Вселенная грешников

      двумя годами ранее       Чон Чонгук стоял напротив неоновой вывески «Лаборатория искусства» и медленно выпускал сигаретный дым. Кофейня утром, ночью бар. Он много раз спрашивал Ильхуна, почему тот назвал свою берлогу «искусством». Вместо ответа Чон Ильхун приносил ему сет фирменных настоек, и у Чонгука отпадали все вопросы. Алкоголь действительно искусство.       Намджун считал алкоголь верой, а бар Ильхуна — храмом. Когда они пришли сюда неделю назад, святая жидкость зеленого цвета просочилась внутрь главаря и чуть не запорола им дело.       Они сидели за столиком у окна. Это было идеальное место, где отчетливо просматривалась барная стойка, а сами они оставались незамеченными. Посетителей было немного. Между столами кружили официантки в коротких юбках и черных фартуках. Намджун, знатно налакавшись, то и дело скользил взглядом по их обнаженным ногам. На фоне играла ублюдская музыка, рассчитанная на снобов, снующих по кофейням в поисках лавандового рафа.       — Которая из них? — спросил Чонгук, обращаясь к Тэхену, и пихнул локтем Намджуна, заглядывающего под юбку официантке, склонившейся над соседним столиком.       — Вон та, — Тэхен кивнул головой в сторону бара.       За стойкой стояла девушка с ничего не выражающим лицом. Казалось, что она находится где угодно, но не в этом, очевидно, опостылевшем ей месте. В ее ушах виднелись наушники, а голова время от времени покачивалась в ритм мелодии, которую могла слышать только она.       Чонгук был разочарован. Он ожидал увидеть на ее месте знойную красотку с надменным выражением на лице, а увидел ничем не примечательную и изможденную моль.       — Это и есть та самая Ли Ми Ён? ­— вскрикнул Намджун, чем обратил на их стол внимание половины бара. — Красавица, — шепотом добавил он под испепеляющие взгляды своих компаньонов. К счастью, Ми Ён была в наушниках и не могла их услышать.       — Она никогда не выходит в ночные смены. Брать ее будешь днем, — заключил Тэхен, подзывая Ильхуна.       — Не люблю работать днем. Можешь поставить ее в ночь? — спросил Чонгук у присаживающегося за их стол Ильхуна.       — Нет, брат, не получится, — категорично заявил он.       — Почему? Ты босс или кто? — настаивал Чонгук.       — Эта девчонка терпеть не может, когда ее лапают, а у меня дресс код.       — Проблема в чем?       — Она слишком заметна по ночам.       — Типичная моль, — пробубнил Чонгук, чтобы не услышали остальные.       — Я уже все продумал, — начал Ильхун. — Она будет работать одна. Приходи через неделю к открытию кофейни.       — А ты тот еще жучара, — сощурив глаза, вмешался Тэхен. — Я, как псина, гонялся за ней несколько месяцев, а она все это время пряталась под твоим крылом.       — Ми Ён тут ни при чем, — упрямо заявил Ильхун. — Я не одобряю ваше решение.       — И все равно нам помогаешь, — не сдавался Тэхен.       — Она дочь Чха Сын Вона, — пожал плечами Ильхун.       — Миленькая дочурка нашего врага, — заплетающимся языком протянул Намджун. — Она нам нужна.       — Будь с ней поаккуратней, — попросил Ильхун, обращаясь к Чонгуку. — Когда вы поймете, что она ничем вам не сможет помочь, я бы хотел вернуть ее обратно.       Чонгук плотно сжал челюсть и обратил взор на барную стойку. Бездонные глаза Ли Ми Ён были прикованы к его лицу. Он растянул губы в усмешке, но та быстро сошла на нет, когда Чонгук понял, что Ми Ён его не видит. Она смотрела сквозь него, словно он был невидимкой.       С тех пор Чонгук приходил в кофейню каждый день, и с каждым днем Ли Ми Ён раздражала его все больше и больше. Поначалу он не мог понять, почему она его бесит. Когда Чонгук закрывал глаза, то не мог даже вспомнить ее лица, но, когда он их открывал, то не видел никого, кроме нее.       Его раздражали ее каштановые волосы, собранные в небрежный пучок. Раздражали тонкие и бледные кисти, торчащие из рукавов свитера, который был велик ей на два размера. Раздражали ее потертые джинсы, обтягивающие стройные ноги. Разве может так выглядеть драгоценная дочь главаря преступной группировки? Почему она не купается в роскоши в кругу охраны, а батрачит на врага своего папаши под наблюдением его недругов?       