If Them's the Rules/Если правила таковы

1999 — Не могу поверить, что ты собираешься это сделать, — сказала Джинни, опираясь на один из недавно опустевших шкафчиков. Она перебирала пальцами конец своей длинной рыжей косы, и выражение её лица заставило Гарри задуматься, насколько она, должно быть, измотана. Он пожал плечами и поставил теплую чашку кофе, которую держал в руке. — Джинни... — начал он, не находя слов. — Я слышала, что вы обсуждали с Гермионой, — со вздохом сказала Джинни. — Я считаю, что это бессмысленно, безрассудно и опасно. Ты должен понимать, насколько опрометчивым является твой план. — Я знаю, — тихо признался Гарри, — Но я считаю, что в любом случае стоит попробовать. Я чувствую, что это необходимо сделать. — Необходимо сделать? — повторила Джинни, и в очередной раз Гарри почувствовал благодарность за то, что Джинни не имела привычки повышать голос, как бы она ни была расстроена. Это было, пожалуй, первое, что Гарри действительно понравилось в ней: то, как она говорила. — Время ушло. Всё это произошло несколько десятилетий назад. Его жизнь была тяжелой, как и жизни многих других детей тогда. Так зачем спасать именно его? — Последствия были слишком ужасными. Ты хорошо это знаешь. — Люди умеют разбираться с последствиями. Мы двигаемся дальше, несмотря на трудности. — Я уже зарубил себе это на носу, Джинни. Я, так или иначе, всегда буду двигаться вперед. И если у меня все получится, то никому больше не придется страдать, — настаивал Гарри, надеясь, что она поймет. — Возвращение в прошлое ради того, чтобы исправить Тома Реддла может оказаться бессмысленной затеей, — заметила Джинни. — Даже если тебе действительно удастся помешать ему стать Волдемортом, ты серьезно думаешь, что не появится другой Темный Лорд, который попробует сделать то же самое? Ужасные вещи не перестанут происходить, даже если ты остановишь его. — Джинни... — То, что он сделал – и пытался сделать – всего лишь отражение его сути. Он психопат, и это не то, что ты можешь исправить, Гарри. Его нельзя спасти, потому что он никогда не считал себя человеком, которого нужно спасать. Ты знаешь это лучше, чем кто-либо. — Будь благоразумной… — Я благоразумна. — строго ответила Джинни, но без злобы. У Гарри разрывалось сердце. — Не обвиняй меня в безрассудстве. Мысль о том, что ты используешь какой-то тёмный и непроверенный ритуал, чтобы вернуться в прошлое и позаботиться о Томе Реддле — не что иное, как безумие. Я единственная, кто смотрит на всё объективно. Если ты не видишь недостатков в своем наивном и идеалистическом плане, тогда я… — Да, ты вполне ясно изложила свои мысли по этому поводу, — прервал её Гарри. — Но, Джинни, не смотря на то, считаешь ли ты этот план глупостью или нет, я не передумаю. Ты не понимаешь и половины причин, почему я хочу это сделать, и я не собираюсь объяснять. Я и не должен. — Даже Рон с Гермионой не смогли отговорить тебя? — Они понимают, насколько это важно для меня. Они знают, что я должен это сделать. — Нет, ты не должен ничего делать. Ты никому ничего не должен. И никогда не был! — Речь идет не о чувстве долга, Джинни, — ответил Гарри, мотнув головой. Его голос больше не звучал сердито или расстроено, только очень устало. — Я хочу попробовать. Для него и для самого себя. — Я надеюсь, что это правда. Потому что все, чего я хочу, — сказала Джинни, — это убедиться, что ты делаешь это ради себя, а не ради кого-то другого. Нет необходимости спасать остальных от того, что уже произошло. Ты больше не один из чемпионов грёбаного турнира, и не должен проходить испытание за испытанием, для того, чтобы почувствовать себя принятым. — Джин… — Я хочу, чтобы ты перестал измерять самооценку своими достижениями. Тебе не нужно сначала быть несчастным, чтобы потом оправдывать свое счастье. Гарри несколько мгновений смотрел на неё в абсолютной тишине, прежде чем сказал: — Я действительно не заслуживаю тебя. — Это именно тот образ мышления, от которого я бы хотела, чтобы ты избавился, — вздохнула Джинни и криво улыбнулась ему. — Гарри, почему ты решил использовать непроверенный ритуал для того, чтобы отправиться в прошлое и воспитывать Тома Реддла? — Я хочу...