程姚

      Коридоры Башни Кои словно созданы для того, чтобы гасить звуки и скрадывать шаги. Тут так тихо, хотя вечер еще не настолько поздний, и по переходам, помимо бегающих слуг, могут проходить адепты и гости Ордена, не желающие отходить ко сну по гусуланьскому режиму. Поэтому двое Глав идут чинно, раскланиваясь с редкими встречными, на своем пути к гостевому крылу Благоуханного Дворца, где всегда тихо и нет никого, кто мог бы помешать драгоценным и уважаемым посетителям Лань Лина отдыхать. Высокий мужчина в фиолетовом ханьфу хмурится и раздраженно фыркает при виде очередной испуганно пискнувшей и сложившейся в поклоне горничной.       — Какого черта здесь столько слуг?!       — Подготовка покоев для столь высокочтимых гостей должна быть безупречной, — отвечает его невысокий спутник в золотистой мантии с роскошным пионом на груди. Его макушка, даже с учетом ушамао, едва на уровне подбородка первого мужчины, зато ступает он, в отличие от чеканящего шаги спутника, и вовсе неразличимо.       — Все, что мне нужно, я подготовлю сам, — отрезает гость и опускает руку на талию идущего рядом.       Тот изящным, практически неразличимым движением выскальзывает из объятия.       — Я не сомневаюсь в вашей самостоятельности, но не стоит этим заниматься посреди коридора.       — Отчего нет, — собеседник сжимает и разжимает кулак на пустом месте и заводит руку за спину, — не думаю, что господин Верховный Заклинатель был бы против.       — Кажется, главе Цзян не терпится оказаться в своих покоях и отдохнуть, — бросил предупреждающий взгляд глава Заклинателей и, поймав ответный, закончил, — одному.       Дальнейший путь был проделан в молчании.       На пороге гостевых покоев Гуанъяо со всей возможной почтительностью поклонился:       — Доброй ночи, глава Цзян. Надеюсь, время, проведенное в Башне Кои, будет для вас приятным.       — Будет, — недовольно роняет на учтивое пожелание Цзян Чэн и резким, уверенным движением подхватывает главу Цзинь за талию, прижимая к себе, разворачивает, оглядывает коридор на наличие нежелательных свидетелей и захлопывает дверь, только затем отпуская.       Гуанъяо отступает вглубь комнаты, с невозмутимым лицом оправляя смятый верхний халат.       — Можешь не стараться, — комментирует его действия Ваньинь, подходя ближе.       — Глава Цзян, умерьте свой пыл, — Яо кладет руки на плечи собеседнику, надавливает, опуская на сидение за столиком. Пусть он ниже, тоньше, хрупче, но в его изящных руках власть, способная заставить подчиниться даже такого сильного и своевольного заклинателя как Саньду Шеншоу.       Тот недовольно хмурится, но это выражение лица слишком привычно для мужчины, и Гуанъяо улыбается, начиная медленно кружить касаниями рук по плечам, спине, шее...       — Глава Цзян, вы слишком напряжены, — почти мурлычет он, ловя чужие мурашки от дразнящего прикосновения его пальцев к дорожке волос, сбегающих от затылка к шее, — я же сказал: в предоставленных покоях вам следует отдохнуть.       Острые пальчики проходят между туго стянутых прядей, начиная массировать кожу головы.       — А если вы не отдохнете этой ночью, я буду считать себя плохим хозяином, — лукавый шепот на ухо и резкое движение кисти, снимающее заколку и освобождающее тяжелый каскад волос, в который Яо с наслаждением зарывается. От них всегда немного пахнет сыростью, как будто только что из купальни, пусть они и совершенно сухие.       Мгновение наслаждения и потери концентрации и, как следствие, контроля над ситуацией аукается очередным бесцеремонным хватом поперек талии и усаживанием на колени. Щелчок пальцев — и ушамао улетает куда-то в угол комнаты. Не только Гуанъяо нравится возиться с волосами партнера.       — Глава Цзян, Глава Цзян, вы так неаккуратны, — посетовал он, пока тот вел носом по шее, зарываясь куда-то за ухо, — а ведь я вашу заколку аккуратно сложил на стол, неужели ответная любезность не возможна?       — Бесит меня твоя шапочка, — выдыхает на ухо Цзян Чэн, — и без нее ты прекращаешь лицемерить. Почему ты злой весь вечер, меня своими сладенькими улыбками обмануть не пытайся.       Последнее он говорит, уже глядя в золотистые глаза.       — Проблемы, — совершенно другим тоном, с совершенно иной интонацией отвечает Цзинь и тут же продолжает, зная, что собеседнику не хватит настолько лаконичного ответа. — Одна группа заклинателей, с которой я имел дела, уже давно их доставляет, но это часть рабочего процесса, а сейчас у них наметился лидер и пробует качать права.       — И ты уже даже знаешь, как именно их устранить.       — И я уже даже знаю, как их устранить, — Гуанъяо улыбается ядовито и целует в уголок губ главу Цзян. — Ну, ты доволен? Я перестал отвлекаться на посторонние дела.       — Доволен я буду, когда ты голос сорвешь подо мной под утро, — тем не менее гораздо более мирно отрезает Ваньинь и дергает пояс верхнего одеяния, почти срывая ткань. — Мантия ваша меня тоже бесит, с н и м а й.       Яо смеется, вставая с его коленей, изящно роняя с плеча халат, через голову снимая кругловоротую клановую мантию:       — Главное, что тебе нравится то, что под ней, — и так же смеясь, падает спиной вперед на кровать, принимая напор главы Юньмэн Цзян.

