О встречах с Кларионом замолвим словечко

      Не вовремя. Примерно так Тим мог описать все произошедшее.       То, что Джейсон кость в горле и заноза в заднице к этому Тим привык. С этого их отношения, в общем-то, и начались. Ну те самые отношения с огнестрелами, вспоротыми венами и вскрытыми глотками.       Как показала дальнейшая практика с Дэмианом, для бэт-семьи это вполне себе нормальная система братских отношений. Ну или это Тиму так отчаянно везло на сумасшедших старших-младших братьев, повернутых на идее грохнуть Тимоти самым изощренным способом. С Джейсоном ситуацию со временем удалось переломить. Огромным количеством терпения, выдержки, воли.       Сложно сохранить веру в человечность того, кто пытался убить тебя как минимум дважды. Тимоти смог. И ни разу не пожалел об этом. Потому что точно знал: Джейсон замечательный. Джейсон за них порвет любого. За него порвет. Делало ли это Тодда чуть меньшей занозой в заднице? Конечно, нет! Но с этим можно было смириться. Это можно было простить. Джейсону в принципе можно было простить все и даже больше, лишь бы выжил.       А убиться он стремился даже в возрасте лет… двух? Трех?       Оценить на глаз было сложно. Да и некогда. Они тут мир как бы спасали. И словно такой мешанины было недостаточно, так и Кларион решил очень «удачно» пошутить.       Было бы время, Брюс поупражнялся бы в метании бэтарангов по движущейся мишени. Было бы время Тим несомненно бы ему помог. Но времени не было.       Поэтому Тим координировал спасение мира в масштабах одного треклятого города из бэт-пищеры с ребенком на руках. И это было сложно. Нет. Не мир спасать — это дело привычное. С ребенком сидеть!       С Мари было не в пример проще, хотя та еще обезьянка, вся в отца, только и успевай, что с люстры снимать, а учитывая ее способность к полетам…       Джейсон же напоминал юлу, был не в состоянии усидеть на месте ни мгновение. Но это была не детская непоседливость. Это была нервозность. Сверхвозбудимость. Если проследить в динамике, скорее всего можно было увидеть и другие признаки того, что миссис Тодд не отказывала себе в весьма пагубных удовольствиях даже во время беременности.       И видят все боги, еще никогда Тиму так не хотелось плюнуть на чужую могилу. Впрочем, там и без этого причин хватало…       Тим не считал своих родителей образцовыми: эмоционально холодные, отстраненные, занятые своей жизнью. Он мешал им. Он это понимал. Принимал.       Ладно, возможно, он все же немного бунтовал против подобного безразличия. Поэтому и бегал по ночному Готэму: сначала с фотоаппаратом, потом — с бо и бэтарангами.        Но ни в каком кошмарном сне, ни в какой параллельной реальности, он не мог себе представить ситуации, при которой его мать…       Джейсон был достоин лучшего.       В горле встал колючий ком, который раздирал трахею. Мешал думать. Мешал дышать. Тимоти зажмурился до цветных кругов перед глазами, пытаясь взять себя в руки, но мысли…       Странные, страшные, жестокие, они множились, расползались подобно тараканам. Они стрекотали. Что он бесполезен. Что он не может защитить близких. Никогда не мог. Что он…       Хватит!       Нет.       Стой.       Дыши.       Дыши…       Джейсон жив.       Он здесь.       С тобой.       И было бы неплохо, чтобы так и оставалось.       Руки сработали быстрее мозга, и он тут же перехватил Джейсона за шкирку, не давая нырнуть вниз носом, набив очередную шишку. Прижался губами к его макушке, судорожно вдыхая сладкий аромат.       Взрослый Джейсон пах порохом, сигаретами и тяжелым сладковатым и чуть древесным ароматом одеколона. Маленький же — ромашкой, печеньем и горечью спиртового антисептика. Потому что он уже успел насобирать кучу шишек и ссадин.       — Тим… — невнятно пробормотал Джейсон, любопытно запрокинув голову, чтобы посмотреть на младшего-старшего брата.       — Да, Джей, Тим, — кивнул Дрейк, чуть улыбнувшись, прижимая его к себе на манер плюшевой игрушки и не отрывая взгляда от экрана суперкомпьютера.       Взрослый Джейсон, наверное бы, взбесился. Маленький же, наконец, затих, признавая право на эти объятия.       Джейсона хотелось обнимать. Его было необходимо обнимать. Его было необходимо отогревать. Слишком он заледенел после предательств и вод Лазаря. А пламя гнева, оно не греет. Сжигает. Тим знал по себе. Дик знал по себе. Джейсон, взрослый Джейсон, стоял в шаге от этого осознания. Дэмиан только начинал этот путь.       