После конца: Пепел и Надежда

Секунды, минуты, часы… время тянется мучительно долго. Жизнь тянется мучительно долго. Ты думаешь «вот он, конец, ура. Ещё немного, и я буду свободен»… но нет, ты живёшь снова. Всё по тому же кругу, но уже в другой шкуре.       Настенные часы показывают десять минут девятого утра. В классе истории тихо, словно в морге, лишь стук карандаша по учительскому столу нарушал покой. Некоторых учеников это бесило. Они время от времени поглядывали укоризненно в сторону преподавателя, но ничего не могли сказать вслух. Идёт контрольная. Очень важная, между прочим, которая влияет на четвертную оценку! Ага, конечно. Ничего не повлияет.       «Артëм Александрович же такой добрый. Ставит оценки просто так, за посещаемость. Аж, сука, тошно».       Раздражающий стук пропал, когда учитель положил карандаш на какой-то блокнот и попытался взбодриться, потерев лицо. Услышав приглушённый девчачий смешок, он поднял голову, положив подбородок на сцепленные в замок руки. Класс вновь погряз в липкой тишине. Это улыбнуло. Ученики боятся, это точно, но уважают ли?       Кто-то из-за страха, кто-то из-за профессионализма, кто-то пытается привлечь внимание молодого и привлекательного учителя, а кто-то… ну не будем об этом индивидууме.       Скука снова поглотила. Учитель покачался на стуле, посмотрел в окно, прочитал по три раза весь журнал, но времени то прошло только пять минут. Уже отчаявшись, он снова посмотрел на класс. Все на месте, как удивительно, все пришли сегодня. Кроме одного парнишки, которого Артём Александрович терпеть не мог. Даже были у них крупные ссоры, заканчивающиеся вызовом родителей. Но теперь, без этого огонька, в классе так печально.       Окончательно отчаявшись, учитель открывает этот старый блокнот с красной маленькой звëздочкой в углу. Не вспомнить уже, откуда взялось это старьё, но вот листы были отменного качества. Если эта штука прямиком из СССР, то всё становилось на свои места. В то время даже такие мелочи делались на славу. Рука машинально схватила карандаш, начав вырисовывать абстрактные портреты. Это был один и тот же человек, кажется, но в разных позах. Однако вспомнить его пока не удавалось. Артём попытался напрячь свои нейронные связи, заставить их работать на память, но всё тщетно. Он разозлился и зачеркал наброски.       Он не мог поверить в то, что снова живёт, чувствует, думает. Что его мысли не слились с космической материей. Ему дали второй шанс. Хотя, с другой стороны, зачем? Это какая-то миссия по искуплению грехов прошлой жизни? Артём хорошо помнил, что он был не совсем обычным человеком, что кого-то спасал, убивал. Но он не помнит лиц, что сопровождали его, имён важных людей. Только лишь очертания. И это настолько странно.       Вот он помнит, как родился, ходил в садик, школу, свой первый поцелуй, неудавшийся брак, как получал образование. И всё это время его не покидала тоска, грызущее одиночество и тяжесть прошлого. Он смотрит на свои руки, а они оказываются по локоть в крови. Чужой. Сжав кулаки, он понимает голову к потолку, будто к солнцу, взывая к Высшим силам. Но сверху только плотный бетон. Закрыв глаза, Артëм видит обрывки, которые будто не принадлежат ему. Холод, страх, любовь, предательство. Люди, очень много людей, что приходили и уходили, которых он хладнокровно убивал или вырубал. Но был один единственный, чью смерть Артëм уже никогда не забудет, даже в ещё одной «следующей жизни».       Пухлые губы, уверенные глаза, горящие желанием, сильные руки и неожиданно нежная улыбка, которой он одаривал молодого паренька в воспоминаниях, не подозревая, что разговаривает с психом. Образ сам начал складываться, а зачёркнутые линии неаккуратного штриха превращались в понятный силуэт. А затем у силуэта появились руки, ноги, голова, лицо и голубые глаза. Они всё так же уверенно смотрели прямо в душу, выгребая оттуда всё самое страшное. Ещё в прошлой жизни Артём испытывал к этому человеку самые светлые чувства на земле, хотел быть с ним. Интересно, а он получил второй шанс после смерти? Должен был. Артём в этом уверен. Нет, он знал, что так случилось. Его сердце бешено колотится, а губы выворачиваются от улыбки. Он вспоминает.       — Паша… — тихо шепчет он, чтобы не привлечь внимание детей, что и так, наверное, думаю, что их учитель сошёл с ума, ведь…       — Хей, народ, — как всегда шумно входит опоздавший. Несколько человек начало улюлюкать и приветствовать парня с голубыми глазами. Артём улыбнулся шире, закрывая глаза вновь, его лицо посветлело. — д’Артаньян, — мило добавляет он, поворачиваясь к учителю. Так его называл лишь один человек.       —Ты опоздал на половину урока, Морозов.       — Ну, вышло так, ты уж не серчай, — он говорил с учителем как со своим другом.       — Останься после урока, мне есть что тебе рассказать. Пожалуйста.