Котеныш человеческий

Арсений заметил это совсем недавно. Буквально месяц назад. Это произошло совсем неожиданно и сильно быстро. После съемок «Импровизация» ребята разошлись кто куда по своим делам и тихим скромным уголкам, отсиживаясь и настраиваясь на очередные другие с помощью телефона и просмотра социальных сетей — Дима, а кто-то кушая лимонные дольки — Серёжа. Арсений сидел на стульчике, чуть покачиваясь. Его взгляд не видел зеленых малахитовых глаз, пропавших сразу после прощания. Тогда он решил собраться осмотреть павильон, на всякий взяв бутылку холодной негазированной воды — Антон иной раз может такое учудить, что всегда нужно иметь при себе. Проходя по коридору, заглядывал внутрь комнат, украдкой пытаясь зацепиться за знакомую кучерявую макушку. Ее не было. Пошел в сторону туалета, внутри где-то догадываясь в действительности нахождения своего мужчины. Может, опять что-то случилось, и Антон опять не соизволил ему это рассказать? Хотя по большой части часто не соизволит рассказать именно Арсений, а не Антон. — Тош, ты тут? — негромко раздалось в темноте — свет был выключен. Попов в абсолютной темноте нашел выключатель, поставил бутылку воды на пол, приседая, чтобы не мешалась. Глаза резко отдались яркому, включенному, жёлтому свету, а впереди стоял его мужчина. В сексуально белой рубашке, в черных обтягивающих штанах; ботинки, так массивно смотрящиеся со стороны; галстук, только придающий эту страстную изюминку к его образу. Невероятно красивый, да ещё и с этой кучерявостью. Только вот… Что-то странное показалось Арсению — Шастун стоял боком к нему, ладонями упираясь в раковину, опрокинув голову вниз. Можно было подумать, что он стоял совсем неподвижно. Нет — заметна вздымающиеся грудь, зажмуренные глаза, двигающийся большой палец левой руки по поверхности, и колено, чуть теряющее равновесие с другой. — Антон? — тихо-тихо позвал Арсений, не решая выдавать почему-то громкость — по поведению Антона помнит, так только испугает, как новорожденного котёнка. Кем и он является в какой-то степени. — Что с тобой? — Арс? — резко разворачивается Антон, выставляя свои пугливые глазища, словно только что предотвратили его покой или вмешались туда, куда не стоит лезть. Мужчина руками портит свою прическу нервно, оттягивая ее вверх, смотря на стены. Не решается поднять свой взгляд в ответ на Арсеньев. — Я тут… это… Антон не успевает сделать оправдания, как Арсений его прерывает: — Антош, что это? — с явным непониманием задал вопрос. На любимой кучерявой макушке виднелись до боли знакомые по треугольной форме кошачьи уши рыжего цвета. Они были небольшими, не сильно заметными, если не приглядеться; прятались за завитками волос шатена. Арсению бы подумать об обычных ободках, детских таких — ушки со стразами хоть розового, хоть фиолетового оттенка и так далее по списку; с какими-то узорами, да просто самые простые и сделанные особой яркостью для детских наивных глаз, чьи падают на них постоянно в магазинах, торговых центрах. Да вот только самого ободка-то и нет — лишь ушки, ни к чему не приделаны. Антон не отвечает уже минуту. Арсений делает несколько шагов к нему, не отрывая взгляда от увиденного. Сразу прилетает: — Э, ничего. Тебе показалось. Э, я тут просто решил руки помыть, — с паникой скоростно тараторит Шастун. Пытается отделаться от поднятой, чужой, увесистой руки, отмахиваясь. Не получается — другая настойчиво удерживает его руки, прижимая к его же животу. Голубые глаза завороженно смотрят на эту прелесть. Невероятно! Рыжие ушки действительно настоящие, а не какие-то детские ободки за триста рублей. Внешний край уха немного отведен назад. Кончики ушей слегка округлые. А сами ушки широкие в основании. — Это… Это, Антон… Такие красивые… — шепчет Попов. Ушки вмиг становится прижатыми, глаза округлыми, зрачки расширены — Шастун опасается сейчас своего мужчины, заставшего его за тайной, которую никто за все время не смог раскрыть. Боится, тяжело дышит и не знает, что делать сейчас, да и в затруднительном положении — запястья скованы, пальцы мужские крепко удерживают, что вырваться невозможно. К несчастью, вдобавок силы