Сборник

Ещё один концерт. В клубе душно, майка неприятно липнет к телу, Пашкина шляпа снова на полу, собственная едва держится на голове. Сцена маленькая, лишний раз не повернуться, но улыбки на лицах друзей и людей в зале стоят всех неудобств. Толпа единым порывом скандирует строчки их песен, свет застилает глаза — Юре до сих пор всё кажется слишком хорошим сном. Конец песни. Выдох. Горло снова сушит. Сделать пару шагов назад, на секунду задумавшись над извечным вопросом: вода или пиво? Конечно, последнее. Тур же. Самый первый. Взгляд на приклеенный у края сцены список песен. Инструментал. Смычок привычно скользит по струнам, выписывая незамысловатую мелодию. Но в сочетании с аккордеоном она перестает быть настолько простой. В сочетании с аккордеоном всё перестает быть слишком простым и понятным. Юрина жизнь особенно. — Но я знать... Не хочу... — чуть слышно напевает Паша, прикрыв глаза. — Какая беда ждет меня опять в твоих глазах, — подхватывает Юра в микрофон. Не собирался, но против намертво въевшихся рефлексов не попрешь. Осталось только понять, как они смогли выработаться за столь короткое время. Он погружается в мелодию, тонет в ее обманчивой простоте. Почти не слышит других инструментов, кроме аккордеона. Скосив глаза вправо, на несколько мгновений забывает о скрипке в руках. Больше не видит зал, группу, о чем-то перешептывающихся за сценой Анечек. Перед ним в круге света лишь Пашка. Щёки покраснели от духоты, рот снова приоткрыт, на рубашке нет одной пуговицы. Отвернулся от зала и смотрит в глаза из-под наполовину занавесившей лицо челки, пока под его пальцами заново рождается мелодия. Удивленно вскидывает бровь — Юра ошибся. Тот быстро исправляется, крепче хватаясь за смычок, не отрывает глаз от пялящегося на него Пашки. А между ними разливается музыка. Песня заканчивается, и мир возвращается к норме. Те же улыбающиеся лица в толпе, бьющий в глаза свет софитов, довольный Пашка, смотрящий в гущу зала. Всё на своих местах, никто не сошел с ума. Двумя часами позже Юре так больше не кажется. Они в поезде, на горизонте новый город, на столе алкоголь и закуска. Возможно, слишком много алкоголя и слишком мало закуски. Девочки в самом начале вечера закрылись в отдельном купе, чтобы, как выразилась Серговна: «хоть немного отдохнуть от ваших пьянок», так что количество выпитого выросло в геометрической прогрессии. По итогу, купе, в котором они засели всей дружной компанией, превратилось в какой-то филиал цирка на колесах. Юра, слегка пошатываясь, вышел в тамбур. Закурил, пряча сигарету в кулак — проводницы в последнее время начинали звереть даже от самого факта нахождения пассажиров в тамбуре. Мысли путались, превращаясь в мешанину из тоски по дому, воспоминаний о концерте, амбициозных планов на будущее, улыбки сонной дочери с экрана телефона. Где-то глубоко внутри то появлялись, то исчезали несвязанные друг с другом ноты, которыми хотелось выразить все, что накипело, но не получалось ухватиться за что-то конкретное, вытащить на поверхность. Только заевшей пластинкой вертелся в голове Пашин тихий голос, наложенный на мелодию Инструментала. «Беда ждет меня в твоих глазах» Они ограничились лишь словом Инструментал. Так проще, легче, а еще не надо придумывать текст — слишком сложно и, опять же, навевает совсем ненужные мысли. Слишком много было в этой мелодии. И одновременно ничего значительного. Лишь голубые глаза напротив, криво спадающая на лицо челка и поплывший от алкоголя взгляд. Паша лениво наигрывает несвязные ноты, перебирая длинными пальцами клавиши аккордеона. Они одни в квартире, только что закончили с песней, на улице уже темно, но еще не настолько поздно, чтобы соседи начали стучать в стену. Свет не горит, прокуренную кухню освещает лишь уличный фонарь, отбрасывая странные тени на привычную обстановку. Аня с дочкой уехали к матери, вот Юра и притащил домой Пашу, чтобы закончить несколько песен — совсем скоро запись. Вот под его пальцами рождается мелодия. Юра берёт смычок. Выходит само собой: один начинает, второй подхватывает, будто уже слышал, будто точно знает какая нота будет следующей. Легко, легче, чем с кем-либо, а ведь они знакомы едва ли год. У Паши мечтательное выражение на лице, взгляд чуть расфокусирован, а глаза сияют каким-то особенным светом. «Не хочу знать, что ждёт...» мелькает где-то на подкорке, пока мелодия заполняет всё пространство кухни. Вынырнуть в настоящее. Знать все еще не хочется, но настойчиво тянет коснуться этой бездны рукой. Холод и сигарета недостаточно протрезвили, оставив пребывать в пограничном состоянии. Возможно, накладывалась общая усталость от тура и не блещущего разнообразием отдыха после концертов, но сегодняшняя