— нерешительно начал Гарри, внезапно почувствовав себя эгоистично и неуверенно. Поэтому он начал снова. — Потому что мысль о нём в приюте причиняет мне боль, и я не понимаю почему. Стоит мне подумать о Томе, таком маленьком, замёрзшем и голодном, и что именно я буду причастен к его гибели… — Ты винишь себя в его трагической судьбе, — сказала Джинни. — Независимо от того, насколько он заслужил такой конец. Я бы могла сказать, что это очень мило, если бы это так меня не злило. — Детские дома в то время были ужасны, — тихо продолжил Гарри. — Это намного хуже, чем жить с Дурслями. Я тебе рассказывал как со мной обращались. Ты даже сама прокляла тетю Петунью, хотя я сказал, что… — Она смогла спокойно жить, пока её собственный племянник ютился в чулане почти десять лет! — осадила его Джинни. — Сможет и пережить непроизвольные громкие приступы смеха, которые будут преследовать её до конца дней. А если бы твой дядя был ещё жив, я бы… Ну, ладно, сейчас не время об этом думать. Не уходи от темы. Давай поговорим о твоих мотивах. — Я просто хочу, чтобы ты поняла, насколько жизнь сирот в то время была ужасной, — сказал Гарри, пытаясь найти слова, чтобы выразить свои чувства. — В комнатах было темно, зимы были длинными и морозными, а одежда - тонкой и старой. Кормили разведенным месивом, или вообще протухшими помоями. Больных сирот редко водили к докторам, а образование в лучшем случае получали в местных церквушках, и то, только самые умные дети. Конечно, если такие были, и если они вообще хотели учиться. — И ты думаешь, что твое появление там что-то изменит? — спросила Джинни. — Если ты отправишься туда, чтобы изменить кого-то другого, ты не успокоишься, пока у тебя это не получится. И это, я подчёркиваю – если. Ты действительно думаешь, что это именно то, что ты должен сделать? — Это риск, — признал Гарри. — Риск, на который я готов пойти. Гермиона уже изучила этот ритуал, а Рон разобрался с моими счетами в Гринготтсе, так что у меня есть хоть что-то, что я могу взять с собой. Пожалуйста, не пытайся остановить меня. — Я не буду, — сказала Джинни, скривившись. — Я не буду тебя останавливать, Гарри, но я действительно считаю, что ты заслуживаешь большего, чем проводить остаток своих дней занимаясь тем, что может не принести никакого результата. Я хочу, чтобы когда я спросила тебя о причинах этого поступка, ты без колебаний сказал мне, что делаешь это для себя. Что ты хочешь отправиться куда-нибудь, чтобы начать все сначала и быть счастливым. — Это, — неуверенно сказал Гарри. — Так и есть. Я… сделаю все возможное, чтобы быть счастливым. Джинни вздохнула, закрыла глаза и покачала головой. — Мерлин, я даже не знаю, что тебе сказать. — Затем она открыла глаза и сердито глянула на Гарри. — Помни, что мы любим тебя. — Джинни… — начал Гарри, но девушка шикнула на него. — Подожди, дай мне закончить, — сказала она. — Я знаю тебя лучше, чем тебе бы хотелось, и я знаю, что бывают моменты, когда ты чувствуешь себя неудачником и не уверен в своей ценности. И что хуже всего, нас не будет рядом, чтобы напомнить тебе об этом. — Джин… — Мы всегда любили тебя, — твердо сказала Джинни. — Мы любили тебя, когда тебе было одиннадцать, мы любим тебя сейчас и будем любить тебя всегда. Мама, папа, я… все мы. Наша любовь к тебе не требует от тебя определенного поведения, мы продолжим тебя любить несмотря ни на что. Помни это, Гарри Поттер. Что бы ты ни делал, тебя всегда будут любить, даже если нас не будет рядом, чтобы сказать тебе об этом. Гарри не плакал, но в глазах у него собралась влага. — Джинни, — сказал он, затаив дыхание. — Спасибо. Спасибо, я… — Всё в порядке, — перебила Джинни, грустно улыбаясь ему. — Всё… Всё будет хорошо. 