истрачены после законченных съемок, для восстановления требуется время. — Я не знаю, что сказать, — Арсений опускает взгляд, переводит с рассматривания на напротив находящееся лицо. Антон от него опять зажмурился, избегает и словно ждёт неисправимого. — Ну ты чего, солнышко мое… Убирает свою руку с чужих запястьев. Берет в них родное лицо за основание шеи, большими пальцами поглаживая вдоль челюсти. — Антон, расскажи, почему они у тебя на голове, — ласково, по-доброму продолжает говорить шепотом. Тот выдает отрицание головы слева направо. — Они реально настоящие? — Кивок. — Удивительно… Антон открывает рот, задерживаясь на пару секунд, и наконец выдает: — Я не знаю сам, почему именно… Но с самого детства, примерно с шести лет, раз в два месяца они проявляются у меня вместе с хвостом на неделю, и также исчезают. — Хмурится, складки появляются. Ушки уже не сильно прижаты, Антон становится расслабленным. Все же волнение выдаётся. — Никто, кроме тебя, не знает об этом. Даже моя любимая мама. Ей уж точно не стоит знать, что ее ребенок полу-человеком полу-котом является. Усмехается тихонько. — И ещё, — добавляет. — Помнишь мои кепки, которые я надевал всегда и немыслимые долгие съёмки, когда ещё ночью приходил, и утром уже дома не оказывался, а если и оказывался, то опять же в кепке ходил? Арсений заторможенно кивает, выдавая согласие. Он действительно помнит. Да что помнит — это было все упомянутое неделю назад, когда в свой выходной Антон все же ехал на свои съёмки, и Арсению приходилось с досадой одному валяться целый день то на кровати в телефоне, то на диване, смотря в полном одиночестве фильм с тарелкой попкорна. И он обиду не держал всегда в такие моменты — понимал все прелести загруженности у Шастуна, не донимал и не перечил, лишь готовил тому вкусный ужин, который тот обязательно ночью после прихода съест, пока сам он давным-давно спит. А с кепками? Попов всегда не был против их, наоборот, тому они очень шли, и раз Антону нравилось и на работе, и дома в них ходить, пусть ходит, пока Стас недоумевал на Антоновы протесты снятия головного убора в съёмке для рекламы, с тяжестью выдавая махом руки: «Да ну тебя, старого, оставляй». Только вот когда тема секса затрагивалась в такие периоды недельной кепки, всегда отказывался — «Арс, чё-то не хочется, жопа болит, давай в следующий раз?». Арсений, естественно, не настаивал, подстраивался ближе, плечом к плечу, чтобы вдвоем какую-то мелодраму по телевизору досмотреть. В такие моменты неудобно было то, что касаться излюбленных-перелюбленных кудряшек не удавалось — Антон всегда уворачивался, сам врываясь в Арсеньеву челку под молчаливые возмущения хозяина этой челки. Арсений ободряюще улыбается, вспоминая все эти события, продолжает гладить пальцами мягкую нежную кожу. Он тогда не держал обиды, и сейчас не будет. Никогда не будет — это же Антон, как на него можно сердится и обижаться? Как этому ребенку выдавать злость и эту же обиду, что все это держал в секрете, не выдавая долгое время их отношений? — Это замечательно, что ты смог открыться и довериться мне, Антон, в новом положении. Знай: я тебя никогда не осужу, в любом плане тебя приму и буду любить. И он правду сказал — много времени утекло с того случая, и вроде бы Антон принял себя с этими необычными явлениями рядом с Арсением, всю ту неделю нежась рядом с ним на груди; ушками щекотал его подбородок, хвостом длинным виляя, с диваном соприкасаясь. Он — хвост, был таким же — рыжим от основания со слабыми, едва видными полосами, но на кончике выдавался белым, прям чистым-чистым. Арсений аккуратно гладил этот хвост, до этого в чужих малахитовых глазах выискивая разрешение. Получил — Антон кивнул слабо, с задержкой дыхания, как и Арсений, смотря на первые робкие действия — как непривычно, да и впервые. У Арсения никогда не было котов, и уж точно он не касался хвостов. Дворовые не давали и убегали, стоит протянуть руку. И вроде все нормально: Антон рассказал ему, выдавая таким образом доверие к нему; давал разрешение касаться осторожно хвоста и гладить, трогать свои рыжие ушки, смотрящие со своими кудряшками так