пьянка явно не задалась: чувствовал не легкость и кураж, а пустоту в черепной коробке и ощущение нереальности окружающего мира. Казалось, этот поезд всего лишь картонная моделька — тронь и развалится на куски. Обратно не пускали. Юра нахмурился, проверил номер купе и дёрнул ручку — заперто. В соседнем пусто, только хаотично сваленные на полках сумки и чемоданы, с другой стороны закрылись девочки. Оставалось дальнее купе, одна половина которого была отдана директору, а вторая завалена остатками чемоданов. Вместо директора в купе нашелся Паша. Сидел в слабом свете лампы, привалившись виском к стене и смотрел в окно. — А чё они там закрылись? Он вскинул голову, взбудораженный Юриным появлением. Долго пытался сфокусировать разбегающиеся глаза, чтобы понять, кто нарушил его покой, а после глупо моргнул. Забавный такой. Явно перебрал сегодня. — Не знаю. Когда выходил всё нормально было. Вернулся, а они не пускают, — он пожал плечами. Вместо того чтобы отвернуться к окну продолжил смотреть на Юру снизу вверх. Ещё и рот приоткрыл, будто Юра знаменитый рок музыкант, а он офигевшая от такой близости фанаточка. В паху потяжелело. «...знать не хочу...» снова затянуло в голове Пашиным голосом. В груди что-то натянулось струной и резко оборвалось. Паша пахнет алкоголем, потом и почему-то апельсинами. Он отвечает сразу же, пылко, широко открывая рот. Движения у него дёрганые, хаотичные, будто он не может определиться чего именно хочет. В одну секунду пальцы зарываются в Юрины волосы, тут же тянут за низ футболки, секунду спустя шарят по груди и плечам, чуть царапая неровно подстриженными ногтями. Юра может только гладить его по волосам, рефлекторно пытаясь успокоить, и целовать. Жадно, исступленно, полностью растворяясь в этом поцелуе. Не сразу замечает, что Паша успел приспустить его джинсы и что у самого Юры, оказывается, стоит. Отстраниться получается не сразу — Юра медленно выпрямляется, пряча едва не сорвавшийся с губ стон, пока Паша с энтузиазмом стягивает с него трусы, нагло сжимая ладонью член. А Юра и не против, особенно когда в следующую секунду головку накрывают влажные губы. Мир в секунду сужается до пары метров, больше не слышно ни шума поезда, ни доносящихся из коридора голосов. В голове чистый вакуум, получается машинально положить руку на его макушку, от чего Паша задушено стонет, а Юрина крыша едет еще быстрее. Происходящее кажется реальным и выдуманным одновременно. Вот он, Паша, самый настоящий, зрение не подводит. Его мягкие волосы под пальцами, его мокрый рот на члене, одна ладонь ласкает ствол, вторая сжимает бедро — только бы не осталось следов. Запах алкоголя, влажные пошлые звуки. Щеки краснеют больше от них, чем от ощущения губ на члене. Это явно его первый раз. У него не получается взять и до половины, пару раз небезболезненно проезжается по стволу зубами, но, в целом, всё не так плохо. Долго это не продолжается. Не нужно ничего говорить, Паша сам отстраняется, начиная двигать ладонью быстрее. Он слишком близко, у него все ещё приоткрыт рот и это слишком. Юра едва успевает оттолкнуть его голову и, заменив его ладонь своей, кончает себе в кулак. Ноги подкашиваются, и Юра валится на не заправленный матрас. Под руку очень кстати попадается рждешное полотенце — вот Даня обрадуется. Чуть подрагивающими пальцами не сразу получается натянуть трусы и джинсы, развалившийся рядом Пашка даже не думает помочь, мгновенно растеряв всю свою прыть. У него всё тот же поплывший взгляд, красные губы и шальная улыбка на лице. Юра косится на его пах — ничего. Тот, заметив недоумение в его глазах, смущается. — Мне хорошо было. Давно хотел это сделать. Юре ничего другого не остается, как его поцеловать. Без прежнего напора, тише, просто ласкаясь. Паша сонный, податливый, дышит медленно, позволяя изучать себя. Одной рукой упирается в матрас, другой легко скользит кончиками пальцев по Юриному бедру. Ходячее противоречие, Юрина вторая творческая половинка. Может быть, не только творческая, но думать об этом не хочется. Ему вообще больше ни о чем не хочется думать — только бы вечность лениво целоваться с Пашей под звуки идущего куда-то поезда. «Беда ждет меня в твоих глазах», хочется сказать ему, такому мягкому и хорошему, но Юра молча отстраняется. Думает, что так и не закрыл дверь в купе. Мысль, как ни странно, не поднимает панику внутри. Расслабленному алкоголем и оргазмом мозгу такое не под силу. Всё, на что он сейчас способен — полулежать на не заправленном матрасе, глупо пялиться в окно и чувствовать тепло развалившегося рядом Пашки. Может завтра его накроет паникой и он все испортит, но сейчас этот момент идеален и хочется раствориться в нем без остатка. Что Юра и делает.