1935 Угрюмый, маленький, злобный – такими словами можно было описать Тома, взглянув на него впервые. Он был бледным и тощим, а его очаровательные черты лица обострились от хронического недоедания, тяжелой работы и усталости. Некоторые обитатели приюта невольно восхищались этим умным ребенком. Но большинство, те, кто не проявлял свою неприязнь открыто – боялись приближаться к нему. По итогу, в округе не было ни одного человека, который мог бы поклясться перед Богом, что ему нравится Том Реддл. Том знал, что дал своим сверстникам немало причин для ненависти и страха, а слухи и перешептывания сильно преувеличили их значимость. Он не возражал. Малыши заикались и тряслись при виде него, а большинство детей постарше предпочитали не приближаться. У взрослых же не было явных причин для страха, зато их было достаточно для раздражения – они ненавидели Тома почти так же сильно, как Том ненавидел их. Сам приют представлял из себя убогое старое здание, заполненное плохими детскими воспоминаниями и людьми, которые искренне ненавидели Тома. Здесь было тесно, шумно, грязно, и дети постоянно болели. Врачей вызывали редко, а похороны считались роскошью для сирот, так что после болезни некоторые просто исчезали. Том знал, что даже половина детей здесь не были настоящими сиротами – их просто бросили на время или навсегда. Воспитатели же были больше сосредоточены на демонстрации своего авторитета, чем на чём-либо ещё. Сироты, в свою очередь, старались выделиться хоть чем-нибудь. Особенно после того, как администрация ввела новую систему усыновления. Это было странно и Том не мог понять поведение остальных детей. Зачем кому-то заботиться о чужом ребенке? Для этого должна быть причина, мотив. Какой же? Однако Том осознавал, почему никто не хотел усыновлять его. В первое время было несколько пар, которые пытались, но их быстро отговаривали. Им рассказывали о том, как он взял кролика Билли Стаббса и повесил его под крышей после какой-то мелкой ссоры. Им рассказывали о том, как он любил воровать и сжигать вещи, и как ему нравилось натравливать змей на людей. Возможно, им даже шепотом рассказывали об инциденте в пещере, где он преподал Деннису Бишопу и Эми Бенсон заслуженный урок о том, с кем им определенно не следует связываться. Произошедшее тогда почти вышло из-под контроля, но это не возымело последствий для Тома: хоть глупые детишки никуда не делись, но они всё ещё были слишком напуганы, чтобы рассказать о случившемся кому-нибудь хоть слово, опасаясь повторения. Том знал, что он особенный. Он считал себя лучше других, потому что был другим. Жизнь каким-то образом сделала его непохожим на окружающих, и это должно было что-то значить. Возможно, он был предназначен для чего-то…чего-то великого. — Эй, Реддл, — послышался гнусавый мерзкий знакомый голос. Том обернулся и увидел долговязого мальчика с веснушками и слегка потускневшими шрамами от ожогов на лице, подходящего ближе. Он знал этого мальчика: Дженнингс, который якшался с Бенсоном и ненавидел Тома. Да так, что ненависть перевешивала страх и здравый смысл. — Сегодня меня заберут в семью. — Скатертью дорога, — ответил Том. Неужели другие дети действительно думали, что могут дразнить его тем, чего Том все равно никогда не хотел? Усыновление? Приемная семья? Том не мечтал об этом! Конечно, в приюте было ужасно, но он был уверен, что всё, что будет ждать его в приемной семье, будет ещё хуже. Он слышал и видел тех детей, которых вернули после усыновления. Он видел, что случилось с так называемыми Неудачно-Размещенными детьми, которых вернули еще более сломанными, чем раньше. Элли, или как там её, выглядела такой оживленной, когда ее забирали. Эхо её смеха ещё долго висело в воздухе после того, как она уехала со своими новыми родителями. Шесть недель спустя она вернулась с обрезанными волосами, кровоподтеками под глазами и страхом перед мужчинами, которого у неё не было раньше. — У меня будет семья, — сказал Дженнингс. — Я, в отличии от тебя, не останусь один. — Верь во что хочешь, — спокойно сказал Том, — я не стану утверждать обратное. Он посмотрел на Дженнингса и не смог сдержать чувство отвращения, которое испытывал к мальчику. Люди вроде