правильно, так непосредственно. Лишь на съёмках все так же продолжал ходить в кепке, и все, впрочем, привыкли и не заставляли снять её хоть вне улицы. Только вот спустя месяцы, сейчас, когда у него опять появилось это необъяснимое, Антон начал буквально избегать его — на съёмках, концертах, естественно, вел себя как положено и, соответственно, по-обычному: смеялся, касался немного, глазами неотрывно наблюдал, словно ребенок за совершенно внеорбитной, дорогой игрушкой на стенде. Лишь дома был каким-то задумчивым, усталым и впадающим в свои размышления — Арсений глазком рассматривал профиль своего мужчины из кухонного прохода, подойти не рисковал — один раз так сделал, да очи Шастуна становились в два раза больше запуганные, с опасением становились, а сам говорил: Мне срочно надо… надо в одно место. Скоро буду! Ну, тогда позволял день, заранее надетый и подготовленный, чтобы сбежать куда-то. Сам Арсений в конце концов позволял — думал, что Антону нужно собраться с мыслями и все расставить по полочкам равномерно, прийти и рассказать, о чем гложет на душе, не даёт нормально дышать, голову забивает понапрасну. Лишь ночь не позволяет — не надетый и не подготовленный как днём, и сбежать никуда не получится. Арсений догадывается — Антон не о чем-то размышляет и пытается собраться с мыслями, другое. Его гложет, да, но совсем по-другому поводу, и явно связано это с кошачьими признаками. Арсений видел вчера. Особенно мурчание — Антон стоял, заваривал себе кофе, как поглаживания по своей спинке заставили мурашки по коже пройти, глазницами забегал по чашке неиспользованной, и за пару секунд раздалось тихое кошачье мурчание по кухне. Арсений вздрогнул, застывая, рукой останавливаясь. Антон слегка сдёрнул ее, отойдя в сторону за колбасой — бутерброд, и делал вид «ничего не произошло такого». Естественно, больше не выдавал такие звуки, от которых у Арсения что-то затянулось внизу. И ночью, рассматривая спину, также, как у него, усыпанную родинками, но только в два раза меньше, Арсений легонько коснулся рукой плеча родного человека, зовя: — Тош, спишь? Молчание. Арсений помолчал также около минуты — вдруг ответ раздатся в полной темноте, и Антон не спал, можно было бы поговорить и утолить жажду знания загруженности любимого. Спал, по-видимому — Попов привстал, наклонился, разглядывая. Ресницы трепещут чуток, дыхание ровное. «Значит спишь». Он не стал его трогать, сразу принял лежачий вид. Прижался тихонько к родной, горячей спине — этот кот никогда не надевает на ночь, перед сном футболку или обычную майку, засыпая голым. Руками обхватил Антонову талию, носом вплотную к затылку, шумно обдувая носом. Они всегда любили такую позицию: Арсений — большая ложка, Антон — маленькая. На утро, стоит только лучами зимнего солнца коснуться лица, усыпанное родинками, Арсений открыл голубые очи, жмурясь от них. Будильник не звенит ежедневно над ухом, и он бы согласился просыпаться лучше уж так, нежели закрывать бедные уши от надоедливой трели, бесящей почти каждого человека на земле — возможные жаворонки, наоборот, одобряют. Он вяло потягивается, осматриваясь: Антона нет в комнате — об этом свидетельствует пустое место рядышком, чуть смятое. Значит, Антон недавно проснулся. Обычно, если он куда-то раньше самого Арсения собирался, свою сторону всегда аккуратно поправлял вместе с подушкой, служащей пребыванием сначала под Шастуновской головой, затем ближе к утру около ног, пока сам Шастун лежит на теплой груди Попова. Как так спит Антон — Арсений не понимает. Всегда мигом отключается рядом с этим очаровательным мужчиной, перед этим, конечно, зацеловав его практически до смерти. А Шастун-то и не против, смотря, как под поцелуи он закатывает глаза. Особенно, когда поцелуи проходят в районе плеч. Только вот, следуя ежедневным «процедурам» ласк, вчера она отсутствовала — Арсений, как только поел, зашёл в спальню, где Антон лежал спиной к нему, видимо, заснув от усталости. Время было семь часов вечера. Арсений не стал его будить, Антон и так плохо спит, портя режим, хуже уже некуда, и возможность поспать лишние часы — вылитая пойманная драгоценность. Зевая, мужчина