозрительностью. Экко присел на мостовую перед девочкой, лицом вровень с ней. — Что случилось? Рен даже плакать не могла от страха, просто вцепилась в его руку изо всех оставшихся сил. — Она сказала, что ее зовут Джинкс, — прошептала она, — и… Как будто сошла с ума. Экко открыл рот, но сам не знал, что спросить. Рен и без вопросов говорила дальше, захлебываясь словами: — Она всегда грустит, когда я говорю про папу, но я хотела пойти на мост, я ее попросила, а потом она увидела бабочку, у нас в теплице. И она вдруг… Остальное, очевидно, было слишком ужасным, чтобы это описывать. И случилось буквально сразу после того, как он ушел, Рен тогда ведь кричала что-то про бабочку. По полосатым от копоти и слез щекам девочки снова побежало мокрое. — Я не хотела, чтобы она расстроилась! Экко оглядел ее, как смотрел на родных всяких обхимиченных сумасшедших, привычно ища синяки, следы причиненной им боли, которую они как всегда оправдают своим «я не хочу, чтобы он расстраивался, и поэтому позволю до смерти чесать об меня кулаки». Синяки у Рен были только от ховерборда. Экко стало вдруг стыдно, и пусть он ничего не сделал, захотелось отмотать назад сам этот свой подозрительный взгляд. Рен не из страха перед последствиями для себя не хотела расстраивать Джинкс, а из заботы, выходит. — Я побежала позвать на помощь, а потом заблудилась, и… — Фраза оборвалась сотрясшим беднягу с головы до ног иканием. Экко выпрямился, кивнул ей на Скара. — Подожди пока с ним, а я… — Он не представлял, что будет делать. — Я разберусь. Бабочка, мост… Можно и не пытаться угадать, что и почему вдруг подожгло запал у Джинкс в голове, спасибо на том, что Рен она ничего не сделала. А если сделала что-то сама с собой, он это никак не исправит, уже поздно, и всем будет лучше, если они просто отведут Рен в убежище и забудут про культиватор и все, что там случилось. По дороге туда Экко думал все это правильное и разумное, но так и не повернул назад. Культиватор оказался цел. Экко вошел внутрь, глядя вокруг с такой протестующей неохотой, как будто его волокли смотреть на казнь, глаза так и готовились зажмуриться. Но чего бы он ни опасался, этого не было. Ни крови, ни пулевых дыр и битых стекол. Единственное разрушение — трещина там, где на стене цвели нарисованные цветы. Рядом валялась раньше не виданная им здесь вещь: черно-красное пальто с золотой отделкой, богатая тряпка откуда-то из верхов. Похоже, это ее Джинкс использовала вместо подушки. Ховерборд лежал рядом целый, его она не взяла, а на траве вокруг были разбросаны рисунки Рен, один из них мятый и весь в бурых пятнах, как будто его скомкали грязными руками, а потом попытались расправить. На рисунке красовалась сама Рен, крошечная рядом с длинноногим и длинноволосым силуэтом с двумя синими косами, а над ними обеими — фигурки, видно, родителей девочки: держась за руки, они висели в воздухе, рыжеволосая женщина и мужчина в синем костюме с желтой то ли медалью, то ли звездой на груди. Рен сказала, ее отец был миротворцем. Либо звезду девочка нарисовала просто так, для красоты, либо он был у миротворцев главным. Выстрел взорвался в памяти прямо перед глазами, и Экко показалось, он попятился, но нет, остался стоять. А мир-то правда тесен… Подруга Вай звала того человека сэром, он командовал остальными миротворцами на мосту. И убил бы его, не моргнув глазом, если бы не повезло. Очнувшись тогда, он увидел вокруг сплошные трупы, и это ведь Джинкс убила всех тех людей. Отца Рен тоже, выходит, а теперь играет с ней в семью. Что это, вина замучила? Она сама вообще знает, почему Рен стала сиротой? Или… Экко снова посмотрел на мятый рисунок. Она тоже это увидела и догадалась? Но тогда бабочки причем?.. Может, логичнее было остаться ждать здесь, но Скар слышал, что рассказала Рен. Может, сразу последовал за ним сюда, или явится позже, вытряся из девочки побольше об этом месте. Одна