Весенний вихрь

      Кажется, Леви еще не отошел от лекарств, быть может поэтому он сейчас так фанатично шепчет ее имя, протягивая руку куда-то в сторону.       Николь перестает дышать на пару мгновений, неуверенно протягивая руку навстречу. После она аккуратно, почти невесомо касается его ладони, но не сжимает пальцы, как было бы привычнее, ведь будет больно.       А Николь совсем не хотелось, чтобы Леви испытывал боль. Ни при каких… обстоятельствах. — Ник… — звучит надрывно, совсем слабо, а еще очень обреченно, — …оль.       Девушка оглаживает его сальные пряди, отводя их от здорового глаза в сторону. Леви словно смотрит сквозь нее, и, будь так на самом деле, она бы с радостью заплакала, но Аккерман уверенно водит по ее щеке безымяным и мизинцем правой руки.       Ханджи сказала, что эффект от обезболивающих скоро сойдет на нет, и тогда все вернется на свои места. Николь очень ненавидела себя за то, что желала продлить, растянуть этот момент еще хотя бы на полчасика.       С последней ночи Леви перестал звать девушку по имени. С его уст слетало лишь сухое «лейтенант», и, в минуты редкой радости, просто «Вебер». Но свое имя…       Сказанное этим слегка надменным голосом, с легкой хрипотцой, Николь не слышала уже очень давно.       Николь соскучилась.       Вскоре Леви провалился в сон, совсем беспокойный, но Вебер вызвалась дежурить ночи напролет. Она не могла его бросить: девушке казалось, что опасность не миновала, она нависает над ним, подобно изголодавшему титану.       Аккерман метался в постели сутки, вздрагивал, стонал. Холодные капли пота стекали вниз, впитывались в бинты и изрядно отросшие темные пряди. И Николь утирала пот с капитанского лба раз за разом, вслушиваясь в тихий голос, что все также нашептывал ее имя.       Трудные времена миновали, и теперь вместо поалевших бинтов на лице капитана Леви красовался глубокий рубец, все еще красноватый, проложивший свой путь от правого виска до подбородка. Но даже не шрам отягощал и без того безрадостные будни Леви: теперь можно было попрощаться с правым глазом навсегда. Ханджи сказала, что это вне ее компетенции.       Никто, быть может, и не замечал, но Николь знала, чувствовала то, как раздасован Аккерман. И она бы подошла, утешила, но…       Но после выписки они больше не виделись. Предпочли сделать вид, что все эти недели они не боролись за жизнь Аккермана, не цеплялись друг за друга.       Они раз за разом отводили взгляды в сторону, сжимая собственные ладони: ведь хранили меж пальцев остаточный шлейф трепетных прикосновений.       Николь могла избегать капитана сколько влезет, но, прежде чем скрываться за очередной поворот, она бы задерживала взгляд на алой полоске, пересекающей лицо Аккермана.       Леви бы стыдливо прятал взгляд, с грустью вспоминая, как Николь раз за разом во время их соития оглаживая красиво лицо мужчины.       Леви было бы стыдно за свой уродливый вид. А Николь тушила бы в себе желание расцеловать чертов шрам на этом прекрасном лице.