прошёл на кухню выпить воды. Он сразу застал Антона, сидящего в телефоне, что-то листающего. Кудри были небрежно уложены руками, откуда показывались кошачьи излюбленные ушки. Рядышком покоился кофе, от которого исходил горячий пар, немного пуская в ноздри приятный аромат зёрен. — Доброе утро, — первым заговорил Попов, подходя к Антону ближе. Склонился над ним, поцеловав в теплый лоб. Тот вздрогнул, видимо, не сразу застав Арсения в кухонном проёме. — Доброе. — Улыбка появилась на чужом лице моментально, а следом губы коснулись чужих, ухватывая в утренний, первый за сегодня, поцелуй. — Ну, Антон! Я же только проснулся и зубы не чистил. От меня воняет, — недовольно пробурчал, как только губы были оставлены пленом Антоновых. — Арс, ты же знаешь, что я даже так буду тебя целовать. — С той же улыбкой утвердил Антон, делая глоток напитка. Он знал, что Арсений прекрасно понимает, но мужчине все равно нужно маленько всегда побурчать по этому поводу. Это уже лишь воспринимается как данность — изо рта воняет. Мужчина сделал глоток освежающей воды, направляюсь прямиком в ванную. Через небольшой промежуток времени перед Антоном показался умытый, причесанный, красивый Попов, надев на себя черный махровый халат. Где-то у Антона висел такой же, но только белый. — Антон, я тут короче… поговорить хотел, — в сомнениях произнес Арсений, как только уселся напротив Антона с той же белой чашкой с кофе. Он вообще надеялся, что этот разговор так-то произойдёт вечером, да вспомнил: — им в офисе нужно находиться ближе к часу, после которого Антона почти не получится выхватить из огромных рук съёмок и реклам вплоть до одиннадцати часов. А в это время какой разговор? Антон, естественно, придет уставшим, голодным и не зацелованным. Арсений в эти моменты всегда его кормит своей приготовленной едой, чаще любимые Антоновы макароны по-флотски и купленные в кондитерской шоколадные пирожные, которые всегда Антон ест с черным чаем с двумя ложками сахара; разомнет с особой нежностью его плечи, пока тот наслаждается, в стиле изголодавшегося зверя уплетая порцию домашней еды — не то, что эта ваша покупная в каком-то приложении доставки. И после всего этого укладывает Шастуна теплым одеялом, сам же залезает совсем близко-близко, отдавая поцелуи в каждое место, после которых тот сразу засыпает. И как в эти действия вплетать разговор? Арсений не изверг. И сейчас, не находя более удобного подходящего момента, Арс смотрит голубыми глазами в зелёные. Шаст, не услышав привыкшее к ушам «Антош, Тош», а именно «Антон», невольно весь сжимается, сразу готовясь к худшему — ушки поджимаются, а хвост где-то около задницы перестает двигаться. — О чем? — хрипит. Антон понимает, знает: Арсений точно его не бросит, и не предаст, но в мыслях всё равно зарождается подобное. Вообще он также хотел поговорить, да в силах не мог произнести эти странные слова. Боится реакции Арсения, даже если вместе они уже около пяти лет. — Я тебя внимательно слушаю. Немного прокашливается, отпивая кофе. С утра всего пьет именно его, не любимый чай, не бодрящий после сна и не помогающий проснуться. Всегда удивлялся — как Арсений способствовал его пить и поздно вечером. «Хорошо помогает уснуть, Антон» — отвечал Арсений с усмешкой, забавляясь кислой мордашкой шатена. — У тебя все хорошо? — резко спрашивает, с беспокойством заглядывая в зелёные омуты. — С чего такие вопросы? — Антон хмурится, не понимая, почему ему задали данный вопрос. В смысле «У тебя все хорошо»? Арсений сильнее сомневается в своем вопросе, нервно теребя пальцами единственный перстень на пальце бесконечными кругами. Разговоры о самочувствии, своих делах, проблемах уже давным-давно прошли, но убогое сомнение плещется, растекаясь по всем конечностям. В мыслях зарождается: а может, я ошибся? Возможно, и зря всё-таки своими сказанными словами о разговоре напугал Антона хуже некуда — замечает, как тот, к кружке после «поговорить хотел» не притрагивается, словно сможет обжечься при малейшем касании к керамике. Но от высокого сомнения, убедиться все же нужно. — Я даже не знаю, как правильно объяснить, — выдыхает Арсений. Он