Чонгук часами наблюдал, как она бродит вдоль барной стойки и взбивает сраную пенку для капучино. Ее движения были отточены до мелочей, но при этом были пропитаны апатией и отрешенностью. Она делала все на автомате, как робот.       Теперь он не считал ее посредственностью, какой она показалась ему вначале. Напротив, Чонгук видел, как сильно она выбивается из общей массы. В отличие от остальных девушек, работающих в этом месте, Ми Ён была единственной, кто не пыталась привлечь к себе внимание. Казалось, что она всячески его избегает. Все представители мужского пола вились вокруг нее, как мотыльки вокруг пламени, чем вызывали еле заметное раздражение Ми Ён и очевидную зависть ее напарниц.       Чонгук наблюдал, как очередной хмырь с сальной ухмылкой пытался соблазнить ее, как вдруг понял, что все это время так выводило его из себя. Ли Ми Ён никому не смотрела в глаза.       Когда она проходила мимо его столика, Чонгук схватил ее за руку, но даже тогда Ми Ён не взглянула на него. Она просто уставилась в окно.       — Сейчас позову официантку, — таким же сухим и холодным, как ее взгляд, голосом протянула девушка и плавно выскользнула из его ослабшей хватки.       Чон Чонгук был в ярости. Ему хотелось встряхнуть Ми Ён как следует, чтобы выжать из нее хоть какую-то эмоцию. Сдерживая свои неуместные порывы, он вскочил с места и рванул к выходу.       В оставшиеся два дня он в «Лабораторию искусства» не заявлялся.       Неоновая вывеска моргнула два раза, прежде чем окончательно погаснуть. Чонгук сделал последнюю затяжку, и тлеющий окурок отлетел прямиком в мусорку. Со скрипом открылась дверь, выпуская последнего забулдыгу, и бар вновь превратился в кофейню. Чонгук вошел внутрь и направился к бару.       Ли Ми Ён стояла к нему спиной. Идеальный момент, чтобы напасть незаметно. Может, тогда Чонгук застанет хоть что-то кроме оцепенения на ее лице?       Он видел, как Ми Ён делает глубокий вдох и слегка расправляет плечи, прежде чем повернуться в его сторону.       — Доброе утро, — без энтузиазма проговорила она заученную фразу и начала раскладывать салфетки, лишь бы не смотреть на незваного гостя. — Что будете заказывать?       — Американо, — коротко отозвался Чонгук и плотно сжал челюсть.       Его раздражали ее равнодушие и безжизненность.       Ми Ён кивнула и направилась к кофемолке. По помещению тут же разлетелся громкий жужжащий звук. Чонгук наблюдал, как она темпирует таблетку, включает пролив и четким движением вставляет холдер в кофемашину. Тонкая и ровная струйка течет в чашку и заполняет кофейню бодрящим ароматом.       — Сегодня ветрено, — бросает Чонгук и получает в ответ отрешенное «да».       Он решил сыграть с Ми Ён в игру. Проиграет тот, кто первым выйдет из себя. Чонгук схватил барный стул и медленно потянул его. Раздался отвратительный и оглушающий скрежет. Спина Ми Ён сжалась, как пружина, а плечи непроизвольно поползли к ушам. Уголки губ Чонгука от этой картины дернулись вверх.       — Включи кондиционер. Здесь очень душно, — требует он.       Ми Ён молча берет пульт и нажимает на кнопку. Сверху начинают поступать потоки холодного воздуха.       Чонгук смотрит, как она поглубже зарывается в свитер, но не замечает в ее движениях даже намека на раздражение.       — Можно сделать музыку погромче, а то тут так тихо, что я слышу собственное дыхание, — выплевывает он и начинает барабанить пальцами по столешнице.       Ли Ми Ён опускает чашку с эспрессо и покорно подходит к музыкальному центру, чтобы прибавить звук.       — Нравится Scorpions? — спросил Чонгук, когда услышал знакомую мелодию.       Ми Ён отозвалась очередным «да» и потушила на мгновение зародившуюся к ней симпатию.       Чонгук в очередной раз вышел из себя, даже не подозревая, что раздражает ее не меньше. Просто он не знал, что у Ми Ён было хобби.       