надежда, что Рен сама толком не знает, где находится культиватор, и просто не сможет ничего объяснить, что еще есть время до неизбежного скандала. Экко безнадежно оглядел культиватор. Рен хотела сходить на мост, это было единственное место, которое хоть как-то относилось к делу. Из-за моста все началось. На месте Джинкс он бы, наверное, пошел туда. Зачем — об этом думать не хотелось. Над рекой поднимался густой туман, в нем плавали хаотично разбросанные пятна света еще не расколоченных пулями фонарей. Стрельбы было не слышно, но мост наверняка перекрыт, в толще этого марева прячутся ружья и баррикады. Экко не рискнул приближаться, спрыгнул с борда на ближайшую крышу и двинулся вдоль берега, перебираясь с одного карниза и балкона на другой, оглядывая улицы и подступы к мосту, спотыкаясь взглядом за все синее. Дважды ему пришлось возвращать время назад, чтобы не попасться на глаза патрулям, а потом среди до сих пор тлеющих впереди развалин что-то заставило его вглядеться внимательнее. Не Джинкс, но знакомое лицо, не те, но тоже синие пряди. Экко покрутил линзы своей маски на увеличение и узнал ее: это была подруга Вай, девчонка-миротворец. Кейтлин. Не в форме, но с ружьем за плечом, она вглядывалась во что-то на черной стене впереди. Замерев в тени возле дымовой трубы, Экко смотрел, как она пересекает улицу, светит за угол фонарем. Здесь все уже разнесли в щепки, это ничья земля, ненужная пилтошкам и брошенная нижними, что миротворцам здесь делать? Добивать тех, кому некуда уйти из развалин? Девчонка исчезла за углом, и Экко последовал за ней, выглянул из-за острого ската проваленной крыши и не успел понять, что случилось, когда Кейтлин оказалась целящейся в него, а в следующую секунду его опутала невесть откуда взявшаяся веревочная сеть и, потеряв равновесие, он свалился с крыши на гору ящиков внизу. Правую руку неудачно прижало всем весом, он извернулся дотянуться до драйва левой, когда услышал ее голос: — Экко? Это звучало как будто бы… радостно? Тридцать три, тридцать два… Пальцы наконец дотянулись до рычага, и выяснять, что именно ее порадовало, Экко не стал. Отмотав все назад, он остался стоять в тени за трубой, проводив Кейтлин взглядом до поворота улицы. Зачем бы она ни явилась, он разберется с этим в другой раз. Заведя ховерборд, он собирался двинуться дальше, когда заметил, что именно она разглядывала на той обгорелой стене: намалеванный поблескивающей розовой краской знакомый рисунок обезьяны. Где Джинкс их рисует, зачем? Где придется или в каких-то важных местах? В прошлый раз он видел такое в Зафабричье, рядом с заброшенной фабрикой. Экко промчался мимо этой мысли, но остановился, додумал ее, вспомнил, что сам видел на той фабрике семь лет назад. Рен хотела навестить погибших. Может, и Джинкс тоже? Он рванул напрямик к югу, вдоль реки, срезал дорогу по самому краю Зафабричья, когда услышал этот звук, теперь уже знакомый: звериный рык вперемешку с человеческими криками. Сернистый смог внизу не давал понять, на которой из тонких спутанных улочек кричали, Экко нырял и поднимался, ища нужное место, и на очередной улице мимо него метнулась огромная черная тень со вздутыми венами полных зеленой химии трубок. Экко инстинктивно рванул в сторону, но тварь его не заметила, мгновенно исчезла в дымной глубине переулка. В другом конце улицы осталась стоять другая тень. Джинкс прижималась спиной к стене и смотрела в темноту вслед исчезнувшему чудовищу. Целая, не в крови, с безоружными руками. На стене рядом с ней сияли чистым белым врубленные в камень полосы от когтей. Экко спрыгнул с борда и бросился к ней, но Джинкс заметила его только когда он загородил ей опустевшую темноту переулка. — Почему он меня не убил? Она так же спрашивала про цветы в теплице. «Из-за меня ничего не растет?». Как будто то, что монстр не стал убивать ее, было чем-то обидным. Экко молча сгреб ее за руку и потащил