в праве и не говорить о своих замечаниях в изменении поведения мужчины, лишь где-то внутри шепчется «а вдруг не ошибся?..». Какой парадокс. — Ты в последнее время какой-то задумчивый, что ли, стал… Знаешь, такой, что явно что-то тебя беспокоит и заставляет о чем-то размышлять. Ты даже меня избегать начал. — На «меня избегать» голос погрустнел. Антон застывает ненадолго, переваривая информацию из уст Арсения, и не знает, что сказать. Он вправду стал задумчивым и впадал размышления от появившегося из ниоткуда кинка. Именно из-за него стал избегать Арсения после осознания, ненароком не хотел жар увеличить, ногами подкашивающимися держаться за любую попавшуюся мебель. — Да, Арсюш. Ты правильно заметил: беспокоюсь я. И мне действительно приятно твое волнение, и могу даже рассказать, из-за чего, но… — Он задумывается на секунду. — Боюсь, что ты не сможешь в силу своего возраста понять меня. Арсений вопросительно вытягивает брови вверх. Причем тут возраст его? Что там такое может быть, что в силу его возраста не будет подвластно понять причину задумчивости Шастуна? — Что это такое может быть? — Вопрошающе уставился. Сейчас категорически нужен был ответ Шастуна — или же сплавится от негодования! Антон смотрит с робостью, делает глоток кофе, пытаясь избавиться от волнения в ладошках — те всегда потели сильнее в подобных волнительных ситуациях. Арсений всегда, когда Антон перед публикой собирается выступать, сжимает их в поддержке, в зелёные глаза посылая «Я с тобой, ты справишься», целуя напоследок фаланги. Удивительным образом после на сцене замечая, что потливость отсутствует. Это даёт некий толчок сейчас. Смотрит с той же робостью, но уже чутка смелее и увереннее — если уж Арсений, вместо тех до него партнёров, смог с абсолютным спокойствием принять это излишнее волнение, то что бояться о возникшем кинке? — У меня появился кинк, — наконец произносит Антон. Попов смотрит с круглыми глазами по пять копеек. Шастун усмехается. Так и знал. Поясняет. — Это если какое-то действие партнёра вызывает эротические впечатления. Например, это может быть секс в наручниках или, э… невинный процесс кормления клубникой с рук. Короче, самое любое, что может любого человека привлекать. — И что тебя же привлекает, если я правильно понял, со мной? — У Арсения в глазах видна заинтересованность, пока в голове идёт мышление поступающей информации от Антона. Он в действительности не предполагал, что существуют кинки. Не догадывался о них, в статьях, на которые часто заглядывает, с удивлением не замечал. — Мне нравится, когда ты со мной обращаешься, будто я реально кот. — Попов, видно, ума не может приложить. — В смысле, когда ты меня гладишь по ушам, хвост трогаешь, вот эта вся херня. Но, блять, не в этом основная суть. Ты же это делаешь просто в обычной манере? — Следует утвердительный кивок. — А мне вот хочется, чтобы это было… ну, в сексуальном плане. Э, как-то так. Антон почесал затылок в растерянности и замолчал, давая Арсению время на осмысление происходящего. Очевидно, он не мастер в объяснениях, в особенности, если это касается его самого или выступает причастность в случившемся. Надеется, что умышленная голова Попова сможет его понять и принять. Как говорится: «И в горе, и в радости». Насрать, что они не замужем. Антон в молчании замечает: кружка из-под кофе полностью пустая. Решил, пока Арсений, сидящий напротив и пытающийся сложить в голове разбросанный пазл, сделать новую порцию, но уже чая — от кофе второго мутить начнет, лучше насладится также подсахаренным чаем. — Ты хочешь секс, но так, чтобы выступал в роли кота? — резко звучит, когда Антон насыпает сахар из чайной ложкой, стоя к нему спиной. Оборачивается, откладывая столовый прибор. — Возможно. Ну, хочется не в курсе «мяукать», просто быть пассивным котом. Или котёнком. Главное, чтобы ты касался, трогал, будто в существенном плане перед тобой кот. И не думай о зоофилии! — предупреждает Антон заранее, пригрозив указательным пальцем Арсению. Последний слегка посмеивается, давая Антону успокоение — Арсений принял, не оттолкнул и начал наоборот узнавать, когда, как в молодежном сленге, не шарит в кинках и фетишах. Блять, фетиш. Это ещё рано рассказывать — пусть сначала привыкает, что живёт с «человеком-извращенцем». Попов встаёт с насиженного места, приближаясь к Шастуну. Ртом посасывает мочку уха, слыша ответное тяжёлое дыхание. — Тогда вечером будь готов, котик, — ласково «мурлыкает» Арсений, сразу отходя и скрываясь в коридоре. Антон усмехается едва слышно — не кот, не котенок, котик. Это в стиле Арсения.