***

      Его роняют спиной вперед в изножье кровати, угрожающе нависая сверху, плавно перемещая вес сначала на колено, затем и на опущенные по бокам от Гуанъяо руки. Цзян Ваньинь хищно раздувает ноздри и смотрит голодно, и кто А-Яо такой, чтобы не дать любовнику реализовать его охотничьи инстинкты?.. Цзинь ужом извивается, подтягивая себя выше из захвата сильных рук — чужие ладони на талии скользят по шелку ханьфу лишь оглаживая, а не хватая.       — Куда? — переставляя колено по постели, продвигается вперед Цзян Чэн.       — Никуда от вас, глава Цзян, не извольте беспокоиться, — медовым голосом с ласковой улыбкой отвечает Гуанъяо, в противоречие словам снова уползая выше и выше.       Но его партнер давно выучил все эти фокусы, на второй раз успевая развести полы ханьфу и зацепить завязки штанов, так что Яо своим движением только помогает любовнику избавить его от очередного лишнего предмета одежды. Цзян Чэн усмехается, сдергивая светлую ткань окончательно, оголяя стройные ноги, и отбрасывает в сторону, куда-то к шапочке, мантии и верхнему халату.       — Правильно, никуда ты не денешься, а если попытаешься — свяжу, — низко, с тихими урчащими нотками продолжает свое наступление Глава Юньмэн Цзян. У обоих на губах играет улыбка, в жестких чертах Цзян Чэна больше похожая на усмешку. Яо поднимает руку, нежно касаясь щеки и уголков губ своего мужчины:       — Глава Цзян так жесток, — выдыхает, глядя из-под ресниц.       Тот чуть поворачивает голову и целует ласкающие его пальцы. Гуанъяо подается вперед, приподнимаясь на локтях, Цзян Чэн тянется к нему за мягким поцелуем, оглаживая колени, скользя выше, сжимая ладони на бедрах. Они целуются долго, неторопливо, наслаждаясь друг другом, смакуя вкус. Глава Цзян укладывает любовника на лопатки, устраиваясь меж разведенных ног, а Ляньфан-цзюнь держит его лицо в ладонях, мягко ероша волосы на висках.       Постепенно обоим становится мало, дыхание утяжеляется, губы Цзян Чэна спускаются на подбородок, шею, рука крепко обнимает тонкую талию, прижимая к себе, приподнимая над кроватью. Гуанъяо тихо вздыхает, с тонкими, почти незаметными всхлипами хватая воздух. Одна его рука окончательно запутывается в волосах Цзян Чэна, крепко прижимая его голову к себе, а вторая скользит к изголовью кровати, куда-то за подголовный валик, извлекая маленький флакон.       Глава Юньмэн Цзян мгновенно реагирует на едва различимый звон стекла и требовательно тянет руку. Гуанъяо плавно вкладывает флакон в его ладонь и откидывается на спину, расслабляясь.       В списке вещей при подготовке покоев для Главы Ордена Цзян обязательным пунктом значится "масло для массажа". Все горничные Башни Кои знают, что грозный Саньду Шеншоу после тренировок требует его для смягчения и растяжения напряженных мышц, но не доверяет вертихвосткам-массажисткам, поэтому запирается и делает все сам — а так жаль, ведь он один из самых красивых мужчин поколения!       Обильно смоченный маслом палец скользит меж ягодиц Яо, кружа у входа, осторожно трогая края. Верховный Заклинатель вздыхает громче, когда палец проникает внутрь, и открывает глаза, едва ли фокусируясь на золотистых стропилах под потолком. Он чувствует внимательный взгляд Цзян Чэна, контролирующий его состояние по выражению лица, вздохам, взгляду, и эта забота растекается теплом в груди. Они не были вместе месяц, если не больше, видя друг друга в основном в виде подписи к документам, и успели соскучиться, в том числе и телесно. Яо мог бы подготовиться заранее и сделать все быстро, но он ждал именно такого исхода. Они оба ждали.       