Hard day's night

Се Лянь появился в жилой части Дома Блаженств, когда в верхнем мире уже сгущались сумерки. Об его приходе тотчас доложили бабочки, и Хуа Чэн поспешил всё бросить: следовало встретить, приветствовать должным образом. Ну и что, что виделись лишь утром. Всё равно соскучился. Се Лянь стоял у окна, оперевшись плечом на стену. Явно собирался с силами, чтобы опять что-то делать. Хуа Чэн подошёл обнять его, но Се Лянь ускользнул из кольца рук: — Я слишком грязный, а ты так нарядно одет. Он и в самом деле успел где-то испачкаться, халат был пыльный, в волосах застряли перышки и сухие листья, даже на кончике носа была грязь. Это было просто... убийственно. Хуа Чэн всеми силами взял себя в руки, даже ухитрился не улыбнуться: — Гэгэ позволит помочь выкупаться? — Пожалуй, да. Спасибо, Сань Лан, — он посмотрел нежно и светло, как всегда, и бабочки затрепетали внутри ещё сильнее. Хуа Чэн взял его под руку, бросил кости. Скорее в купальни, нельзя заставлять ждать. Дерево лавки едва слышно скрипнуло, когда Се Лянь присел, раздеваясь. Хуа Чэн опустился на колено перед ним, провёл кончиками пальцев по ссадине на щиколотке. Он бы и губами провёл, но Се Лянь быстро поджал ноги: — Ты не будешь раздеваться? — Рукава подверну, — Хуа Чэн снял юаньлиньпао, поддернул рукава нижней рубашки, приглашающе кивнул в сторону большой купели. Се Лянь предвкушающе улыбнулся, сел в горячую воду и запрокинул голову, жмурясь. Как кот. Нет. Как цветок, который смыкает лепестки на ночь. Хуа Чэн зачерпнул воды, влажной ладонью провёл по щеке, смывая грязь. Се Лянь смешно наморщил нос, но придвинулся ближе. Какой он податливый. И эта нежная — несмотря на все скитания и невзгоды — кожа. Гладкая, мягко-золотистая. Тёплая, как тихая заводь летом. И весь он — как блики на глади воды: сияющий, прекрасный, дарящий улыбку всем. Обманчива его кажущаяся хрупкость. Хуа Чэн бережно намыливал руки: изящные запястья наследного принца, крепкие мышцы, пальцы длинные, красивые, хоть и в шрамах: Хуа Чэн зацеловал бы каждый, разгладил бы, залечил... Свежий порез — как не поцеловать его легко-легко? Се Лянь тихо дышал, прикрыв глаза, весь порозовевший, он явно наслаждался происходящим, и эти мгновения хотелось длить и длить. Уж Се Лянь заслуживал отдых, заботу, удовольствие... Хуа Чэн тёр ногти специальной щеточкой: достаточно жёсткой, чтобы вычистить (гэгэ наверняка собирал рис, пока очередные бездельники сидели в тени, притворно охая), но и достаточно мягкой, чтобы не оцарапать. Конечно же, Се Лянь был сильный, выносливый, что ему эти царапины, если он мог улыбаться, пронзённый мечом? Но если можно сделать всё чуточку приятнее, почему нет? — Сань Лан очень заботливый и внимательный. — М-м-м, — отозвался Хуа Чэн, бережно и неспешно расчёсывая влажные волосы. Такие гладкие и мягкие. Как ткань его новых одежд, которые он лишь недавно согласился носить. Хуа Чэн был готов положить к его ногам весь мир, но раз стоит начинать с мелочей, кто он, чтобы противиться. Любая подобная мелочь — величайшая драгоценность. Жемчужина в ожерелье жизни. Порой Хуа Чэн перебирал эти мгновения в памяти, и внутри всё пело. — Сань Лан! — как отвести взгляд? Се Лянь кутался в простыню, придерживал её на плечах кончиками пальцев, забавно морщил нос. — А ты ведь говорил, что будешь занят этим вечером в игорном доме. Я отвлекаю тебя? Ты возишься тут со мной, а тебе надо туда. Меньше всего на свете хотелось сейчас оторваться от Се Ляня, такого порозовевшего, чуть сонного, с блестящими глазами. Хуа Чэн не отказал себе в удовольствии обнять его, тёплого, благоухающего цветами. Слабо понимая, что