Дженнингса вообще не должны жить. Слишком тупые, чтобы быть полезными, и слишком упрямые, чтобы подчиняться тем, кто умнее. И, несмотря на свою никчемность, они были такими шумными и громкими. Всегда желающие быть в центре внимания. И совершенно не сожалеющие о своем существовании. Том ненавидел таких людей. После ухода Дженнингса Реддл вскоре забыл о нём. Детей усыновляли регулярно: некоторых возвращали обратно, некоторые умирали, о некоторых больше никто не слышал. Том никогда не думал о том, что его усыновят – он никогда этого не хотел и не видел в этом смысла. Кто вообще может фантазировать о семье, когда все дети в приюте Вула были доказательством того, насколько ненадежны семьи? Не Том, это точно. Ему плевать на семью. День, изменивший всё, начался непозволительно нормально. Утро четвертого ноября тысяча девятьсот тридцать пятого года было тёмным и холодным. Пронизывающий ветер гулял по коридорам, выдувая малейшие крохи тепла и проникая под одежду обитателей детского дома. Том дрожал, когда ел свой завтрак, состоящий из жидкой каши и разбавленного молока. Зима в этом году не выглядела сказочной и красивой –снег был грязно-коричневым, ветер безжалостным, холод неумолимым, а в здании было многолюдно и тесно, так как никто не хотел проводить время на улице, как летом. Время стирки, безусловно, было худшей частью дня Тома. Детям приходилось выносить старые и ржавые ведра на улицу для того, чтобы набрать снега, который таял в постирочной, превращаясь в ледяную воду. После чего им приходилось стирать почти бесконечные груды грязной одежды. — Нужно пользоваться тем, что природа дает нам бесплатно, — говорили воспитатели, кутаясь в теплые шерстяные варежки. Руки Тома онемели, пока он стирал вещи из кучи одежды перед собой. Он окунал ткань в холодную воду и тщательно скреб ее, так, как будто пятна от этого действительно могли исчезнуть. Он сидел на корточках в одном ряду с девятью другими детьми, чья очередь была стирать на этой неделе. В Томе начинало кипеть возмущение, когда он размышлял о происходящем. Он ненавидел эту унизительную работу. Стирать чужую грязную одежду, это не то, чем он должен заниматься. — Меняем воду! — крикнула женщина, присматривающая за ними. Её лицо было таким же строгим, как и ее голос, а рука, держащая тяжелые часы, была твердой. Её крошечные глазки-бусинки устало наблюдали за детьми, когда они вставали и выходили на улицу, чтобы слить грязную воду и заменить её свежим снегом. Том наполнял свое ведро, когда почувствовал, что кто-то приближается к нему со спины. Ожидая услышать очередные оскорбления, он проигнорировал происходящее. И вскрикнул от удивления и боли, когда его окатило ледяной грязной водой. Он попытался встать на ноги, которые сразу же онемели, и обернуться, но его толкнули обратно в снег. — Извини, я такой неуклюжий, — хихикнул чей-то голос, и Том вздрогнул, чувствуя, как холод мгновенно пронизывает его под мокрой одеждой. Стиснув зубы, он посмотрел на Бена Бака, который уже бежал внутрь с ведром, полным снега. «Я убью тебя», — подумал Том, но даже жгучая ярость внутри него не смогла заглушить холод, пронизывающий его кости. «Настанет день, когда я зарежу тебя, как животное.» 1999 г. — Чертовски странно, что тебя больше не будет рядом, — вздохнул Рон, сгорбившись на стуле с грустным выражением лица. — Я слишком привык к тебе. Мерлин, я, наверное, буду сильно скучать. — И я тоже, — ответил Гарри, не отводя взгляда от рун, которые Гермиона рисовала на полу. — Откуда ты вообще знаешь, сколько завихрений нужно? — Я точно знаю, что делаю, — заверила его Гермиона. — Я скоро закончу, и тогда мы сможем пойти выпить чаю, пока руны оседают. — Пока руны оседают. Я даже не понимаю, что она имеет в виду под этим, — сказал Рон. — Ты все ещё уверен в этом, приятель? — Да, — сказал Гарри. — Я уверен. — Что ж, в этом есть и плюсы для тебя, — признал Рон. — Жить вдали от кровожадных репортеров и сумасшедших фанатов. Помнишь того парня, который пытался вломиться к тебе домой, заявив, что