Второй палец присоединяется скоро, и они вместе движутся уже резче, проникают глубже, растягивая всерьез — надавливают, массируют, сгибаются, расширяя проход. На каждое такое движением Цзинь отзывается совершенно особыми стонами или вздохами, быстро начиная извиваться всем телом, подаваться на пальцы. Для Ваньиня это сигнал к действию — не прекращая размашисто двигать пальцами, второй рукой он буквально раздирает ворот нижнего короткого ханьфу, распахивает их вместе с внешним, сбивает куда-то под бок, набрасывается на желанное тело с поцелуями, одновременно оглаживая бока. Смятое ханьфу путается в пальцах, мешает мягкой щекоткой проходиться по ребрам.       — Слишком много тряпок, я запрещаю тебе одеваться, — рычит он куда-то в ключицу, сдергивая с распластанного Гуанъяо остатки одеяний. Верховному Заклинателю тем временем тоже надоедают лишние слои одежды на любовнике, и он дергает Цзян Чэна за воротник — вперед и в стороны, почти опрокидывая на себя, с шипением отвечает:       — Ждать тебя в покоях обнаженным и с подставленной задницей? Не слишком ли большая наглость для человека, который все еще не снял даже клановой накидки?       Да, Цзиню хотелось уже огладить сильные плечи Главы Цзян, пустить красные полосы по спине, проследить кубики мощного пресса и поцеловать шрам от дисциплинарного кнута, которого тот почему-то все еще стеснялся. Поэтому приходится перетерпеть вмиг покинувшие его тело пальцы, не сдержав, впрочем, разочарованного хныка, чтобы наконец увидеть, как так же резко и бесцеремонно, как чужие, Саньду Шеншоу отбрасывает прочь собственные одежды. В ворохе черно-фиолетовой ткани обиженно звенит колокольчик Ордена.       Яо тянет руки, Яо ждет и жаждет, и чужое тело накрывает его теплой волной, захлестывает ощущениями. Они снова целуются, и в этот раз в их движениях куда больше страсти, чем нежности — языки сплетаются, зубы не уступают друг другу в количестве укусов, и хоть Глава Цзян со временем отвоевывает инициативу, его партнер не упускает возможности скользнуть своим острым язычком в чужой рот. Цзян Чэн рычит, хлопая по простыни в поисках флакона с остатками масла. Стеклянная пробка улетает на пол, чудом не разбиваясь вдребезги, а Глава Юньмэн Цзян широким жестом выливает жирно блестящую жидкость на свой член, уже приставленный к заднему проходу. Гуанъяо стонет "Давай, давай, давай" и следом довольно кричит, когда одним плавным движением любовник вбивается почти на всю длину.       Несколько секунд чтобы привыкнуть, отдышаться и посмотреть друг другу в глаза. Вероятно, найти там что-то важное друг для друга и начать двигаться — почти синхронно, почти как одно целое.       А-Яо закидывает руки за чужие плечи и обнимает главу Цзян ногами за талию, а тот одной рукой придерживает партнера, второй упираясь в кровать, двигаясь размашисто, сильно, но плавно. Ткань простыни в сжатом кулаке трещит — не исключено, что вот-вот порвется. Да и плевать, когда в Башне Кои считали простыни. К тому же, после ночевки Саньду Шеншоу их сжигает Цзыдянем — сложно было бы объяснить происхождение дыр и некоторых пятен. Так что пусть горничные обсуждают лучше, какой он самодур и параноик, чем то, кого это он трахает всю ночь напролет.       “А ночь определенно будет долгой”, — обжигает довольством мысль, когда он слышит все более разнузданные стоны А-Яо, переходящие в крики.       — А-Чэн, А-Чэн, — жарко шепчет он на ухо, и только от одного ласкового обращения все сгорает внутри, — А-Чэн, люблю тебя, хочу тебя, дай мне еще, я хочу тебя еще, сильнее, аааааах!..       