fool.

      от усяня пахнет книгами, старыми пыльными полками, магазином со сладостями на окраине города. ещё от него пахнет молоком, леденцами от кашля и самокрутками, после которых он становится ещё веселее. как щенок.       ваньинь знает, что вэй ин терпеть собак не может, хоть и сам похож на одного из таких, брошенных на улице, что жалобно поскуливает, но льнёт к человеческим рукам, ища любви.       и находит. прижимается к цзян чену сильнее, ощущая огромные тёплые ладони на плечах, тает. вэй ин приземляет голову на чужое плечо, словно это обыденный ритуал, лохматой макушкой трётся о юношескую щёку, покрытую слегка колючей щетиной.       парни ютятся на старой софе в родительском доме вэев, которая ужасно скрипит от каждого движения, слушая треск старого камина, прямо напротив них. и усянь, отдаваясь моменту, шепчет, такое лёгкое: — ты — самое дорогое, что у меня есть. спасибо.       им семнадцать, они беззаботны, и цзян уверен, что это все из-за дурманящего запаха папирос усяня.

***

      время идёт слишком быстро, и цзян чену кажется, что усянь совсем не изменился, в отличие от него. им почти двадцать три, но лицо вэя, которое за чёртовы семь лет не изменилось ни на йоту, всё также сверкает широкой улыбкой, а от пальто все также пахнет молоком и недавно скуренной цигаркой.       они до сих пор близки, но кажется, что между ними целая пропасть.       вэй ин сам из себя пример для подражания: образованный и молодой, будущий писатель, которому несомненно есть, о чём рассказать миру, и ваньинь искренне надеется, что его дражайший друг расскажет.       а ещё он невероятно красив. красив в своем поношенным пальто, что вечно нараспашку, будто его хозяин не боится ни бури, ни пурги. красив, когда пьяно хихикает куда-то в чужую шею. в такие моменты от него больше не пахнет молоком, только запах табака, которым пропитаны черные, заметно отросшие, волосы.       цзян чен другой, от и до изменившейся за семь лет. от широкой улыбки, озорного блеска в глазах и детских козней какому-то из соседских ребят не осталось и следа, только хмурый взгляд, сбитые костяшки, после небольшой потасовки в переходе, и странная дыра в груди, словно нечто важное выдернули из него. только вот что именно, увы, он не знал.       они сидят на той же скрипящий софе и смотрят за завораживающим танцем языков пламени в камине. им уже далеко не семнадцать, на их плечах куча проблем, забот. только сейчас ваньинь понимает, что возможно это далеко не из-за самокруток, что заботливо рассованы по чужим карманам.

быть может это всего лишь из-за вэй усяня.

***

      вэй ин еще ребёнок. цзян чен видит это. видит по действиям, по словам, по тому, как друг, хотя язык уже не поворачивается так его называть, ночами проводит у печатной машинки, и пишет, пишет строчку за строчкой, лист за листом. усянь хочет быть лучшим, хочет быть признанным, услышанным.       впервые ваньинь видит мужчину без собственных идеализаций, поражаясь каким же глупым он был.       он видит чёрные круги под, некогда сверкающими, глазами, а ещё усыпанный исписанной бумагой в усяневской комнате, пол. видит полную окурков пепельницу на столе и стакан с какой-то дешёвой выпивкой. а ещё усяня он тоже видит, тот словно безумец сидит и пишет, пишет без остановки.       только тогда цзян чен понимает, насколько сломлен его некогда близкий друг. вэй ин всего лишь может показать себя совершенно иным. показать умным, показать счастливым, весёлым и амбициозным. сам-то он никакой.       понимает, почему ванцзи, их старый одноклассник, так пронзительно, с отвращением, смотрел на него. лань насквозь одноклассника видел: разбитого, безалаберного, с нарисованной гордостью, который только и мог, что рисоваться перед всеми подряд.       усянь, кажется, был любимчиком у всех: миловидных девушек, брутальных парней, учителей, но только не у поистине умных людей. ведь только умные могли увидеть этого убитого изнутри мальчишку насквозь.

цзян чен, увы, всегда был глупцом.