Здравствуй, это я

В первый — второй — раз они встретились в Киото. «Шинсенгуми!» — крикнул кто-то, и это стало началом конца. Бежать оказалось некуда: в маленькой изакая не было второго этажа, чтобы спрыгнуть с него на крыши и удрать по ним, а второй выход успели перекрыть Мибуро, и оставалось только сдаться — или умереть. Он выбрал третье. Ведомый им маленький отряд почти сумел прорубить себе путь на свободу, когда перед ним вырос еще один враг — коренастый, почти на голову ниже, в таком же голубом хаори, как и другие, но с отличительной алой полосой на шлеме, по которой любой заговорщик сразу узнал бы Кондо Исами. Они успели обменяться парой ударов, прежде чем Кондо повезло, а ему — нет. Боли почти не было, только стало вдруг невозможно вдохнуть, и, умирая и глядя в глаза своему убийце, Хиджиката Тошизо, мятежник из Ишин Шиши, вспомнил все и узнал в нем своего лучшего друга из прошлой жизни. В следующую встречу Хиджиката опоздал. Он вспомнил Кондо в ту секунду, когда увидел, как тот упал, крепко сжимая в руках древко знамени. Хиджиката бросился к нему, позабыв о сражении, о свистящих над головой стрелах, обо всем на свете, рухнул на колени, вцепился в запястье Кондо, словно утопающий. Но было поздно. На губах Кондо пузырилась кровавая пена, он захрипел, силясь сказать что-то, по телу прошла мучительная дрожь, а потом он замер, уставившись на Хиджикату недвижным взглядом, спокойный и умиротворенный, словно умер в своей постели, а не на поле сражения Минамото и Тайра. Словно это не он оставил Хиджикату одного в этом мире — снова. Ненадолго: Хиджиката, обезумевший от горя, бросился в безнадежный бой и пережил его на всего пару минут. Это повторялось снова и снова: Хилджиката или опаздывал, или оказывался врагом Кондо и умирал от его руки, но никогда — наоборот. Он успел побывать заговорщиком, торговцем, пиратом, рыбаком, сборщиком налогов и даже даймё, он рождался в прошлом и будущем для того Хиджикаты Тошизо, который был когда-то замкомом Шинсенгуми; и даже — в других странах и на других планетах. Все чаще память возвращалась к нему рано, задолго до встречи, и очередную жизнь он тратил на поиски — чтобы, разумеется, снова ничего не успеть сказать при встрече. Иногда он встречал других таких же. — Как ты с этим живешь? — спросил он однажды Сакамото. Они сидели в баре в Токио, стоявшем на месте памятной обоим лапшичной в Эдо эпохи Ансэй. Сакамото, растрепанный, в мятой рубашке и потрепанных джинсах, неохотно оторвался от своего смартфона и пожал плечами. Гаджет, кажется, опять был новым: Сакамото менял телефоны и ноутбуки чуть ли не каждый год, уверяя, что прежние — уже прошлый век. — Не знаю, — сказал он, — я просто живу и не гоняюсь за прошлым. И тебе советую. Попробуй, это интереснее, чем искать того, кто все равно тебя не помнит и не узнáет. Ведь не узнаéт же? — Не твое дело, — чуть резче, чем хотел, ответил Хиджиката, и Сакамото, подняв руки, просиял улыбкой. С ним было легко, с Сакамото: он не задавал вопросов, не напоминал о Бакумацу, его, казалось, интересовало только настоящее. Но Хиджиката, несмотря на то, что встречал его уже в третьей жизни, так и не смог понять, что им движет, о чем он мечтает — и действительно ли он никого не ищет. Иногда, отчаявшись, Хиджиката думал, что Сакамото прав. Но потом он встречал Кондо снова — и забывал о кощунственных мыслях, и опять включался в погоню за тем, что было для него дороже всего на свете. План придумал Хиджиката. Он был прост: напасть на охранников, когда они будут конвоировать заключенного к месту казни, отбить его, на лошадях добраться до реки и укрыться в лодке, переодевшись рыбаками. Точнее, он казался простым, и Хиджиката, в этой жизни ставший помощником провинциального мэцукэ, был уверен, что все пойдет не так. Например, мятежники — товарищи Кондо — не поверят ему и убьют на месте, или дайме прикажет усилить охрану, или лошади окажутся недостаточно быстры, или… Но погоня осталась далеко, брошенные лошади должны были сбить ее со следа, а соломенный навес надежно скрывал прячущихся в лодке беглецов, и Кондо, ошеломленный и смеющийся от счастья, растирал затекшие от веревок руки и обнимал товарищей. — Кто вы, добрый незнакомец? — спросил он, обернувшись к Хиджикате, сидевшему чуть поодаль и чувствовавшему себя счастливым — и немного чужим одновременно. Хиджиката размотал скрывающую лицо повязку. — Я… — начал он, не зная, какое имя называть. И впервые за долгие жизни увидел узнавание в глазах того, кого так долго искал. Они застыли, потрясенные и растерянные, не в силах произнести хоть слово, и тогда Хиджиката наконец улыбнулся. — Здравствуй, Кат-чан, — сказал он, — это я.