Дэмиана тоже было необходимо и обнимать, и отогревать. Ему, как и Джейсону, нужно было показывать, что такое нормальная жизнь, нормальные взаимоотношения. Тим о нормальности знал только в теории, Брюсу до нормальности было как от Земли до Криптона и обратно, а Дика на них на всех явно не хватало.       Но Тим старался, правда. Подключал все свои ресурсы. Терпение. Выдержку. Волю. И сносил все удары, которые приходилось держать. Даже если они были от Джейсона. Даже если они были от Брюса. Стоит быть честным хотя бы с самим собой. В основном они были от Брюса.       Внутри него, не затухая ни на мгновение, кипело такое горе, такие травмы, что он физически не мог с ними справиться, перенося их на других. На тех, кто тянулся к нему, как к искаженному, изуродованному Готэмом, символу надежды. Величайшему притворщику этого города.       Притворщику, которому не нужны были сыновья. Ему нужны были Робины.       Птички, что стали его опорой. Что хотели найти защиту, семью и себя. Но для него остались лишь инструментом. Ярким, прытким, который отвлекает внимание, пока сама тьма крадется по чужие души.       А инструмент не обязательно любить, правда? Не обязательно проявлять к нему чувства. Разве что небольшое разочарование, когда он оказался неэффективен. Или легкую досаду в случае потери. Можно даже не особо сильно притворяться.       Не смертельно.       Можно привыкнуть.       Можно смириться.       Нельзя.       Все они тянулись к нему как к отцу. Но Тим не был уверен, что он испытывает отцовские чувства хотя бы к Дэмиану. Слишком уж запрятался в свою ледяную броню из ожиданий, идеалов и принципов. Такое обнимашками не отогреешь. Да и стоит ли? Брюса, кажется, все устраивало.       Вот он, стоял теперь в двух шагах от Тима, слушал его соображения и стоически игнорировал щеняче-преданный взгляд Джейсона. И протянутые к нему руки. И даже детские пальчики, вцепившиеся в плащ. За это Тиму хотелось скормить страшную летучую мышь чучелу тираннозавра, стоящему неподалеку. Потому что он не был этого достоин. Ни восхищения. Ни всепрощения. Потому что, как бы Джейсон не кричал об обратном, размахивая пистолетами — он простил.       Тим думал, что все они страдали стокгольмским синдромом, поэтому и околачивались поблизости, вместо того, чтобы действительно — по-настоящему, взаправду, — покинуть поместье Уэйна раз и навсегда.       Малыша Джейсона, впрочем, его размышления интересовали мало. Непонимающе насупившись, он напряженно думал о чем-то. Чтобы мгновением спустя вновь протянуть к Брюсу ладошки, просясь на руки.       — Папа?       И в этот миг внутри Тима все заледенело. Покрылось той самой омерзительной коркой, которую он так отчаянно растапливал в Джейсоне, а Дик — в Дэми.       Наступила напряженная тишина. Такая густая, что казалось ее можно черпать ложкой. Тим прижал Джейсона ближе к себе, не давая ему нырнуть носом вниз, не желая расставаться с беззащитным малышом. Защищая от всех напастей, стремясь защитить от очередного разочарования.       И не знал даже, от своего или чужого.       В нем боролись два несовместимых желания: с одной стороны он не хотел его отдавать, с другой понимал, что откусит Брюсу голову, если…       Брюс, это тоже понимал, видимо.       Потому что, стянув маску и перчатки, он послушно потянулся к Джейсону в ответ, беря на руки. Нахмурился на секунду, оценивая покоцанное состояние мини-Колпака — серьезно, этот ребенок пособирал все косяки и ступеньки на своем пути! — коснулся губами виска, прижимая к себе. Тодд в его руках тут превратился в послушный кисель, что растекся на его плече, впервые за эти часы почувствовав себя спокойно. Брюс как ни в чем не бывало продолжил обсуждение дел насущных, поглаживая малыша по спине и едва не баюкая.       Дэмиан скрыл усмешку, но глаза его сверкали мрачным весельем, Дик едва сумел сдержать смешок, замаскировав его дурацким кашлем.       А Тим ничего не мог поделать с тем, что в миг налипшая на внутренности изморозь послушно растаяла, а губ против воли коснулась улыбка.       Пусть притворщик. Но и притворщик может поверить в собственную ложь.       Так что, может, не все еще потерянно.