Ноно. Долгий мир

– Ты не выполнил мое поручение, – Тимотео не спрашивает, просто констатирует факт. Он уже обо всем знает, ему рассказали доверенные люди, они же позаботились о том, чтобы очередная выходка Занзаса осталась тайной. В глазах у подростка вызов, он словно испытывает его, проверяет границы допустимого, и Тимотео больно смотреть на него такого: сколько Занзас должен был перенести в детстве, чтобы совершенно разучиться доверять? Вот уже несколько лет он ведет сытую и безбедную жизнь сына Вонголы, но потребность доставлять неудобства никуда не делась, будто Занзас до сих пор не привык: его любят и не выкинут на улицу, откуда он пришел... Чего бы он ни вытворил. Занзас стоит в расслабленной позе, опустив руки в карманы, он явно чувствует себя хозяином положения. Небезосновательно. Тимотео еще ни разу не наказывал его всерьез. Худшее, что могло произойти с Занзасом – он отправится спать без ужина. Невелика потеря для ребенка, привыкшего недоедать, а сильный выносливый подросток так и вовсе не заметит. Тимотео надеялся, что Занзас оценит вкусную еду и ласковое обращение, даже с дикими животными это работало, но человеческий дитеныш оказался исключением из правила. За все эти годы Занзас ни разу не подарил ему свою улыбку. Зато не скупился на другое. Будь на его месте любой другой член семьи, Тимотео давно бы его убил, просто чтобы спать спокойно. – Что ты сделал с деньгами, которые предназначались детям Аурелио Федеричи? Занзас пожимает плечами. – Потратил с толком. Слышал про Стрекозу Джеральдину? Как странно, мелькает внезапная мысль, когда у него успел сломаться голос? У Занзаса будто и не было того неловкого периода, когда юноша не вполне контролирует собственные голосовые связки. В самом начале у него совершенно точно был высокий мальчишеский тембр, но вот уже много месяцев Тимотео слышит, как сын говорит приятным баритоном, и когда произошло чудесное превращение – никто сказать не может. – Ты отдал деньги цирковой артистке? – уточняет он. – Не совсем, – без капли стеснения поправляет его Занзас. – Я заплатил ей, чтобы она выступила только для меня. Тимотео хочется за голову схватиться. Он заранее знает, что взывать к совести бесполезно, и все-таки пытается: – Дети Аурелио голодают, им деньги нужнее, чем этой синьорине. – Тогда почему, в отличие от них, она готова была за них поработать? – парирует Занзас. – Ты не помогаешь беднякам, отец, когда выплачиваешь им стипендии, ты просто приучаешь их к подачкам. – Я выполняю свой христианский долг! – недовольство наконец прорывается на поверхность, и в глазах у Занзаса мелькает превосходство. Он снова победил. – Подаяние бедным это не подачка. – Мы покупаем у лавочников, которые на грани разорения, чтобы поддержать их. Даем небольшие деньги тем, кто не может заработать на жизнь, как Аурелио, который упал с крыши и сломал обе ноги. Протянуть руку помощи, когда у тебя есть возможность, это нормально... – Мне ты тоже протянул руку помощи? – Занзас прекрасно знает, куда бить. – Ты... мой сын, – мягко напоминает он, и Занзас кривит губы. – На этот раз все зашло слишком далеко, – говорит Тимотео, и в глазах у подростка впервые зажигается интерес. Занзас прекрасно понимает, что перешел все границы, и теперь ему любопытно, как далеко зайдет отец. – Ты отправишься в школу, – объявляет Тимотео, и у Занзаса чуть заметно дергаются брови. – Хватит слоняться без дела. И заодно посмотришь, как на твои выходки отреагируют равные, думает он. В самом деле, Занзас привык иметь дело или с подчиненными, которые ничего не могут ему противопоставить, или с отцом, который не хочет опускаться до драки с ребенком. Подросткам нужна компания друг друга, чтобы пообтереться и сгладить углы характера. Из школы Занзас наверняка вернется другим человеком.