Допрашивается, как всегда допрашивается, Ваньинь хватает его за ногу и закидывает ее себе на плечо, приподнимаясь и почти складывая пополам. Крик стоит такой, что сложно не оглохнуть, но глава Цзян только обхватывает член любовника и быстро, в несколько слитных с рывками бедер движений, доводит до первого оргазма. Самому не хватает еще немного, и он финально дотрахивает обессилено расслабившееся тело под ленивые стоны еще не отошедшего А-Яо. Изливается внутри и выходит, почти падая рядом на бок и тяжело дыша. Подтягивает к себе горячее податливое гибкое тело и слушает довольное урчание, а затем и копошение, в результате которого ему на плечо укладывают голову, а через бедро перекидывают ногу. Лениво поворачивается и смотрит на тёмную макушку, уютно устроившуюся на его плече, затем снова возвращает взгляд в потолок и ему же сообщает:       — То, что сюда не ворвалась охрана, означает, что они сознательно не спасли своего Верховного Заклинателя. Твои вопли было невозможно не услышать.       — Вы плохо знакомы с возможностями звукоизоляции Благоуханного Дворца, глава Цзян, — медовым голосом проурчали ему на ухо, а затем влажно провели язычком по кромке ушной раковины, — желаете продолжать их испытывать?       Вместо ответа его ожидаемо вжали в постель.

***

      — Г-господин Верховный Заклинатель, простите этого ничтожного адепта, но ваша просьба... не может быть удовлетворена.       Гуанъяо поднимает черные брови, не меняя, впрочем, вежливую улыбку на лице. Эдакое легкое недоумение.       — Вы не можете сопроводить нас к Главе Цзян?       — Н-не могу, — продолжал заикаться одетый в фиолетовое адепт. Интересно, с чем связано его косноязычие: с природным недостатком, робостью перед высокой (фигурально) персоной или чем-то, что он обязан скрывать?       — С чем же это связано, позвольте спросить, ведь визит Верховного Заклинателя был назначен на этот день и это время, — недовольно каркает один из свиты Гуанъяо, суховатый немолодой чиновник. Глава Цзинь поднимает руку, мягким жестом прося помолчать.       Адепт Ордена Цзян затрепетал еще сильнее, сглотнул и начал судорожно озираться. Придти на помощь ему было некому, а Гуанъяо продолжал выказывать ненавязчивое, но все же требовательное ожидание ответа.       — Г-глава Ордена Цзинь, позвольте разместить высокочтимую делегацию в приготовленных покоях, а Вас препроводить к Главе Цзян, — все же пришел к внутреннему компромиссу служащий Пристани Лотоса. Интересно-интересно, куда же он поведет главу Цзинь в одиночку?       Гуанъяо милостиво соглашается.       Его ведут по коридорам Пристани, а он осматривается со сдержанным любопытством, ведь провожатый провел его ко внутренним покоям, где он будучи гостем, пусть и знатным, бывать не мог. И правда, эта часть резиденции клана лотоса Яо не знакома, за исключением коротких тропок до опочивальни главы Цзян, но об этом никакому слуге знать тем более не полагалось.       И вот, цель их рискового путешествия — маленький внутренний двор, влажная плодородная земля Юньмэна на котором истоптана до пыли жесткими сапогами. Казалось, только одна влага орошает ее — кровь.       Как, например, сейчас.       Несчастный, запертый там, не скован ни цепями, ни веревками, но деваться ему с очерченного прямоугольника некуда — с трех сторон его ограждают подъемные решетки, за которыми только выходы в страшные застенки подземной части Пристани, о которых в народе ходят слухи не первый год. А с четвертой, последней — выход к жилью и веранда, однако для мечущегося по двору приговоренного там только верная смерть под взмахами хлыста.       На веранде, не пачкая пылью двора носки своих сапог, стоит грозный глава Цзян, сейчас как никогда оправдывающий свое прозвище Саньду Шэншоу. В его глазах ярость, лицо искажает почти звериный оскал, яростный рык клокочет в горле, движения, направляющие кнут, отточенные и смертоносные, приводят в движение все поджарое натренированное тело, взметаются даже полы клановой мантии. Яо не может оторвать глаз. Пленник кричит, конвульсивно дергается, у него уже нет сил хотя бы попытаться избегнуть кары фиолетовой молнии Цзыдяня, полосами снимающей с него кожу. Невероятная сила, окутывающая хозяина духовного оружия, была видна невооруженным глазом — фиолетовые искры трещали в волосах и одежде, хлопки ударов звучали как раскаты грома. У Гуанъяо пошли мурашки по телу, маленькие волоски на шее встали дыбом от витающего в воздухе напряжения... или не только от него.       