Весенний вихрь

POV Армин — Ты ведь не забудешь?       Судорожно пытаясь дотянуться до Николь, чувствую, как меня утягивает назад. Сотни рук, обескровленных, холодных, почти белых, тянут куда-то вниз, поглубже, дальше от нее. Не могу вздохнуть, утопаю в ледяной пучине излюбленного моря. Глаза слепит соленой водой, из груди вырывается последний, отчаянный выдох, прежде чем исчезает и она — вместе с солнцем, меркнет, угасает, погружая мою жизнь в непроглядную тьму. «…ты не забудешь?»       С тяжелым выдохом открываю глаза, улавливая слухом громкий стук — не то капель дождя об окно, не то собственного бешено бьющегося о грудную клетку сердца. Дыхания не хватает, и я цепляюсь за горло, в тщетной попытке стянуть с шеи невидимые путы, перекрывающие дыхание. Но я бессилен: слезы душат меня, остается лишь завывать в такт порывам гулкого ветра за окном.       Столь безрассудно пообещав ей жить, я умираю каждый день под музыку голоса в своей голове, ее голоса, ее силуэта, что мелькает в ночи. Впервые мне хотелось соврать Николь, а после отправиться следом.

***

— Может, когда-нибудь мы встретимся, — я аккуратно кладу цветы наземь: нежные лепестки хрупких ромашек касаются холодных травинок, утопают в них, — встретимся, чтобы объяснить друг другу все.       Ответом мне служит надгробие, молчаливое, неприступное. В голове так невовремя всплывает череда ее глупых рассказов о прошлом, чаще выдуманных, но столь забавных, что смеяться приходилось до боли в животе. Николь всегда была громкой и яркой — улыбка тут же расцветает на устах, хоть я и не помню, когда в последний раз улыбался — но взгляд скользит по серому безжизненному камню, и я вновь угасаю. Коленки подгибаются, и я сажусь прямо на землю. От холода тело пробивает мелкая дрожь, но я не обращаю на это внимания.       Я просто хочу побыть рядом с ней.       Солнце утопает где-то вдали, за горизонтом, напоследок лаская лучами лицо. Внезапно теплеет: кто-то накидывает на меня шаль с горячими отпечатками чужих плеч. Веет ароматом еловых шишек и утренней свежести — так, как всегда пахло перед уроками по верховой езде. Ком вновь скребет горло, но я стараюсь сглотнуть, глядя снизу вверх на Астрид.       Ее напряженное лицо белее чем обычно, но глаза живые, влажные, взирают с пониманием. Она знает, как никто другой знает, оттого молчит.       Слова тут не помогут, остается просто продолжать жить, надеясь, что рано или поздно боль притупится. — Пойдем домой?       Глубоко вздыхаю, переводя взгляд на надгробие. Шаль действительно согревает, оттого я прячу руки, цепляясь ногтями за петли пряжи. — Еще чуть-чуть посижу.       Астрид не противится, но садится рядом. Прижимается щекой к моему плечу, стараясь сдержать рвущиеся наружу слезы. — Они не хотели бы, чтобы мы расклеились.       Следом слышится всхлип, на что я грустно улыбаюсь, обнимая подругу за плечи. — Они ближе, чем ты думаешь, Астрид.       Тихие рыдания утихают, но Косстер продолжает мерзнуть, грея руки горячим дыханием. Она одета теплее, чем я, но холод ее идет изнутри. — Они живы, пока мы помним о них.       Астрид окончательно успокаивается, лишь кладет голову мне на плечо — ищет чужое тепло. Я всматриваюсь в годы жизни Николь, небрежно высеченные на надгробии.       На самом деле мне и по сей день кажется, что все это злая шутка.       Я не скажу об этом Астрид. Я буду беречь ее, как и просил Эрен, я буду помнить о Николь, чтобы она продолжала жить в этом мире.       Я сделаю эту иллюзию своим смыслом, чтобы они пожили подольше.