Она любила подавлять себя, свои эмоции, чувства, желания. Конечно, так было не всегда. Потребовалось немало времени, прежде чем Ми Ён научилась контролировать свое естество. Поначалу это было просто невыносимо. Ее разрывало от внутренней борьбы, а голос в голове повторял своим вкрадчивым шепотом: «Терпи, не издавай ни звука, скрывай, не показывай, не доверяй. Молчи! Молчи! Молчи!» От шепота, перерастающего в крики, у нее начались головные боли. Давящие, пульсирующие, терзающие. Это были сигналы к бедствию, но Ми Ён игнорировала их. Все, что она делала, — воздвигала стены, за которыми прятала свою боль, обиды и ранения, и от этого ей было по-настоящему тошно.       Природа наделила ее чувственностью и чувствительностью, которых, казалось, хватило бы, чтобы понять и исцелить весь мир. Отчего-то она стыдилась этих своих составляющих и принимала их за слабости, а они тем временем пожирали и травмировали ее. Чувственность Ли Ми Ён отныне величалась агрессией, а чувствительность — раздражительностью.       Но это все была оболочка, лишь образ, который являлся окружающим. Ми Ён казалось, что если выйти за пределы барьеров, которые она тщательно выстраивала, произойдет нечто ужасное, настанет катастрофа, с которой ей не по силам будет справиться. Ми Ён казалось, что стоит показать себя настоящую, проявить эмоции, как она автоматически станет бесполезной.       Это не значит, что Ли Ми Ён не проявляла эмоций совсем. Напротив, постоянные срывы и приступы агрессии возникали, словно из воздуха. Однако по большей степени она просто оставалась равнодушной ко всему и ко всем. Эмпатия, что так необходима человеку, постепенно исчезала, превращая ее сердце в камень.       Снежная королева, каменная леди, робот, Рэмбо в юбке, дьяволица — лишь короткий список тех титулов, которыми ее удостоили. Поддерживание этих образов стало ее жизненным кредо, ее комплексом, ее ахиллесовой пятой.       Люди, которых она когда-то считала своей семьей, восхищались ее мужеством, отвагой, бесстрашием, усердием, выносливостью и целеустремленностью. Но болезненный разум Ми Ён искажал реальность.       Она чувствовала себя лишней и брошенной. Не потому, что была дочерью главаря Черного георгина, а лишь потому, что ей казалось, будто бы она единственная, чью сущность никто не познал.       Ми Ён была далеко не глупой девушкой. Она прекрасно понимала и осознавала, что в том только ее вина и заслуга. Это она замкнулась и отдалилась. Это была ее воля. Так почему же ее так душила обида? Почему, закрывшись в своей комнате ночью, она задыхалась от многочисленных истерик?       Почему я все время отталкиваю тех, в ком нуждаюсь до дрожи? Тех, кто способен исцелить и подарить надежду? И почему все, в ком я так нуждаюсь, не способны проявить чуть больше терпения и дать мне чуть больше времени? Я не железная, не каменная! Я просто дикая кошка, которую в прошлом обидели. Теперь я просто не умею существовать в обществе. Я не знаю, что такое коммуникация. Вернее, знаю, но лишь в теории. На практике — сплошные барьеры и преграды. Замкнутая, закомплексованная, ранимая, напуганная. Просто дайте мне чертово время! Просто перестаньте бросаться пустыми словами и обещаниями! Просто докажите делом свою любовь и привязанность! Я одна из немногих, кто действительно способен видеть поступки и ценить их. Кто не ведется на слова, кто понимает и чувствует все без них. Молчание, тишина, звенящая, душащая, наэлектризованная, способна рассказать мне значительно больше, чем все эти пустые слова. Помогите! ПОМОГИТЕ!!!!!!!!!       Вот лишь отрывок из тех хаотичных мыслей, что посещали ее в минуты эмоциональной слабости. Но наступало утро, и, как темнота рассеивается за окном, так и ее нерешительность исчезает без следа. Ми Ён снова надевает маску и встречает новый день с незримой переменой — каждая такая истерика делает ее жестче и безжалостнее.       Однако настоящая проблема Ли Ми Ён заключалась в том, что она на самом деле страшилась не возможной катастрофы, а неизвестности. Повернутая на контроле, Ли Ми Ён до ужаса боялась отойти от сценария. Импровизации давались ей блестяще, но иррациональный страх и легкая паранойя сковывали ее, причиняя тем самым нестерпимую боль.       Она жила в бесконечном напряжении, контролируя каждый свой вздох и взмах ресниц. Подобно роботу или выдрессированному солдату, без внешних эмоций и лишних разговоров бралась за любое дело, доводя его до совершенства и тем самым изнашивая себя. Ми Ён не признавала усталость, считая ее чем-то постыдным, и тем самым доводила себя до истощения физического, морального и эмоционального.       