Несчастный, испускающий дух на пыточной площадке, кажется, заметил нового зрителя на спектакле своей казни или отреагировал на иное цветовое пятно сквозь застилающую глаза кровь, неважно, но он дернулся в сторону главы Цзинь, прохрипел, пытаясь, очевидно, что-то сказать, а может позвать на помощь, но лишь выхаркал новую порцию крови, влившуюся в алые ручейки, струившиеся по двору. Мертвая земля с трудом впитывала такое орошение, пыль мешалась в грязь.       — Молчать, тварь! — следующий удар был столь силен, что отбросил пленника к противоположному краю площадки, — говорить надо было на допросе, тогда от тебя была бы хоть какая-то польза!       Взмах. Хлопок. Истошный крик.       Все еще стоящий рядом адепт-провожатый почтительно склонился к уху Верховного Заклинателя.       — Последователей темного пути поймать изволили, этот последний остался, главарь. Три дня выпытывали, не пытались ли те воскресить Старейшину Илина, — прошептал он в суеверном ужасе.       Гуанъяо понимающе кивнул, ни единым мускулом не выдав своих истинных эмоций, оставаясь нейтрально-доброжелательным. Разве что глаза довольно блеснули.       Темный заклинатель — то, что от него осталось, — валялся на боку в грязной луже собственной крови и с хрипом проталкивал сквозь сломанные ребра воздух. Саньду Шеншоу скривился в отвращении и сделал еще одно движение рукой — совсем иное, отнюдь не столь мощное и размашистое. Словно голову курице свернул — раздалось премерзкое чавканье, и от тела на земле больше не донеслось ни звука. Фиолетовая змея Цзыдяня медленно опала кольцами с шеи казненного, сползла с него и втянулась в кольцо, только мелькнув в воздухе и рассыпав пару ярких искр.       Цзян Чэн повернулся к пришедшим. Нельзя было сказать, что он тяжело дышал, но грудь его вздымалась заметно глубже и чаще, чем обычно, глаза метали молнии. Невидимые, но все еще ощутимые разряды потрескивали на грани слуха.       — Глава Цзинь... — фиалковые глаза сузились.       — Глава Цзян, — склонился в подобающем поклоне Верховный Заклинатель, — сожалею, что приходится отрывать вас от внутренних дел Ордена, но наша встреча...       — Идемте, — едва поклонившись в ответ и с натяжкой соблюдая рамки приличий, Цзян Чэн сорвался с места, вступая в лабиринт коридоров, разве что за руку не сдернув Гуанъяо за собой. Впрочем, едва Верховный Заклинатель вместе с ним скрылся в переходах, он проделал это, с той же силой, с которой наносил удары хлыстом, сжав руку спутника повыше локтя.       Едва достигнув личного кабинета, Цзян Чэн грубо втолкнул Гуанъяо внутрь, захлопнув за собой дверь. Гуанъяо оказался заперт между нею и нависающим разъяренным Цзян Чэном.       — Твоих рук дело?       — О чем вы, Глава Цзян, — невинно захлопал глазами Яо, — ведь мы договаривались о встрече по поводу..       — Не прикидывайся дурачком! — тяжелый кулак заклинателя с грохотом впечатался в темное дерево совсем рядом с головой главы Ланьлин Цзинь, — и не делай его из меня! Тот кусок мяса во дворе узнал тебя, не пытайся отрицать!       — Глава Цзян, я думаю, вы преувеличиваете, — тонкие ладони мягко опустились на плечи Хозяина Пристани, — возможно, несчастный увидел во мне надежду на спасение, но, ах, он плохо знаком с Главой Юньмэн Цзян.       — Не увиливай! — рыкнул Цзян Чэн.       — Как я могу. Пред грозным Саньду Шен-ах!       