Самосбор. Пусть всегда будет мама...

      Мама собиралась на работу, серая косынка на голову, опрятная, пусть и поношенная спецовка, резиновые сапоги и выцветший полиэтиленовый дождевик. Закончив собираться и поправив у зеркала выбившуюся из-под косынки тусклую прядь она подходит к Олегу, целует его в щеку и говорит, что сегодня будет пораньше.       — Получу отпускные и сразу домой, — по возможности бодрым голосом произносит мама, но не улыбается, а смотрит как всегда тревожно. — После школы нигде не задерживайся, — просит его.       Олег человек восьми лет важно кивает, он не любит огорчать мать, тем более они остались совсем одни. Она наконец позволяет себе слабую улыбку, гладит его по голове, он чувствует, что руки её пахнут хозяйственным мылом, такой родной запах, привычный. Мама уходит, он закрывает за ней гермодверь, последний подарок отца: крепкая и превосходно изолирует. Олег посмотрел на часы всего шесть утра, есть еще пара часов подремать, но ему не хочется. Мальчик проходит к полированному серванту и вскарабкавшись на нижнюю тумбу тянется к книгам на верхней полке. А это наследство от дедушки, от него много что осталось: книги, пачки соли, запас чая и продовольственных карточек особой категории. Дедушка и папа были ликвидаторами, когда-нибудь и Олег им станет, надо только хорошо учиться, сдавать нормативы по физ-ре и любить Родину. Сейчас он взял Евгения Онегина, чтобы перечитать любимый отрывок.       «Вошел: и пробка в потолок,       Вина кометы брызнул ток;       Пред ним roast-beef окровавленный,       И трюфли, роскошь юных лет,       Французской кухни лучший цвет,       И Страсбурга пирог нетленный       Меж сыром лимбургским живым       И ананасом золотым».              Почему-то эти строки всегда отзывались урчанием живота и необходимостью сглатывать голодную слюну. Олег понятия не имел, что такое ростбиф, трюфли или пирог из Страсбурга, но магия слов созданных в глубокой древности не покидала его. Он любил многократным перечитыванием возбудить в себе аппетит настолько, что невыразительный концентрат начинал казаться чем-то невероятно вкусным. Вот и сейчас посмаковав любимый отрывок, Олег вернул книгу на место и направился на кухню. Мутным желтым светом сочилась лампочка в потрескавшемся плафоне — роскошь, которой они тоже были обязаны деду. Вообще покойный Олег Владимирович Стеклов умел обустроить быт, квартиру он выбил побольше: трехкомнатную, с раздельным санузлом.       Мальчик открыл полированный охряного оттенка шкаф, который был единым ансамблем с кухонным гарнитуром из прессованного пластика, сделанным под старину, с алюминиевыми ручками и металлическими скрипящими петлями. Можно было бы включить радио, но Олег хотел поесть в тишине, пока не растерял аппетитного настроя, пока в нём продолжает переливаться пушкинская рифма с ароматом неведомого трюфеля. Год от года концентраты становились всё хуже, ему было всего восемь лет, но он помнил время, когда содержимое консервных банок было розоватым и более приятным на вкус. Сейчас привычным жестом ловко вскрыв банку, Олег вывалил концентрат в глубокую фарфоровую тарелку с облупившимися краями и принялся есть. Жевал он с мыслями о страсбургском пироге, который вообразил похожим на те розоватые консервы, только еще лучше, ещё… пленительней. Латунная ложка поднималась и опускалась, пропуская в розовый детский рот очередную порцию сероватой бурды. Зато полезно, в школе они разбирали состав концентратов и нашли его очень хорошим.       — И главное дети, — зазвучал обманчиво лаской голос Марии Ивановны, — в них содержится столь необходимый растущему организму витамин Д!       