На фоне истощения она теряла бдительность и совершала глупые ошибки. Одной из таких ошибок была уверенность в том, что Чха Ын У слеп к истине. А истина заключалась в следующем.       От постоянного напряжения у Ли Ми Ён сводило челюсть. По ночам она скрипела зубами и дергалась от мучительных кошмаров. Снова и снова просыпаясь в холодном поту и озираясь по сторонам, Ми Ён прижимала колени к груди, жадно глотая воздух. В каждый из таких разов она никак не могла вспомнить, что именно ей снилось. Не могла зацепиться за те расплывчатые образы, поймать их ускользающий след. Она нервно и остервенело терла свои конечности, пытаясь сбросить с себя прикосновения чудовищ из рассказов Лавкрафта. Ей казалось, что сам Ктулху касался ее своими щупальцами, пока она пребывала в своем самом незащищенном состоянии. Конечно, это были лишь ее догадки и работа больного воображения, ведь, что снилось ей на самом деле, не знал никто.       Но бывали и другие ночи, когда Ми Ён не издавала ни звука и лежала неподвижно. В такие ночи ее крик не разрывал тишину и не нарушал спокойствие ее соседей.       В этих снах не было чудовищ. Напротив, они были очень реалистичными и оттого такими болезненными. Эти сны она помнила досконально, знала каждую мелочь. Они были пропитаны болью, предательством, одиночеством и безысходностью. Все те страхи, что сковывали ее наяву, во снах рисовали страшные картины.       Ей снился человек. Мужчина, лица которого она ни разу не видела. Лицо это было серым и расплывчатым, а потому сильно контрастировало с остальной картинкой — сны Ли Ми Ён были яркими и полными красок.       Этот человек был главным героем ее кошмаров. Он далеко не всегда присутствовал в «кадре» и зачастую лишь наблюдал за происходящим из-за угла, прятался за стволами деревьев и тенью шел по ее следу.       Ми Ён остро чувствовала Его присутствие. Она ощущала на своей шее Его дыхание, была способна впитывать в себя тепло Его тела, но, как бы парадоксально то ни звучало, от этого тепла веяло могильным холодом.       Этот человек мучил ее, терзал, изводил. Устраивал извращенные психологические пытки. Он ненавидел Ли Ми Ён и всячески демонстрировал ей это, примеряя на нее разные оттенки боли.       Иногда они разговаривали. В этих снах Ми Ён была его пленницей, а Он — безжалостным тираном. Она находилась в заточении и была вынуждена повиноваться Его воле. Самым извращенным в этих снах были не пытки этого человека, а удовольствие, которое от них получала Ми Ён. Она с головой ныряла в эти душевные муки, продлевая короткие минуты сна.       Один из таких кошмаров стал для нее переломным, буквально разделившим ее жизнь на «до» и «после».       Сон изначально был необычным, потому что она больше не чувствовала Его присутствия.       Был жаркий летний день. Шумная улица в центре города, кишащая счастливыми и беззаботными людьми. Ми Ён двигалась по тротуару, вдоль ряда с небольшими магазинчиками, против людского течения, словно машина по встречной полосе. Противопоставляло толпе ее не только направление движения, но и ее внешний вид. Она была в черном зимнем пальто, теплом, даже по меркам зимы.       Асфальт плавился под ее ногами, но Ли Ми Ён не чувствовала жара, только озноб и пустоту — Его не было рядом. Еле-еле переставляя ноги из-за тяжести пакетов в обеих руках, Ми Ён то и дело ловила осуждающие взгляды прохожих. Она постоянно оборачивалась в поисках хотя бы намека на Его тень. Но ради чего? Неужели надеялась, что Он защитит ее?       Пройдя буквально пару метров, Ми Ён наткнулась на знакомую фигуру.       — Чха Ын У? — окликнула она его. — Ты что здесь делаешь?       Он посмотрел на нее, не проявляя при этом никаких эмоций, и скрылся в магазине сантехники, предварительно попросив Ми Ён зайти в соседний магазин, чтобы выбрать отцу рубашку.       Дверь, служившая входом в магазинчик, находилась на уровне окон первого этажа многоэтажного здания. Преодолев подъем по разваливающимся ступеням, Ми Ён заглянула внутрь.       