Хватка на плече усилилась до по-настоящему болезненной. Останутся синяки.       — Не лезь.       — Куда?       — В мои дела, — прорычал Ванинь, трепеща крыльями носа.       — Цзян Чэн, я клянусь тебе, — неожиданно серьезно ответил Гуанъяо, — я не касаюсь дел Пристани.       Долгие минуты Цзян Чэн вглядывался в тонкие черты лица, приобретшие чуть ли не праведную суровость, в светлые глаза, открыто и искренне распахнутые. И не видел ничего, за что мог бы уцепиться, с помощью чего мог бы вытащить, извлечь на свет правду о связях падали, сдохшей в его подвалах, с сиятельным Верховным Заклинателем. Цзян Ваньинь не был глуп и потому пребывал в уверенности, что опасности ни для клана, ни для него лично в этой ситуации не было. Интуиция, опыт, даже извечная паранойя — всё отрицало опасность. Но было что-то еще. Было — и укладывалось в одно из тех правил, что лежали в основе их с Гуанъяо отношений. Каждому позволено иметь тайны.       Чаще всего это было удобно им обоим. Иногда это злило. А конкретно сейчас — выбешивало до звёздочек перед глазами.       Взгляд золотистых глаз помутился, поле зрения смазалось. Через секунду перед глазами Верховного Заклинателя было лишь морёное дерево кабинета главы Цзян. Гуанъяо ахнул — от неожиданности, от болезненного рывка за плечо и от странного восторга, что переполнял его с того мгновения, как он увидел Цзян Чэна на внутреннем дворе — жестокого, беспощадного, во всполохах молний. Закрученная пружина сорвалась, и ему оставалось только вынести силу многократной отдачи.       Треск ткани за спиной у Гуанъяо был ужасен, но глава Цзинь верил в крепость шелка и золотой нити на его официальных одеждах. Они должны были выдержать сорвавшуюся с цепи ярость главы Цзян, иначе...       Что "иначе" Яо додумать не успел: боль от впившихся в бедра пальцев заставила сдавленно вскрикнуть.       — Кричи, — раздался над ухом тихий, грубый как наждачка, леденяще спокойный голос, пускающий мурашки по позвоночнику. — Кричи, я уверен, моим подручным будет приятно знать, как их Глава выбивает из Ланлинь Цзинь выгодные договора. А вот насчет твоих спутников не уверен.       Гуанъяо прикусил губу, молча покрываясь крупной дрожью от прикосновений мозолистых пальцев, развязывающих его пояс, лишающих его штанов. Шершавый язык широко мазнул по шее, заставив зажать рукой собственный рот.       Отчаянно зажмурившись и вжимая ладонь в губы, Яо ощутил как все те же сводящие с ума грубые пальцы обхватывают и мнут ягодицы, разводят упругие половинки... и замирают, коснувшись входа. Слишком растянутого, для двух недель разлуки, и слегка маслянистого.       — Ты... — низко и хрипло.       — Должны же быть преимущества в пользовании личным экипажем, — соблазнительно-самодовольным бархатным шепотом проинформировал Гуанъяо дверную панель, упираясь лбом в скрещенные руки, — дорога была нудной и дол-НГХ!       Пришлось закусить собственное предплечье, когда в него вошли жестко, резко, на грани боли. Упоительно. Так, как того и хотелось в маленьком плотно зашторенном пространстве паланкина, пока Верховный Заклинатель баловался со свежим массажным маслом и небольшой нефритовой игрушкой.       Рваное дыхание партнера совпадало с оглушительным стуком крови в ушах. Цзян Чэн тоже пытался совладать с собой и не двигался, выбитый из колеи узостью прохода, что оставался тугим, несмотря на растяжку. Маленькая шалость в карете была пару часов назад, смазки там оставалось совсем немного (невозможно было допустить, чтобы даже маленькое пятнышко просочилось на одежды), так что саднило в первые секунды обоим.       Почти синхронно с любовником переведя дыхание, Ваньинь задвигался, неторопливо, но мощно и размашисто. Глаза Гуанъяо под полуприкрытыми веками закатились от наслаждения, он всем телом впитывал эту мощь и силу, получал удовольствие, гася чужой гнев и раздражение, принимая таким и так, как есть.       