прочь из этой подворотни, беглыми перебежками выше, дальше от Стоков, куда-нибудь более-менее в безопасность. Джинкс покорно следовала за ним, как привязанная бечевкой игрушка, но встала столбом, завидев впереди знакомые стекла культиватора. — Рен пропала, — пробормотала она. — С ней все в порядке, нашлась уже. Она выдохнула с судорожным кашляющим всхлипом. — Я… Она испугалась, убежала… Я ее искала. Я… Кажется, я… Бесконечное “я” без продолжения одолело ее, как истерическая икота у Рен. Смотреть на это было так же, как на живое тело, превращенное пулями и взрывами в фарш, но сквозь ужас Экко чувствовал радость, как будто он доказал свою правоту всем пилтоверским умникам, помноженным на Скара. Хотя это ведь Вай оказалась права, а не он… Джинкс было бы плевать на Рен, мосты и мертвых миротворцев, если бы она не оставалась Паудер хоть на грамм. — Рен убежала найти помощь, — сказал он. — Она не тебя испугалась, а за тебя. Джинкс подняла на него глаза. Такую тупую оглушающую боль, как в них, Экко не видел ни разу, сколько бы избитых, обожженных и чудом выживших ни встречал. Тем людям помогала не только горсть лекарств или разряд наркотика в вену — помогала чистая постель, отсутствие боли хоть ненадолго, кто-то рядом, кому не плевать. Помогали даже просто слова, и пока он искал их, Джинкс вдруг шагнула к нему и обняла. Экко обнял ее в ответ, но что-то было не так, они как будто совсем друг друга не поняли, она не защиты искала и не тепла, прижималась как…как женщина, огромные багровые глаза были слишком близко, и он потрясенно замер, ощутив ее губы на своих. И он был живой человек, он не мог не реагировать на такое, но это должно быть не так, это… Рука рванулась к Z-драйву, как за соломинкой, пока вторая подло и жадно металась по ее голой спине, и все это унеслось обратно в неслучившееся облаком татуированного дыма и мокрой солено-химической сладости, Джинкс снова просто стояла напротив, и Экко выпалил: — Завтра… завтра разберемся с Рен. И ушел, не сообразив даже, как попрощаться. Семь, шесть, пять… Ветер бил в лицо и резал не прикрытые маской глаза, и в голове точно так же царапались мысли. Что, если вот он ушел — и она что-то сделает? Зачем она это сделала? Поломанные часы на Старой Голодухе где-то в недрах серых туч пробили дважды. Значит, на самом деле сейчас пять. Если он пару часов поспит и вернется, может, все еще будет в порядке? Но спать ему была не судьба. — Ты спятил? — Скар выступил ему навстречу из тени под деревом, многоголовое чудовище с нарисованными лицами у него за плечами. — Все это время ты знал, где прячется эта тварь, и ничего не сделал? Экко схватил его за воротник, изможденный и взвинченный до того, что сам не знал, это чтобы двинуть ему в лицо или чтобы удержать равновесие. — Она не тварь! Скар не шелохнулся, как камень. — Скольких мы потеряли из-за нее? Не говори, что это не важно, раз ты с ней когда-то дружил. Он не издевался и не язвил, поэтому его слова били слишком в цель и слишком больно. — Где девочка? — спросил Экко вместо ответа. — Отвел к Рое. Пусть лучше не знает, как попасть сюда, если потом расскажет Джинкс. Ты… Но Экко не стал слушать, крутанул драйв и рванулся обратно сквозь ветви в горелую тучу над Стоками, подальше от любых разговоров. Спустившись на крышу необитаемого дома ярусом выше заброшенного культиватора, он привалился спиной к покосившейся трубе и закрыл глаза. Если что-нибудь случится, он должен будет услышать. Скар, Кейтлин, жуткий доктор, тот зверь в Зафабричье… Зачем она это сделала? Нет, если правда думать обо всем этом, он сойдет с ума. Экко откинул голову и уперся затылком в стену, сдавшись и просто дожидаясь, пока стая этих бешеных мыслей растерзает остатки его сил и даст, наконец, заснуть. Этого не могло быть по правде, ничего ведь не случилось, но во рту все равно так и держался ядовитый и сладкий вкус синих химических леденцов.