В этот момент атмосфера сна резко изменилась. Во-первых, Ми Ён снова чувствовала на себе пристальный взгляд этого человека. А во-вторых, картина, которая перед ней открылась, повергла ее в настоящий ужас, отодвинув все остальные эмоции на задний план.       Казавшийся крохотным снаружи, внутри магазинчик представлял собой огромный рынок. Прямо напротив входа, на расстоянии, примерно, трех метров, в виде буквы «П» располагался прилавок с брендовыми рубашками. Это был единственный по ее внутренним ощущениям безопасный островок на этой обширной территории.       Потолки, возвышающиеся над ней на расстоянии примерно двадцати метров, неприятно кружили голову, провоцируя тошноту. Стены во всю свою высоту были заполнены полками с одеждой всех цветов и оттенков, как в магазине Lacoste. Только это были не добротные поло, а дешевые и бэушные тряпки.       Но не начинка магазинчика так поразила ее - поразили его обитатели. Это были цыгане. Сотни цыган, собравшие в своем виде всевозможные клише. Жуткие, грязные, вызывающие брезгливость даже у самых невозмутимых людей, мужчины, женщины и дети таращили на Ми Ён свои черные глаза.       На фоне всей этой грязи казалось, что вокруг нее рассеивается легкое сияние. Светлая, чистая, в белом воздушном платье, она стояла в эпицентре черноты. Страх и неприязнь сковывали ее внутренние органы, но внешне Ми Ён выглядела невозмутимой. Лишь легкая нервозность в ее движениях выдавала неравнодушие к ситуации.       Под завистливые взгляды женщин и похотливые взгляды мужчин она приблизилась к рубашкам и сосредоточенно приступила к поискам. Прилавок был слишком маленьким, для того чтобы задерживаться возле него надолго, но Ми Ён выжала максимум из этого времени.       По какой-то непонятной причине, которая каждый раз преследует нас во снах, мы не можем покинуть неприятное нам место, не смотря на то, что все наше естество к этому отчаянно стремится. Именно это и случилось с Ли Ми Ён.       Ее разум приказывал ей со всех ног бежать, но тело не слушалось и вело ее вглубь этого ада. Цыгане вокруг нее замерли. Двигались лишь их глаза, и чем дальше Ми Ён продвигалась, тем отчетливее в них читалось злорадство.       Заворачивая за единственный имеющийся угол, Ми Ён рассчитывала наконец-то скрыться от этого внимания, в то время как ее внутренний голос тихонько посмеивался над ней: «Не будь такой наивной. Ты же ЗНАЕШЬ, что дальше будет только хуже».       Странно, но в этот раз Его присутствие придавало ей силы и уверенность. Словно пока Он присматривает за ней, ничего плохого не случится. Казалось, Он не позволит причинить ей вред. Не допустит, чтобы этот сон стал еще большим кошмаром. Поэтому она осмелилась сделать последний шаг.       Пульс участился, дыхание сбилось, а в голове поселился страшный шум. Ми Ён едва держалась на ногах от охватившего ее чувства. Она не верила своим глазам.       Перед ней на километры простирались ряды с насекомыми, червями и пауками. Стояло мерзкое жужжание жестких крыльев, склизкое шуршание и стрекот. Ряды состояли из множества прилавков, за которыми стояли цыгане, демонстрирующие свои «товары». Эти «продавцы» были элитой в этом мирке и, как оказалось, являлись не самыми грязными и жуткими. По-настоящему страшными были цыгане, что выстроились перед ними в очередь. Тысячи изможденных и провалившихся лиц с многочисленными язвами и нарывами.       Как приходят в движение тараканы, когда зажигается свет, так и эти цыгане, словно почуяв цветочный аромат Ми Ён среди стоящего там смрада, огромной волной направились в ее сторону. Они тянули к ней свои грязные и травмированные руки, обнажая гноившиеся раны.       Не в силах пошевелиться от сковавшего ее страха, Ли Ми Ён закрыла лицо ладонями, предвкушая нечто ужасное. Однако ничего не произошло, потому что сон ее снова изменился.       На этот раз она оказалась на вокзале. В реальной жизни это было одно из лучших мест, в которых довелось побывать Ми Ён. Девственная природа, яркие и сочные краски, ненавязчивый древесный аромат и гулкий шум поездов.       