Темп ускорялся, очевидно преследуя цель наказать за подозрения, но одновременно нагоняя свое собственное удовольствие. Их удовольствие.       Держать свои стоны при себе было сложно, но закушенное запястье хорошо справлялось со сдерживанием звука: тёмный след чуть ниже по предплечью легко скрывался одеждой. Гуанъяо знал это. За много лет прекрасно научился прятать всё, что должно быть спрятано.       Тяжелая рука потянула за локоть, отводя от лица — Гуанъяо едва успел сделать судорожный вздох, больше похожий на всхлип, как его рот ту же зажали ладонью. Над ухом снова раздался хриплый голос, с затаенными сдерживаемыми раскатами рыка в нём:       — На твоем теле могут быть только мои следы.       Протяжный вой гасился широкой ладонью еще лучше, особенно когда вторая нашарила истекающий смазкой член. Широко распахнув невидящие глаза, Глава Цзинь тяжело дышал через нос, изо всех сил упираясь рукой в дверную панель, другую заводя за спину, вцепляясь в бедро своего мужчины.       Всего нескольких грубых движений по члену хватило, чтобы содрогнуться всем телом в прошивающем удовольствии, излиться в кулак, сжимая член внутри себя. Ухо обжег рычащий выдох Цзян Чэна, кончающего от чужой оргазменной дрожи, зубы Саньду Шэншоу впились в основание шеи, виднеющееся в разошедшемся вороте золотых одежд.       Не успела бы догореть одна палочка благовоний, как Цзян Чэн отстранился. Осторожно вышел, успокаивая потяжелевшее дыхание, вытер извлеченным из рукава платком перепачканную в семени руку. Гуанъяо тем временем медленно, перебирая по деревянной панели двери руками, развернулся и оперся о нее спиной. Ноги не держали, голова всё еще шла кругом. Нужно было собраться с силами: надеть валяющиеся в ногах штаны, поправить одежду и волосы, найти ушамао, которое опять куда-то скинули в порыве злости... Пока Гуанъяо хватило только на то, чтобы достать собственный платок и, заведя за спину, собрать вытекающее семя. Чуть поморщившись, пальцами помог себе очистить вход — не всё, но хотя бы не будет пачкать исподнее в течение дня.       Тут его дернули вверх, заставляя встать ровно. Не успел Яо сфокусироваться, как штаны были возвращены на место, туго затянуты, полы ханьфу одернуты и даже воротник был поправлен в более-менее приличествующее положение. Фиалковые глаза сурово смотрели на него сверху вниз, словно это не их владелец только что помог привести Гуанъяо в порядок.       — А-Чэн? — с неумолимо расползающейся улыбкой молвил тот.       Ответом послужило лишь пренебрежительное фырканье, забавно контрастирующее с тем, как его осторожным движением придержали за руку, подводя к столу на нетвёрдых еще ногах.       Сел глава Цзинь уже самостоятельно, расправил одежды на коленях, поправил мантию на плечах. Официальным тоном, который лишь слегка портила хрипловатость голоса, объявил:       — Раз уж мы начали с личных вопросов, предлагаю перейти к чуть менее частным, а там выйдем на обсуждение глобальных проблем с приглашенными чиновниками Башни Кои и помощниками Главы Цзян. Надеюсь, ваши адепты устроят моей делегации достойный прием.       — Собрание в павильоне Лотоса предлагаю провести во второй половине дня. Ближе к вечеру планируется банкет. Не откажете задержаться на ночь?       — У Главы Цзян остались еще личные претензии? — сверкнул взглядом из-под ресниц Цзинь Гуанъяо.       — Хотелось бы оценить качество предметов, использованных вами при подготовке к сегодняшней встрече, — лицо главы Цзян не поменяло выражение, лишь голос упал на две октавы ниже. Цзинь Гуанъяо снова ощутил предвкушающий опасный трепет. — Возможно, у меня найдется пара дополнений.