говорит, проронил: — Разве что вместе с тобой. Не хочется возвращаться без гэгэ. — Хорошо. Хуа Чэн замер на мгновение. Се Лянь улыбался, поглядывал из-под ресниц, обнимал в ответ. Такой момент нельзя было упускать! Он бросил кости, подхватил Се Ляня и шагнул. — Сань Лан! — яростно зашептал тот, едва ступив на тёплый пол огороженного занавесками возвышения. Даже легонько толкнул в плечо, краснея, но Хуа Чэн уже успел заметить искорки в глазах. Кого благодарить за такое счастье? Подхватывает любую затею, даже самую бесстыдную... И происходящее сразу перестаёт быть бесстыдным, становясь благословенным. — Занавески плотные. Но если ваше высочество прикажет, мы тотчас можем вернуться в покои... — Хуа Чэн медленно провёл ладонями по его плечам, спине. — Но силуэты всё равно видно, — Се Лянь уткнулся пылающим лицом в его грудь. Хуа Чэн охотно обнял, прижал к себе, выдохнул в висок: — Они никогда не посмеют пялиться. Они сидят спиной к нам. — Но я буду их видеть и отвлекаться... — он не договорил, но Хуа Чэн всё равно задохнулся от предвкушения. Се Лянь готов обсуждать правила игры! Как по ниточке над пропастью идёшь... Если впереди тебя ждёт бесконечный тёплый свет, то и над пропастью пробежишь. Хуа Чэн осторожно приподнял его подбородок, чтобы видеть реакцию: — Мы можем завязать тебе глаза, тогда ты не будешь их видеть. Се Лянь закусил губу, но улыбнулся, переступил в ноги на ногу. Он же босой! Хуа Чэн поспешил увлечь его в огромное кресло, почти трон, которое было способно вместить их обоих. Усадил на колени, поглаживая бедро сквозь тонкую ткань. — Если Сань Лан так хочет. Хотел ли он? Тысячи фонарей зажигались в сердце, горячая волна поднималась, накатывала, кружила голову. — Если ваше высочество позволит. Повинуясь кивку, Жое скользнула по руке, взмыла облачком и опустилась на глаза Се Ляня. Только бы не задрожали руки! Хуа Чэн прижал его к себе крепче, целуя лоб над полосой белого шёлка. Се Лянь снова куснул губу, поёрзал, прерывисто выдохнул. — Ваше высочество отпустит простыню? Она вся смялась... Се Лянь сглотнул, разжал пальцы. Ему явно нравилось, он тоже хотел, хоть и стеснялся. Хуа Чэн поддался внутреннему пожару, приник к алым, горячим губам, лизнул крошечную ранку. Се Лянь был похож и не похож на свои статуи: живой, сильный и нежный, с благостной улыбкой и озорным блеском в глазах, принц и собиратель мусора, единственный и самый лучший... Алое марево стояло в глазах, вокруг летали серебристые бабочки, Се Лянь позволял ласкать себя посреди игорного дома, отделённый от демонов лишь занавесками, — и целовал в ответ. — Сань... Лан... они всё услышат... сделай что-нибудь... Все с радостью оглохли бы, чтобы угодить ему... Хуа Чэн и сам был на грани того, чтобы вскрикнуть, но смысл игры был в том, чтобы не выдать себя... Словно у кого-то оставались сомнения. Он развернул Се Ляня к себе спиной, оглаживая, раскрывая, расслабляя, вошёл в него, придерживая одной рукой за бёдра, а второй зажимая рот. Горячий выдох опалил ладонь, Се Лянь сдавленно всхлипнул, запрокинул голову, подаваясь навстречу. Его ещё влажные волосы живым плащом струились, щекотали, добавляли безумия. Привычный шум игорного дома накатывал волной, добавляя перца. Се Лянь вздрогнул, закусив его ладонь, выгнулся. Хуа Чэн вжался лицом в его плечо, ловя ртом воздух. Вспорхнули бабочки. Последние силы ушли на то, чтобы вновь бросить кости — и с упоительным дрожащим звоном во всём теле оказаться в покоях. Он просто не заслужил такое счастье. Мысль мелькнула и ушла, потому что Се Лянь решительно привлёк его к себе, мазнув губами по виску, и уронил в постель.