🖤🖤🖤

Входная дверь закрывается, в квартире проносится оглушающий звук закрытия, а пакет коричневого оттенка опускается на пуфик в прихожей. Антон наклоняется — снимает ботинки, убирая на подставку под обувь, снимает верхнюю одежду и, взяв пакет, проходит внутрь. В квартире никого нет — Арсений находится в съёмках нового фильма, и от одной лишь снятой сторис, как он выходит из весьма дорогой, машины в пальто, небрежно уложенных волосах, заставляет буквально подтирать слюни. Чёртовы телеграмм каналы, распространяющие спустя секунду от выкладывания. Шастун с довольной улыбкой открывает пакет — ничего, сегодня именно он доведет Попова, чтобы у того текли слюни в прямом смысле. Длинными пальцами освобождает пакет, вытаскивая оттуда темного цвета женское эротическое боди с узорами и прикреплёнными чулками — оно такое мягкое у него в ладонях, расправляясь во всей своей красе. М-да, в магазине пришлось свято отстаивать от, возможно возникших, недоброжелательных мыслей консультантов — «Девушка, да я своей любимой подарок хочу сделать!», «Оно очень мало! Вы знаете, какая она у меня высокая? Прям до моего подбородка ростом!». Вдобавок: «Девушка, ну что вы! Не жарко мне в шапке, совсем ни капельки». Жаль, что в магазине не смог померить — весьма из-за понятных аргументов, акцентируя все на свои глаза в представлении, как будет выглядеть и не будет ли слишком мало. И сейчас с пресыщенным взглядом снимает потрёпанные джинсы с любимой розовой толстовкой, надевая перед поставленным зеркалом в углу комнаты боди, аккуратно натягивая на ноги и на тело. Оно прекрасно смотрится на нем, тканью обволакивая худое тело и плоский животик — «Антон, даже твое излюбленное пиво по вечерам с сухариками не могут добавить хоть какой-то жирочек!». Черное с рыжими ушками и хвостом прекрасно сочетается. И пусть чулки здесь имеются, Антон достает также из пакета чистые белые носочки, надевая на мягкую ткань. Он убирает все ненужное в сторону, зачем-то поправляет и так хорошо заправленную постель Арсеньевыми руками, садится в центр кровати, спиной касаясь покрывала. Разводит ноги в сторону настолько, сколько позволяет его деревянность. В самом начале их отношений с Арсением он всегда волновался по поводу этого — а вдруг Попов любит гибкость и хорошо запрокидывать ноги, а он это с трудом может сделать? Благо, Арсению это было не нужно, и он с нежностью сказал, что они могут заниматься в другой позе, не в этой. Антон успокоился. Но сейчас Антон хочет именно в ней, поэтому постарается потерпеть эту тягость мышц. Как только он дотрагивается до телефона, лежащий на прикроватной тумбочке, раздается щелчок замка и шум открытой двери. Арсений пришел. Вовремя Антон успел. — Тош, я дома! — Громко оповещает Арсений из прихожей, шурша недолго курткой. Слышатся неподалеку шаги. Антон убирает телефон обратно на поверхность тумбочки и ложится в прежнюю позицию. — Тош? Попов заходит в спальню, и младший задерживает дыхание — Арсений буквально остолбенел, вытаращенными голубыми глазами всматриваясь в представленную картину: Шастун лежит на кровати в невероятно сексуальной одежде, идеально смотрящейся в его худобе, руками касается своих рыжих ушек, пальцами гладя. — Господи, Антон, — с придыханием наконец подаёт голос мужчина, делая спустя недолгое время пару шагов в его сторону. Он не ожидал видеть подобное, настраиваясь на вечер лишь на добавление настоящих ушек и хвоста и касаниях, будто перед ним действительно кот. Но чтобы ещё и в боди… — Нравится? — Усмехается Антон, понимая, какие эмоции произвел своим видом. Арсений разглядывает все это с рваными выдохами. — Ну, что ты стоишь? Действуй! Это действительно влияет на Попова — тот