Чёртов Орочимару...

— Пап, привет! — сказал я родителю. — Привет, — раздался из змеи хриплый голос. — Орочимару-сама, у нас тут проблемы… — начала Карин. — Что успело случиться? Меня не было буквально 10 минут, — проворчал отец. Карин прикусила губу. Она какое-то время молчала, собираясь с мыслями. Но родитель грозно произнес «ну!», и Карин заговорила: — Ваш сын нашёл кое-какие бумаги. Там про вас написано. — Я весь во внимании. — Но, думаю, ему это читать не стоит. Карин выхватила у меня из рук змею и вышла из подвала, сказав мне не идти за ней. Но я все равно побежал за Узумаки. О чём таком она хотела с родителем поговорить, что об этом мне даже знать нельзя? Догнать Карин мне не дал Суйгецу: он схватил меня сзади. Я пытался сопротивляться, но подростку из железной хватки взрослого опытного шиноби, увы, не выбраться. Вскоре вернулась Карин и отдала мне змею. — Дитя моё, — услышал я родительский голос, — не читай пока что ничего без меня. Я приду и всё объясню. — Почему мне это нельзя читать? — негодовал я. — Читать, наверное, и можно, но только в моём присутствии. Ещё что-нибудь не так поймешь, и у нас будут проблемы. Будь хорошим ребёнком и не трогай этот дневник. Сейчас же я говорить не могу, прости. — Ладно, не буду читать. Тебя подожду, — сказал я. — Пойду лучше про Учих почитаю. — Вот и умница, — произнес отец. Я не видел его лица, но, наверное, он тогда улыбнулся. — А про Учих читать можно? — Не только можно, но и нужно, — разрешил отец. Я попрощался с ним и улыбнулся. Даже пропало столь страстное желание прочитать эти записи. Карин и Суйгецу выдохнули с облегчением. Я вприпрыжку убежал в свою комнату. Улыбаясь, принялся за чтение, но потом улыбка исчезла. То тёплое чувство, которое осталось после разговора с отцом и его похвалы, испарилось. Я начал ощущать что-то наподобие тревоги. Я боялся, что родитель, возможно, всю мою жизнь скрывал от меня что-то страшное о своём прошлом. Я ударил по столу. Родитель всегда твердил, что врать нельзя, что нужно всё доверять отцу, а сам что-то умалчивает! Вот гад! Потом мне стало стыдно, что я подумал о нём как о плохом родителе. Посмотрел в зеркало — увидел, что покраснел. Всё желание читать об Учихах пропало. Всё вокруг сразу перестало иметь значение, кроме родительской тайны. Как же хотелось, чтобы он зашёл в комнату, сел рядом и начал рассказывать о себе. Мне всегда нравилось, что родитель общается со мной на равных, не смотрит сверху вниз, как другие родители или как Карин с Суйгецу. Жаль, что ждать нужно было аж 3 дня. Я не знал, чем себя занять. Читать не хотелось, тренироваться тоже, задачи по химии также стали не интересны. Суйгецу видеть не хотелось. Карин ушла в другую лабораторию. Да и с ней общаться тоже желания не появлялось. Про Джуго и говорить было нечего: он крайне не общителен. Я встал у входа в подвал. Родитель запретил читать эти записи, но терпение мне давалось с огромным трудом. Я боялся разочаровать отца, боялся, что и правда что-нибудь не так пойму и создам всем проблемы, но внутренний голос твердил, что нужно спуститься и прочитать, что отец и остальные всё преувеличивают и ничего страшного в этом нет. Я уговаривал себя, что ничего плохого не случится, если я ослушаюсь отца. Я спустился по лестнице и, как заворожённый, встал у той коробки, где спрятал записи. Сердце бешено забилось. Стало тяжелее дышать. Я протянул руку к коробке, достал один листок. Вдруг я услышал шаги. Обернулся — увидел Суйгецу. Я тут же отдал найденное змее, она с бумагой скрылась за коробками. — Не думал, что ты ослушаешься отца, — недовольно произнес Суйгецу. — Быстро в свою комнату! — Ты мне не отец! Ты не можешь мне приказывать! — крикнул я. — Ты же понимаешь, что расстроишь отца, если ослушаешься его? — произнес Суйгецу и подошёл ко мне. — Ты разве этого добиваешься? — Нет, — поник я. — Нам Орочимару всем шею свернёт, если узнает, что ты тут читать собрался. Поэтому, прошу, отбрось эту затею. Подожди 3 дня. Он сам тебе всё расскажет. Суйгецу был на удивление прав. Всё же он может говорить логичные вещи, когда захочет. — Это действительно не стоит читать неподготовлённому человеку, — сказал мой нянь. — У нас у всех могут быть проблемы из-за твоего любопытства. — Ладно, ты прав, — сказал я и пошёл к выходу. Я показал Суйгецу, куда запрятал те записи. Он улыбнулся и похвалил меня за сообразительность и послушность. Было приятно слышать от него такое, но родительская похвала всё же звучит слаще. Я вернулся в свою комнату. Змея приползла ко мне, животное положило мне в руку ту злосчастную бумагу. Но я тут же смял её и выбросил в мусорное ведро. Я тогда решил быть послушным ребёнком, для которого родительское слово — закон. Я мучился весь день, смотря на мусорное ведро. Руки так и тянулись. Мой взгляд был прикован к нему даже ночью. Уснул я только под утро. Иногда я просыпался, подходил к мусорному ведру, но ложился обратно. Я поражался своей выдержке. Проскальзывала мысль разорвать ту бумагу, но что-то меня останавливало.