Каждому нужен свой Андрюша

      Сказать, что Андрей был в говно — ничего не сказать. Он безвольной куклой повис на руках Серафима и тот не мог даже нормально закурить, из-за чего еще больше бесился. Идея забрать этого алкоголика к нам перестала казаться хорошей (хоть и изначально таковой не была), но когда я представляла Пирыча спящим где-то в прокуренном углу бара на каком-нибудь из тех ебучих кожаных диванов, сердце предательски сжималось.       Такси все не появлялось; Серафим был серьезно настроен макнуть Андрея лицом в сугроб. Тот немного оживился, но ни капельки не протрезвел. Просто перешел в стадию любви ко всему миру и теперь, обвившись вокруг Симы, впаривал тому какую-то дичь. Окончательно обнаглев, он повис на Серафиме полностью; до сугроба было рукой подать. Автомобиль затормозил перед нашей небольшой компанией очень вовремя.       Я бы могла расписать, как мы заталкивали Андрея в такси, но зачем, если можно рассказать как мы его вытаскивали?       В теплом салоне машины Андрюшу окончательно развезло и выковыривали мы уже не певца ртом Пирокинезиса, мечту всех четырнадцатилетних девочек, думающих, что выкупают, о чем он там в песенках своих бубнит, а ту самую твиттерскую шальную императрицу, о которой эти самые девочки, пожалуй, и не подозревали. Может оно и к лучшему, конечно. В смысле, что не подозревали. Тяжело разочаровываться в кумирах.       Мой вот сейчас слюнявит мое же пальто, Сима торгуется с водителем, салон которого этот самый кумир обблевал. Насколько я помню, это называется идиллия. Водитель, кажись тоже Андрей, не сдается и Серафим уже готов заплатить сколько он скажет, лишь бы успеть забрать Андрюшу, пока мы с ним оба не ебнулись.       Ебнулся Андрей. Причем я до конца не уверенна в каком именно смысле. Просто у него в один момент подкосились ноги и спустя секунды три он уже стоял передо мной на коленях, в алкогольном припадке лобызал мне замерзшие руки, и мычал извинения на своем древне-пирокинезиском.       Серафим принялся поднимать друга, пока тот драл глотку и вопил что-то про братиков. А может и не про братиков, но это слово было единственным, что я разобрала.       На третий этаж его тащил Серафим. С горем пополам и матами по дороге, к месту назначения Андрюша все же был доставлен. Пока Сима в полной темноте пытался справиться с замком, Андрей утих и сполз по стеночке. В коридор мы его волокли уже общими усилиями и не особо церемонясь.       Первым делом Серафим усадил Пирыча в ванну. С особым злорадством смотрел он как Андрюша отплевывался от воды и пытался увернуться от бьющих в лицо струй. Серафим пошутил было про другую струю, ждущую Андрея в следующий раз, если он снова насвинячится, так что я решила остаться. Опустила крышку унитаза и села напротив парней, наблюдая как Серафим стаскивает с товарища сырую после душа одежду.       Я принесла им полотенца и, на свой страх и риск, оставила Андрея с подвыпившим и злым Симой.       В последнее время Андрюша так отъелся, что даже Симины футболки ему стали в обтяжку, так что удалось подобрать только спортивки и плюнуть на это дело. Во-первых, кто из нас не видел голого Андрея. Во-вторых, он не замерзнет. Андрей — шерстяной волчара ауф и точка.       Из ванной уже минут пять не доносилось не то, что звуков воды, не было слышно ни ругани Симы, ни Андрюшиного скулежа. Прислушавшись, я смогла разобрать еле различимый шепот. Вот дурачки.       Дверь в ванную была приоткрыта и если бы я умела рисовать, эта картина сделала бы меня знаменитой. На толчке, раскинувшись в позе морской звезды, восседал (возлежал?) Андрей. Предназначенные ему полотенца откисали в ванне. Серафим откисал там же. В углу в общую кучу был свален шмот. Картина маслом.       Заметив меня, Андрей умолк, с удивительной для столь пьяного человека грацией поднялся, и, не удосужившись прикрыться, молча прошлепал мимо меня в неизвестном направлении. Серафим в отличие от своего «братика» все же чисто символически обмотал вокруг бедер мое полотенце для лица, чудом уцелевшее во время того, что здесь — чем бы оно ни было — происходило, и проследовал за Андреем, на ходу шепнул мне, даже не повернувшись: — Зай, сгоняй покурить, а?       На этом моменте меня немножечко подразъебало.

***

Конечно.

      Какое курить если ты потом захочешь этот свой ебучий айкос и попиздеть со мной на кухне, а Андрюша привередливый и не любит спать на грязном; Андрюше понадобится новое постельное белье после.

Блядский день сурка.

      Курить я все-таки не пошла. На лестнице было холодно и вообще ком в горле стоял, так что не стоило и пытаться.       На кухне перегорела лампочка, а больше пересидеть мне было и негде, да и вообще я вам не помешаю. Для более или менее трезвого Андрея я всегда была бесплотным призраком, а ты слишком занят. Только удивленно брови поднял, завидев меня на пороге спальни, но сразу же вернулся к своему занятию. Конечно, Андрей ведь так ни капли не фальшиво застонал именно в этот момент.       Я присела на кресло напротив вас. Оба вы, естественно, рисуетесь. Ни за что не поверю, что ты такой же красивый, когда трахаешь меня, а Андрей вряд ли всегда так картинно закатывает глаза, стоит партнеру или партнерше немного его придушить. Может я и бесплотный, но все же зритель.       Всем вам нужен зритель, всем нужен слушатель. А то как так выходит, что такие охуенные вы, и без публики?

Я и не против.

      Ты почти сразу сьебываешь на кухню, а я в кои-то веки решаю задержаться. Разморенный оргазмом Андрюша прекрасен. Он похож на того самого Пирокинезиса, того неебаться загадочного парня с волшебными глазами и грустными песнями, в которого, будучи шестнадцати, кажется, летней пиздючкой, была влюблена я сама. Глаза эти волшебные прикрыты, подрагивают влажные ресницы, желто-зеленая еще недавно челка липнет ко лбу. Я аккуратно провожу по его лицу большим пальцем, убирая налипшие прядки, и, не удержавшись, глажу по щеке. Андрей во сне прижимается к моей ладони, не видя разницы.

Обида понемногу отступает.

***

      Серафим, не дождавшись меня, идет в душ. С чистой совестью ложусь на край кровати и, чувствуя как Сима укладывается посредине, соприкасаясь со мной руками, думаю, что я здесь не такая уж и лишняя.