Весенний вихрь

Это почему-то напомнило мне о нас — таких счастливых и жаждущих.

      Николь мягко улыбается, неторопливо ведя кончиками пальцев вдоль пожелтевшей страницы старого альбома. Запинается о ее помятый край, перелистывает страницу. Рисунки постепенно сменяются фотографиями.       На самом деле она никому не говорила, как сильно ей нравится рисовать. В Кадетском корпусе точно бы засмеяли за неаккуратные каракули, быстро начирканные слегка подрагивающей рукой. Вообще сложно было нарисовать что-то стоящее в ночном полумраке общей комнаты, даже под слабыми просветами яркой луны. Еще и эти мозоли на руках, черт бы побрал бесконечные тренировки…       Бесполезное, но так полюбившееся сердцу занятие на время забылось — повторный разгром стены, череда смертей друзей, далее смрад гниющих тел, запах смерти, отпечатавшийся грубым рубцом в груди Николь — ничто не способствовало новым идеям, лишь все чаще повторяющимся истерикам и новой порциям переживаний.       К карандашу с клочком бумаги ее вернул Армин. Юноша откуда-то отрыл ее старые наброски, даже умудрился назвать это безобразие «дельной работой». Тогда Николь показалось, что у нее действительно неплохо выходит. Кое-как изобразив самого Арлерта, она тщательно скрыла данный факт, но еще долго втайне любовалась незаконченным портретом.       С каждым разом у нее действительно получалось все лучше и лучше — Армин здорово способствовал этому, но Николь так и не призналась ему, что именно юноша был той самой музой, которая вдохновляла ее.       Это все было неправильно. Понимает Николь это лишь сейчас, но тогда казалось, что осталось дотянуться до вечной беззаботности совсем немного — коснуться кончиками пальцев прохладной воды, вкусить ее, сморщиться от привкуса соли на языке, и тогда все плохое закончится. Угаснет в лучах этого яркого солнца, утонет в грохоте звонких и могучих волн.       Спрятанных рисунков становилось все больше. Иногда, разбросав их всех забавы ради по полу, Николь гордо демонстрировала Армину наброски морских ракушек, самых причудливых форм. Где-то мелькали попытки изобразить и само море, и пусть Николь стыдливо прятала их за более удачными рисунками, Армин все равно хвалил каждый из них. К слову, его собственный портрет так и был старательно укрыт в ворохе личных вещей Николь.       Знакомство с государством Марли далось нелегко, но увлекательно. В их первую совместную вылазку на новую землю было страшно поднимать голову — казалось, что все окружающие тут же распознают в их лицах «дьяволов острова Парадиз». И все же волнение было легче сносить, ощущая крепкую теплую ладошку, сжимающую ее собственную.       В другие разы все пошло куда лучше — люди не казались такими уж подозрительными, да и сорвав пелену ненужных переживаний с глаз, они познакомились с колосальным количеством попросту удивительных вещей, о существовании которых ранее и подумать не могли. Одной из таких вещей стал фотоаппарат. — Метод быстрого рисунка какой-то, — неудачно пошутила как-то Николь, на что Армин лишь слабо улыбнулся. В тот момент девушке захотелось сделать свой первый снимок.       Николь издает тихий смешок — немного грустный, слегка отчаяный — и захлопывает старый альбом. С глухим хлопком взлетает невидимый столб пыли. Николь неловко потирает нос. — Это напомнило мне о нас, — выдает девушка в пустоту, любяще потирая истертую обложку альбома, — таких счастливых и жаждущих.       Отныне все эти улыбающиеся лица теперь хранятся здесь — криво выведеные карандашом или же запечатленые в вспышке фотоаппарата. Из головы полюбившиеся фрагменты утекают быстро, настолько, что даже лица некоторых товарищей Николь уже и не помнила. Быть может, это все следствие частых ушибов головы, бог знает. Прошлое медленно меркнет в памяти.       Николь боится забыть чистоту ярко-голубых глаз. Ей страшно — вместе с этим утихнет шум моря в ушах, а солнце померкнет навсегда.