неуклюже пытается снять надетый пиджак, застревая одной рукой, за что слышит лёгкий смех Шастуна, не выдерживающий от этой нелепости. Арсений сам улыбается, давит смешок, и, наконец справляясь с этой неудачей, снимает заодно футболку, залезая на кровать. Антон с улыбкой смотрит на любимые аквамариновые глазницы Арсения, и первый тянется за заветным поцелуем. Камон, они не целовались с утра! А это рассчитывается как девять часов без поцелуев. Для обоих непростительны такие упущения и невозможности — под вечер таких пропусков всегда целуются до упадка, лишь бы приравнять утраченное. Поцелуй выходит нежный, медлительный и неспешный — никто из них не любит эту грубость, эту жуткую до ужаса великую страсть, заполняющую всю комнату, все пространство до искр в глазах, до огня внутри пылающего. Нет, они любят спокойствие и эту хрупкую нежность с заботой и любовью, располагающуюся в их глазах цветах зелени и океана. Слишком сладко, слишком приторно? Что ж, они не спрашивали мнение других, заботясь лишь о самих себе. Арсений целует обе Антоновы розоватые щёчки, носом в виде кнопки касается другого и, не выдерживая, касается в конечном счете этих рыжих ушек, которые за короткое время полюбил. Да что за короткое время — сразу, как увидел, полюбил, они настолько запали в его душу, что хочется видеть эти кошачьи признаки у Антона всегда. К сожалению, не получается, как хочет, отчего с жадностью гладит своими пальцами, подушечками задевая, слыша в ответ… Мурчание. Настоящее кошачье мурчание. Будто в самом деле перед ним пушистый котяра, нажравшийся обожаемым кормом, мурлыча от поглаживания хозяина. Только Антон не нажрался обожаемого кормом, а получил свои ласки и поглаживания от любимого человека. Мурлычет, насколько позволяют его манеры кота, как может ими управлять и действовать. Доверяет полностью этим мурчанием Арсению и не сторонится. — Мой котик. Пушистый и любимый котик, — ласково шепчет Арсений, целуя уже в настоящее человеческое ухо, зубами слегка сжимая мочку. Антон дышит тяжело, рот держит открытым и затуманенными глазами слушает эти словесные нежности, звучащие очень-очень близко. Он очень падок на такие слова в свою сторону. И Арсений это знает, использует практически всегда. Ни одно занятие любовью не проводится без этого. — Такой красивый. Такой прекрасный. Такой весь мой. — Арсений целует напоследок подбородок, опускаясь губами к темному боди. Тянет на себя, давая возможность прислониться ими к твердым, такие же как и щёчки, розоватым соскам, начиная играться с ними — трогает, тянет, сжимает, и все делает для высокого удовольствия партнёра — Антон выпускает первый насыщенный стон, пальцами своими зарываясь в темную челку Попова. Яркое наслаждение проходит по всем конечностям, позволяя выпускать вдохи и выдохи, после стоны. Шастун сильно чувствительный — дёргается, как только чужие длинные пальцы позволяют открыть пространство к животику, гладя его, целуя тазобедренные косточки. Попов все делает аккуратно, осторожно, не позволяет себе рвать и метать купленный боди, обходясь с ним со всей бережностью, как и с Антоном. Естественно, как и с Антоном. И это взаимно. — Ты такой сладкий котик, помурчи, пожалуйста, для меня. Для своего Арсения, — трепетно говорит мужчина, поднимая взгляд на отзывчивого Антона. Последний, кидая ответный взор, действительно издает мурчание, закрывая свои глаза. Ему так нравится сейчас быть в роли кота, издавать это молниеносно полюбленный для них звук, так нравится быть пассивным котом под тридцать. — Какой молодец у меня котик. Так старается. Хороший какой, — слышится снизу. Арсений обходит член, не дотрагиваясь до него. Антон не упускает возможности недовольно дёрнуть ногой, что к вставшему члену не соизволили дать внимания. Попов тихонько усмехается, останавливая это недовольство рукой, прижимая худое бедро обратно к кровати. — Котик не должен баловаться. Антон не даёт ответа, лишь с прежним недовольством вздыхая и продолжает издавать мурчание. Оно даётся ещё громче — Попов наклоняется, пристраивается под дырочку, разводя ее в стороны. Придаётся языком, начиная усердно двигать. В