Кошмар же рисовал это место иначе. Вокзальное здание было серым, хотя в оригинале оно было ярко-розовым. Выбитые стекла и посредственные граффити на потрескавшихся кирпичах.       Вмиг поднялся сильный ветер и на улице резко потемнело. Запахло сыростью и плесенью. Ми Ён вдруг стало очень холодно и одиноко.       Как и в тот день, когда все это было реальностью, в своем сне Ли Ми Ён ждала Чха Ын У, но его все не было и не было. Минуты сменялись часами, а он все еще не давал о себе знать.       Ожил мобильник. Ми Ён не сразу поняла, что это за звук. Трясущимися руками она поднесла телефон к уху.       — Алло? — раздался ее слегка осипший и настороженный голос. — Кто это?       — Это Ын У, — ответили на другом конце. Но голос был не его.       — Где ты? — спрашивает Ми Ён, судорожно оглядывая территорию.       Вокруг нее постепенно скапливались люди. Повсюду витал сигаретный дым и запах. Она смотрела под ноги и видела на асфальте лишь бычки и неприглядную слюну.       — Когда ты придешь?       Ответа не последовало. Звонок прервался из-за отсутствующей связи.       Тоска лавиной обрушилась на Ли Ми Ён. С трудом сдерживая слезы, она схватила свою сумку с вещами и отправилась на поиски пункта назначения.       Ми Ён страдала топографическим кретинизмом, поэтому для нее было непосильной задачей отыскать то место, где она была лишь однажды. Тогда ее вел Чха Ын У — человек, которому она целиком и полностью доверяет. Ми Ён даже не пыталась запомнить дорогу.       Она чувствовала себя преданной и брошенной. Петляя по одним и тем же тропинкам, Ми Ён снова и снова возвращалась на этот проклятый вокзал.       Она села на бетонные ступеньки у черного входа, где не было зрителей, и разрыдалась. Слезы душили ее. Каждый вздох давался с огромным трудом. Обида и безысходность резали ее сильнее заточенного ножа. Ей было так плохо и тяжело. Ми Ён обнимала себя за хрупкие плечи, подтянув к подбородку колени, и раскачивалась взад и вперед, как в колыбели. В этот момент она отчаянно нуждалась в ком-то, кто мог бы просто пожалеть ее.       — Почему ты тоже меня оставил? — не поднимая глаз, спросила она, снова почувствовав Его присутствие. — Почему вы все меня бросили? Почему? За что вы так со мной?!       Ли Ми Ён перешла на крик. Ее истерика достигла своего пика, а это означало только одно — совсем скоро она уступит свое место агрессии.       Ми Ён вскочила, размазывая по лицу слезы.       — Ты достал меня, понял? — кричала она человеку напротив. — Я ненавижу тебя! Не-на-ви-жу! Почему ты так поступил? Да как ты посмел оставить меня?       Она, правда, не понимала. Ей казалось, что это неправильно, хоть и не до конца знала почему.       — Да что же ты молчишь? — Ми Ён приблизилась к нему и ткнула в его грудь пальцем. — Давай, скажи, как ты меня ненавидишь!       Ее пробрало на истерический хохот. Со стороны казалось, будто она сошла с ума. Ли Ми Ён хотела спровоцировать Его, добиться хоть каких-то эмоций, но тщетно. Человек не двигался и просто смотрел на нее.        — Что случилось? Ответь мне!       Запал постепенно пропадал, и слезы снова сжимали в судороге горло.       — Я так устала! — призналась она, позволяя крупным слезам скатиться по ее раскрасневшимся щекам. — Можешь отвести меня домой?       Ми Ён ненавидела себя за слабость даже во сне, однако только в своих кошмарах она могла позволить себе быть слабой.       — Пожалуйста! — взмолилась она. — Отведи меня домой. Я…       Тепло и облегчение захватили Ми Ён, сделав ее тело и разум невесомыми. Напряжение тысячи дней и ночей резко спало. Легкость, заполнявшая каждую клеточку ее тела, действовала опьяняюще. Он обнимал ее, прижимая к своей груди, и практически неощутимо гладил по спине. Человек жалел ее. Человек ее любил.       На этом моменте она проснулась. Пробуждение было плавным и спокойным. Ми Ён смахнула остатки слез и нехотя вернулась в реальность.       Она была ошеломлена. Этот парень проявил заботу по отношению к ней. В области желудка что-то приятно щекотало, и постоянно перехватывало дыхание, подобно тому, как бывает, когда катишься с горки. Ли Ми Ён впервые в жизни влюбилась. Этот сон стал началом их романа.       Она писала ему стихи.

