Оттава. Последняя Вонгола

Сын рос, и его спальня все меньше напоминала детскую. Даниэла изначально не стала возиться и затевать ремонт, переделывая довольно сносную комнату в розово-синюю картинку из журнала. Все равно через несколько лет придется возвращать все как было. Она просто выбрала спальню рядом со своей. Пока Тимотео не исполнилось пять, он спал в детской кроватке в ее комнате, а потом в один прекрасный день Даниэла помогла ему собрать игрушечное оружие, одежду, книги, и перенести в собственную. Там у сына была огромная двуспальная кровать, высоченный шкаф и вся остальная мебель взрослого размера. Со временем, крошечные ружья и арбалеты по всему полу, башни из кубиков, которые Даниэла запретила передвигать, сменились, к ужасу прислуги, на десятки крошечных деталей, постоянно падавшие с большого стола, на котором наследник собирал модель семейного особняка. – Неплохо, – похвалила Даниэла, разглядывая почти готовую Западную башню. – Я в твоем возрасте только и знала, что носиться по парку и собирать шишки себе на лоб. Тимотео застенчиво улыбнулся. – К следующей субботе постараюсь доделать, – сообщил он. Даниэла не могла не подумать, что план был амбициозный. Сын просидит у стола, не разгибаясь, всю оставшуюся неделю. – Сегодня жара немного спала, хочешь пойдем в парк и почитаем вместе? Раньше они часто делали это, читали друг другу про пиратов, сокровища и диковинных животных. Сейчас Тимотео предпочитал энциклопедии. В них почти не было простора для воображения, картинок еще меньше, и Даниэла пока не поняла, гордиться этим или насторожиться. В конце концов сын мог пойти не в нее, а в своего отца, детского врача из Милана. Даниэла почти ничего не знала об этом человеке. Зато хорошо представляла, что чувствует десятилетний ребенок, которого растит один родитель, к тому же все время занятый. Она когда-то была таким ребенком. Ее мать, Летиция, умерла, пытаясь дать жизнь сыну, и Фабио, сделав единственную дочь наследницей, предоставил Даниэле почти полную свободу. Даниэла, став матерью, постаралась не совершать подобную ошибку. Каждую субботу они с Тимотео проводили вместе. Сын застенчиво пожал плечами. Даниэла видела, он сделает, как она пожелает, но мыслями будет здесь, перед своим столом покрытым "лего". Вроде бы так это называлось. – С другой стороны, я хотела бы почитать газеты, накопившиеся за неделю. Тебе не нравится политика. Простишь меня, если я тихонько посижу с тобой, пока ты строишь свою модель? Тимотео кивнул, еле сдерживаясь, чтобы не приступить к занятию прямо сейчас. Даниэла устроилась в уютном кресле перед холодным в это время года камином и послала за газетами. Привычка изучать публицистику осталась у нее с войны. Даниэла ни за что не призналась бы даже самой себе, но в статьях, очерках и объявлениях она искала малейшие признаки надвигающегося нового кошмара. Их не было, и у нее появлялись силы, чтобы продержаться до следующего раза. Время от времени она зачитывала сыну понравившиеся отрывки в надежде, что Тимотео заинтересуется еще чем-то, кроме естественных наук. Он слушал, но Даниэле казалось, что ему важнее звук ее голоса, чем смысл произносимых ею слов. – Мам, сколько тебе лет? – неожиданно спросил сын, не поворачиваясь от стола. – Тридцать восемь, – сказала она, поднимая взгляд от статьи про забастовку на железной дороге в Ломбардии. – Дедушке было сорок пять, когда он умер. Даниэла на миг задумалась. – Да, это так. – Дольше него прожил только прадедушка, но он был уже старым, когда стал главой семьи. – Я стою во главе Вонголы вот уже восемнадцать лет, – мягко напомнила она. – Так долго не продержался даже Джотто. – Джотто был неудачником. – Не говори так! – не выдержала она. – Примо был хорошим человеком, который просто хотел сделать мир чище и счастливее, а не управлять огромной организацией. Тимотео пожал плечами, не поворачиваясь. – Может, он и был хорошим. Но я думаю, лучше быть живым.