Без витамина Д никак, ультрафиолет, источаемый лампами в коридорах и лифтах не мог им обеспечить детей в полной мере, вот и пришла в голову ученных из НИИ Питания, обогащать нужным витамином пищу. Олег съел всё подчистую, отнёс тарелку в раковину и оставил там, мама придёт помоет, ему такое важное дело не доверяли, вдруг опять побьёт посуду. Жестянку после концентрата Олег тоже положил в мойку, их потом следовало сдавать. После еды мальчик зашёл в свою комнату, надел перешитую синюю школьную форму, с любовью застегнул блестящие золотые пуговицы и подхватив тяжелый портфель, тканную сумку со сменкой и направился к выходу. Ключ был только у него, мама всегда приходила позже. Олег послушал как с шипением, всасывая воздух закрывается гермодверь, затем спрятал ключ во внутренний карман куртки и бодро зашагал в школу.       В коридорах было много детей, кто-то шёл один, кто-то по парам, Олег завидовал последним. Будь у него старший брат или сестра жилось бы ему определенно легче. Хотя его и так не трогали, имя деда оберегало мальчика от докучливого внимания местной шпаны, даже в лифте он мог спокойно ездить. Олег встал в очередь как раз позади девочки со светлыми косичками, это была его одноклассница Света Лещева, невыносимая заучка. Он с интересом посмотрел на идеально ровную полоску пробора, пересекавшую её голову, возник соблазн дернуть за одну из кос, но Олег себя сдержал. Света жила с бабушкой, родителей застал самосбор год назад, они так и не вернулись с работы. Пусть её, не надо дразнить. Вместо этого мальчик посмотрел на носки своих калош, на них успела налипнуть какая-то гадость, надо бы незаметно вытереть о дверь лифта или ещё как-нибудь. Школьники томились в очереди, кто-то шепотом переговаривался, пара старшеклассниц в белых фартуках и чрезвычайно взрослых на вид что-то читали в учебнике и пересказывали друг другу. Какой-то восьмиклассник пошутил насчет сигареты, но на него зашикали другие дети. Им подниматься в одном лифте, не хватало, чтобы все пропахли запахом дешёвого курева.       Послышалось долгожданное грохотание, лифт остановился и в стороны разъехались его дверцы. Школьники, в том числе и Олег кинулись внутрь, правда он успел обтереть гадость с калош о штанину какого-то шедшего рядом семилетки, тот только посмотрел на него укоризненно, поправил толстые очки и забился в угол лифта. Вообще углы считались местом для мелюзги и были самым грязным участком лифта, обычно туда любили мочиться подвыпившие работники с завода на сотом уровне, когда спускались к себе. Олега оттиснули к краю, но от угла он всё равно держался в стороне. Лифт со скрипом поднимался на тридцать этажей, две лампочки едва освещали школьников. Олег подумал, что завтра каникулы, и у мамы будет отпуск. Как здорово они проведут время дома, слушая радио, читая книжки и попивая чай с сахарином.       Лифт остановился, как только дверцы разъехались детвора кубарем высыпала на этаж. У школы было три входа, возле которых дежурили старшеклассники с красными повязками на руке. Олег достал из сумки кожаные ботинки, его особую гордость, он каждый день после школы, с любовью мыл их и покрывал едкой ваксой. Быстро переобувшись мальчик сложил сумку и положил её в правую калошу, затем подхватив обе калоши направился с ними в класс. По дороге его толкали и несколько раз чуть не сбили с ног, если это были ребята постарше Олег только хмурился, если наглела малышня, то он не стесняясь догонял забияку и отвешивал хороший пендель. Не хватало, чтобы малявки забывали своё место.       Первым уроком стояла история, Олег ненавидел этот предмет в основном потому, что на нем они не проходили ничего нового. Всегда одно и то же. После серии взрывов, которые организовали коварные враги, человечество смогло спастись только в Гигахрущевке — величайшем гуманистическом акте в мировой истории. То, что было до переселения в спасительное убежище, обычно оставалось за кадром или упоминалось вскользь. Иногда учитель говорил о самых значимых самосборах, о самоотверженном труде ликвидаторов. Если речь заходила об этом, то Михаил Николаевич скашивал единственный уцелевший глаз на Олега и начинал рассказывать о подвиге его деда и отца. Мальчик сидел наливаясь пунцовым смущением, как сгущающийся туман перед самосбором. Противно было слышать о том, как чужие люди трепали имя деда и папы. Мама объяснила ему, что делается это с цель воспитать в детях сознательность.       — Так пусть о других отцах и дедушках говорят! — злился мальчик, утирая слёзы.       Мама вздыхала, прижимала его светловолосую голову к груди и шептала в самое ухо.       — У других папы и дедушки не спасали Президиум от нашествия мертвяков, а твои спасли, поэтому им вечная слава.       Олег только всхлипывал, но больше не возражал. Сейчас он горячо надеялся, чтобы Михаил Николаевич выбрал другую тему, к счастью сегодня учитель сосредоточился на истории сети НИИ и том благе, которое они приносили обществу. На перемене Олег наблюдал как Лещева скачет играя в «резинки», у неё получался даже немыслимо высокий четвертый уровень. Девочки поднимали резинку на уровень талии, а Светка прыгала легко и радостно своими крепкими ногами. Шумные игры не поощрялись, но для младших классов делали исключение. Еще был урок математики, на нем Олег успокаивался, что может быть лучше спокойных и трезвых цифр. Они были предсказуемы, холодно-расчетливы и виртуозны, попробуйте найти Икс, если он не желает даваться вам в руки. Их класс был математической направленности, с первого класса им давали решать задания всё сложнее и сложнее, говорят в одиннадцатом классе многих из них пригласят работать в НИИ даже не дожидаясь окончания школы, ради этого стоило попотеть. Когда есть Великая цель, всё остальное не имеет значения. Уроки длились до двух часов дневного времени, в обед им раздали ученические консервы, уже вскрытые и готовые к употреблению. Олег вновь попытался воскресить в памяти нетленный пирог и быстро проглотил сероватую массу. Света свою порцию тоже съела с удовольствием, почему-то смотреть на неё было приятно, девочка излучала здоровье, как ей это удавалось было загадкой.       После занятий Олег проделал путь обратно до дома, обошлось без недоразумений, чему мальчик был несказанно рад. Спокойный прожитый день, а завтра каникулы! Оценок им пока не ставили, так что ему нечем было порадовать или расстроить маму. Та явилась через полчаса после сына. Олег с тревогой заметил, что тени под глазами словно стали глубже, бескровные губы были упрямо сжаты. Она достала из сумки ворох карточек и передала их сыну.       — Придётся тебе за пайком ходить, — сказала мама бесконечно уставшим голосом. — Мне бы отдохнуть.       Мама ничем не болела, но предпочитала лежать на громоздком диване под пледом. Олег ходил за консервами и брикетами с концентратами, занимался уборкой и старался сильно не шуметь. Самое любимое занятие было сесть рядом с мамой открыв книжку и читать ей вслух. Она замечательно умела слушать, а когда он заканчивал чтение, то открывала свои голубые глаза и начинала рассказывать. В основном пересказывала услышанное, но таким образом, что в какой-то момент Олегу казалось, будто они оказались в прочитанном отрывке. Вот он стоит посреди модного кабака, вокруг бегают расторопные половые в белых фартуках, а главный герой изумленный француз смотрит как его сосед поглощает гору блинов. Олег мысленно приближался к тому толстяку, видел мясистое пористое тело блина, блестящее от масла, аромат поднимавшийся вместе с паром приятно щекотал ноздри. Или они с мамой под воздействием её тихого голоса внезапно оказывались посреди живописной долины, которая утопала в хрусткой нежной зелени, а над их головами раскидывалось бескрайнее небо с висящим на нём солнечным шаром. Так постепенно Олег понимал о чем поётся в старинной песне «Пусть всегда будет солнце», действительно пусть всегда оно будет как и мама. Мальчик понимал, что они открыли какой-то способ уйти из Гигахрущёвки, пройти сквозь бесконечные стены и этажи, миновать фиолетовые туманы с тошнотворным тяжелым духом сырого мяса. Мать и сын сбегали от жизни в выдуманные миры, он даже понял какой на вкус трюфель ни разу не пробуя его, а просто позволяя вливаться в уши ласковому родному голосу.       