***

      Ночи в Юньмэне всегда черны и глубоки. Особенно после пиров в Пристани Лотоса, когда погаснут праздничные огни и развеселые адепты всех степеней опъянения — от лёгкого румянца до мертвецки заплетающихся конечностей — добредают до постели или того, что сыграет ее роль на этот раз. Орден Цзян не скупится на вкусную еду, пьяное вино и громкую музыку — он не похож на выспренние роскошества Башни Кои, но настолько душевнее, что поддаются даже заскорузлые чиновничьи сердца. Делегация Ордена Цзинь сегодня тоже позволила себе отметить успешное заключение договоров — глава не возражает, повод есть, удовольствий всех видов в избытке, наслаждайся и ни в чем себе не отказывай!       А-Яо сидел на кровати, глядя в чернильно-бархатное небо. Казалось бы, до Ланьлина не так уж далеко, — если мыслить глобально, что такое сотни ли для небесных светил? — однако рисунок созвездий, что Верховных заклинатель наблюдал из окон своих покоев, совсем другой. А здесь до родного Юньпина рукой подать, и различия не нашла бы даже безупречная память Гуанъяо.       Он откинулся на кровать, опираясь на локоть, мягкие распущенные волосы скользят по плечу. Тело охватывала приятная нега — редко удавалось так расслабиться, и дело даже не в полученном удовольствии от объятий и поцелуев главы Цзян. “То есть, в первую очередь, конечно, в нем”, — сам себе усмехнулся Гуанъяо, — но и после постельных утех редко выдается возможность отпустить все ограничения и тревоги и побыть просто А-Яо. Это разум, вторя телу, погружался в лиричную меланхолию. Мысли скользили свободно, большинство из них вовсе не задевали сознания, не успевая сформироваться во что-то разборчивое. По крайней мере, большинство из них.       Рядом уже спал Цзян Чэн — спиной к нему, на животе, подмяв под себя подголовный валик, и тихо похрапывал. Яо, с чуть усталой улыбкой, тронувшей губы, проследил сильные мышцы спины сперва взглядом, потом едва касаясь кончиком пальца, вычерчивая неведомые узоры, почти паутины. Кое-какие из мыслей о событиях сегодняшнего дня все же застревали в них, составляя внутренний монолог, обращенный к мужчине рядом с Яо.       «Я не касаюсь дел Пристани», — я поклялся сегодня, и клятве своей верен. Орден Цзян независим и силен, ни к чему подрывать это. Только ты, А-Чэн, слишком уж лакомый кусочек, удобный инструмент для моих личных дел. Прости, А-Чэн, но моя любовь к тебе идет рука об руку с практичностью. Как хорошо, что ты подозрителен — не даешь манипулировать собой другим, и верен — не замечаешь осторожных движений моих рук. Так удобно изредка, не злоупотребляя, потянуть тебя за рукав в нужную мне сторону. Тебе всегда доставляло жестокое удовольствие расправляться с темными заклинателями, и что плохого в том, что ты казнил сегодня именно неугодных мне? К тому же, я уверен, они бы тебе все равно попались рано или поздно, раз так глупо дерзнули пойти против меня. Я уверен, ты догадываешься, что я извлекаю преимущество исподтишка, но, пока не чувствуешь вреда, спускаешь мне с рук. Только бесишься, что не знаешь, в чем именно. И тем не менее позволяешь мне это: скрывать не слишком честные сделки, ненавидеть чинящих препятствия людей, избавляться от неугодных. Но я все равно не хочу, чтобы ты знал наверняка.       Я оберегаю твою гордость больше, чем свои тайны — ни к чему тебе узнавать об этих милых, почти безобидных по сравнению с прочими моими деяниями, шалостях. Тебя могут больно ранить тугие нити моих схем, в которых все слишком запутано. Я не хочу для тебя этого. Ведь я люблю тебя. Но это будет уже не важно...       Нежный поцелуй между лопатками всё же проник сквозь чуткий сон Саньду Шэншоу. Шумно выдыхая, он повернул голову к любовнику:       — Опять не спишь?       Яо покачал головой, продолжая едва заметно улыбаться.       — Ты каждый раз ночью о чём-то думаешь, — сонно фыркнул Цзян, поворачиваясь всем телом, — если так продолжится — я начну ревновать. Так что прекращай и спи.       Тяжелая рука неумолимо опустилась на талию, притягивая, подминая под себя. Чужая макушка умещается точно под подбородком, тонкие ладони ложатся на грудь, осязая размеренное биение сердца. Волна спокойствия и чего-то трепетно-радостного накрывает Гуанъяо, своей тяжестью опуская веки.       Сонно мазнули губы по его макушке, в ответ на невесомый поцелуй в шрам на груди. Дыхание обоих выровнялось и смешалось. Пристань спала.