Которую ночь умираю от одиночества,

Задыхаюсь и плачу в объятиях темного прошлого.

Надоело придумывать тебя снова и снова,

Прорабатывать образы и крутить диалоги.

Все мечтаю, что встречу тебя на досуге…

Но зачем? Ты же просто не существуешь!

Есть пятьсот установок в моей голове.

Я, как гребаный робот, завишу от кнопок.

Поменяй батарейки, промой мне мозги,

Отыщи меня, где бы ты ни был.

Очень хочется верить, что где-то ты есть,

Даже если ты все-таки вымысел.

      Это была ее тайна, секрет, который Ми Ён бережно хранила. Если подумать, то такая жизнь была просто невыносима, и к ней, пожалуй, невозможно было привыкнуть, но за неимением ничего другого, Ли Ми Ён казалось, что все, что с ней происходило, — норма.       Она искренне верила, что сможет избавиться от этих кошмаров, когда сбегала из дома. Но они становились все хуже и хуже.       Чон Ильхун принял ее, как родную, и обеспечил внешнюю безопастность, но кто мог защитить Ми Ён от нее самой?       — Ваш кофе, — произнесла она и уперлась в дуло пистолета.       Чашка в ее руках опустилась на барную стойку.       — Тебе конец, Ли Ми Ён, —вкрадчивый голос заполнил собой все пространство, а палец Чонгука плавно опустился на курок.       Ми Ён медленно скользила взглядом по оружию, словно поглаживала его, вела незримую линию по руке своего убийцы до плеча и выше, пока не дотронулась до лица. Это было Его лицо.       — У тебя зеленые глаза, — произнес Чонгук, когда их взгляды соприкоснулись. — Я проиграл.