Мама много спала, работа на заводе её сильно истощила, Олег замечал какими тонкими стали руки, как нервно бьется жилка на бледном виске. Отпуск давался на неделю, как и его каникулы, после этого мама вернётся на завод, он не хотел, чтобы она уходила, но без этого было нельзя. Запас бессрочных карточек от деда не был бесконечным, его следовало беречь, пока же они жили за счёт тех карточек, что приносила мама. Она устала, порой засыпала посреди фразы, в такие минуты Олег осторожно накрывал её пледом и на цыпочках выходил из комнаты, щелкнув при этом выключателем. Что бы ни было, мама сильная, она его больше не оставит надолго одного.              Ликвидаторы Тимофей Васнецов и Леонид Каров, присели перекурить. Это был тяжелый вызов, не хотелось вспоминать всей той мерзости, с которой пришлось столкнуться. Тимофей посмотрел на приятеля, они только что вышли из дезинфицирующей секции, от обоих пахло химикатами. Леонид с удовольствием затянулся и тут же уголок его полногубого рта насмешливо пополз вверх.       — Неплохо устроился внук героя, — процедил он не выпуская изо рта сигарету.       — Ребёнок, — как-то неопределенно махнул Тимофей, выпуская облако желтоватого сигаретного дыма. — Долго же ему удавалось всех дурачить.       Приятель кивнул, с полгода назад начались нападения на жителей двадцатого этажа, людей находили задушенными, на теле присутствовали следы желтой слизи, карточки которые были при них исчезали. Долго не могли поймать таинственную тварь, тепловизоры её не улавливали, на камерах ничего не отображалось. Потом выяснилось, что желтая слизь перемещалась между этажами, просачиваясь на крышу лифта. Тогда же удалось найти зацепку, у сына одного из ликвидаторов на штанине мать нашла следы желтой слизи, была вызвана бригада. К счастью квартира и люди не были заражены, ребенка допросили и он глотая слезы рассказал, что о его штанину вытер грязную калошу Олег Стеклов.       — Только я не ябеда! — кричал пацан, в то время как его отец отвесил ему тяжелый подзатыльник.       — Нет, конечно, ты не ябеда, — допрос вел Тимофей, он умел ладить с детьми.       Сразу же собрали отряд быстрого реагирования и направились к квартире героя Олега Стеклова. Дед и отец мальчишки спасли Президиум, мать попала под Самосбор в прошлом году. Мальчика никто не трогал, ну живёт и живёт, не в детдом же внука героя отдавать? А он жил тихо и неприметно в школу ходил, учился хорошо, только вот оказывает в квартире мерзость поселил. Гермодверь выломали, мальчишка выбежал с ножом в руке, мелкий такой в пижаме, светлые волосы взлохмачены. Последнее что он прокричал было:       — Мама беги!       Только не было никакой мамы. Вся комната и диван были облиты желтой слизью, которая хищно завибрировав бросилась на первых вошедших ликвидаторов. Огнеметами, удалось выжечь заразу, но для верности дверь запаяли и залили бетоном. Мальчишку отправили на изучение в НИИ человека и природы.       — Говорят, в нём не нашли следов слизи, эта гадость даже заботилась о нём, — Тимофей затушил сигарету, от второй он отказался.       — Хреново, — коротко ответил Леонид, он уже не ухмылялся. — Пацан с ума сошёл, молчит.       Приятели попрощались, им не терпелось вернуться в свои квартиры к женам и детям, к желтому свету кухонных лампочек, к концерту по радио и скорее позабыть как пищала сжигаемая слизь и как страшно кричал маленький мальчик, зовя несуществующую мать.