ответ слышится наперекор громкий Антонов стон, не сумевший удержаться от действий. Вскоре Арсений приподнимается, снимает штаны, нижнее белье; достает все нужное, пуская небольшое количество холодной жидкости себе на пальцы, позже также аккуратно подставляя сначала один, после второй и третий, растягивая партнёра. Шастун не хочет все время быть в действительности деревянным — дотягивается до торса мужчина, гладя и исследуя его, словно в первый раз. Арсений улыбается, подстраиваясь под прикосновения, продолжая растягивать. Целует Антона в шею, оставляя один засос и пару мелких укусов своими зубами. Как только он чувствует лёгкий толчок от Антона, убирает пальцы. Шастун издает краткий выдох, забывая полноценность быть без этих с ума сводящих пальцев. — Пажи-пажи, — крадёт Поповские слова в свою лексику, останавливая Арсения — тот уже разорвал презерватив. Под непонимающий взгляд продолжает. — Хочу чувствовать тебя сегодня без всяких защитных штучек. Уж точно я не забеременею! — Не даёт себе право лишиться этой простой шутки, сам же смеётся с нее. Арсения также смеётся, с нежностью смотря на этого человека. Но когда он уже хочет повернуть Шастуна и положить его набок, Антоновы руки его в третий раз останавливают. — Давай я сегодня попробую закинуть на тебя ноги? — С смятением спрашивает, пытаясь закинуть хотя бы одну ногу тому на плечи. Мужская рука не даёт — стоит только прикоснуться к плечу, как она скидывает. Антон закусывает губу и с заметной растерянностью смотрит. — Антош, не нужно для меня делать такие старания. Я же знаю — тебе не удобно. У тебя нет такой растяжки, и прежде чем ты меня перебьешь, скажу: меня нисколько не пугает и не злит твоя деревянность, — с уверенностью твердит, опуская ногу мужчины. — Не нужно тянуть мышцы ради этого. Поэтому давай ты ляжешь на бочок, и нам обоим будет удобно? — Угу. — Только и слышится. Антон не недоволен и не не обижается, наоборот: ему приятно от такой лести и понимания, от таких слов Арсения — не пугает деревянность. Арсений лыбится, словно и не ожидал ничего кроме согласия. Наблюдает за Антоном, переворачивающимся на бок. Только после этого сам подстраивается позади, руку одну гладя на живот, второй сплетая пальцы. Под такие действия вводит член, и под Антоновый выдох делает первые толчки. Они не быстрые, медленные, но резкие, заставляющие Антона чуть ли не скулить от такого ритма. Кладет открытую свободную ладонь на свой член, трогая и водя по нему уже другим темпом. Арсеньева рука освобождается, уходит с живота — тянет одно рыжее ушко, целует его. Хвост не остаётся без внимания — пальцами идёт по всей длине, на основании сжимая крепко, под него делая резкий толчок. — Замечательный рыжий котик. Антон кончает раньше, не заканчивая звуки мурчания под свои и чужие мужские стоны. Арсений вскоре издается также, кончая в Шастуна — жидкость течет с того, пачкая покрывало и задевая боди, смотрящееся сейчас прям слишком. Слишком. Мужчина хочет достать салфетки, выходя с Антона, но тот прерывает его: — Погоди ты, давай полежим пока так, — слова после того, как кончил, тяжело даются, губы едва раскрываются, и язык чуть ли не сплетается в путанице. — Грязные и испачканные? — конечно, более испачканным здесь идёт Антон. — Пусть! И так хорошо. — Ленится мужчина, закрывая глаза от усталости. Арсений не идёт наперекор, двигаясь ближе. Как только слышится Антоново сопение, Арсеньевы пальцы разъединяются с первым, все же убирая эту слегка засохшую жидкость, использованные кидая в ближайшую мусорку. Возвращается обратно, не решаясь заодно и боди снять. Целует того в лоб, ушки, удерживая желание затискать этого мужчину до звёздочек в глазах. — Мой котик, ну! — Лыбится, напоследок кидает, чтобы после надеть тапочки, да побежать на кухню изготовить любимые макароны по-флотски; пирожки с картошкой согревая — он знает: Антон точно ничего не ел, как пришел, и оставлять его голодным ни в какие планы не лезет. Наливает в кружки горячий чай, как слышится: — Да ебал в рот я это боди! Как снять его, блять, теперь?! Арсений кратко посмеивается с этого дурака, его дурака, идя помогать, убавляя газ.