хочет быть частью твоей жизни? — Он помочился перед моим домом, — застонал Гарри. — Трудно забыть такое. — Это было довольно забавно. — Это точно не было забавным. — Отлично, — внезапно сказала Гермиона, вставая. — Почти все сделано. Пару минут и все будет готово. Кто-нибудь хочет чаю? — Я бы что-нибудь съел, — сказал Рон. — Курочку-гриль и жареную картошку. — Я не собираюсь ничего из этого делать, — ответила Гермиона, направляясь на кухню, а Рон и Гарри пошли за ней. — Но у меня есть немного лимонных пирожных, которые я приготовила сегодня утром. Пробовала твой рецепт, Гарри. Получилось довольно неплохо. — Рад это слышать, — с усмешкой сказал Гарри, садясь за стол. — Вообще-то, я получил рецепт от мамы Рона. Я надеюсь, что смогу найти ингредиенты и в сороковых годах. — Кстати, у тебя есть всё, что нужно? — спросила Гермиона, жестом предлагая Рону налить им чаю. — Я имею в виду и магловские деньги тоже. Сколько ты взял? — Я не опустошал хранилища, если тебе это интересно, — ответил Гарри. — Оказывается, там есть ограничения на снятие. Удалось взять достаточно денег, чтобы продержаться несколько месяцев, но придется сразу же начать искать работу. — Найти работу – это отличная идея, но с этим могут быть проблемы. Будь осторожен, Гарри, и если возникнут какие-то трудности, постарайся не привлекать лишнего внимания. Я купила тебе несколько книг по психологии… — Книги? Но… — Ты должен понимать, что воспитание такого ребенка, как Том Реддл, будет непростой задачей, — серьезно сказала Гермиона, наклоняясь ближе. — Я не знаю, сколько ему будет лет, когда ты его возьмёшь к себе, но он начал... плохо себя вести очень рано. Возможно, проблема заключается в окружающей среде – мы будем надеяться на это, поскольку проблемы, вызванные окружающей средой, устранить легче, чем другие. — А другие это...? — спросил Гарри, на самом деле не желая знать. — Безумие, которое появилось в результате поколений кровосмешений в сочетании с последствиями от сильных зелий, которыми Меропа опаивала Тома Реддла-старшего, пока не забеременела. В худшем и наиболее вероятном случае, конечно, Реддл стал жертвой всех трёх факторов: злоупотребления зельями, плохой наследственности и окружающей среды, — объяснила Гермиона с грустным вздохом. — Главное, после прочтения, сожги книги. Ты же не хочешь, чтобы кто-то задался вопросом о дате их публикации. — Я сделаю всё, что в моих силах, — пообещал Гарри. — Как вы думаете, как он будет себя вести? Я имею в виду, Дамблдор рассказывал мне о некоторых вещах, которые Реддл делал в приюте — причинял боль животным, сжигал вещи и воровал. Очевидно, он также патологический лжец. — Меня это не удивляет, — сказала Гермиона, благодарно улыбнувшись Рону, когда он поставил перед ней чашку чая. — Он был очень проблемным ребенком. Гарри, я должна признать, что, хоть я и уверена, что из тебя получится прекрасный отец, я всё же думаю, что Том Реддл, возможно, безнадежный случай. — Я не отправляюсь туда, чтобы сделать из него святого, — напомнил ей Гарри. — Я просто хочу показать ему более здоровые методы выживания, которые не включают в себя такие вещи, как мировое господство и убийства. — Справедливо, — сказал Рон. — Я считаю, что в таком случае у тебя всё получится. — Нам пора начинать, — вздохнула Гермиона, собирая волосы в тугой пучок. — Руны должны были уже осесть, и не следует оставлять их в таком состоянии слишком долго. — Верно, — нервно сказал Гарри. Он встал и встревоженно посмотрел на Рона и Гермиону, не зная, что сказать. О последнем прощании не могло быть и речи. — Ты не забыл что-нибудь? — спросила Гермиона после длительного молчания, взяв Гарри за руку. — Уверен, что взял все необходимое? — Всё лежит уменьшенное в моём кармане, не беспокойся, — заверил её Гарри. — И я уверен, что взял с собой все необходимое. Ребята… — Не говори этого, — сказал Рон, тяжело положив руку на плечо Гарри. — Не прощайся. — Не буду, — ответил Гарри. — Вместо этого просто пообещайте мне, что не назовёте своего ребенка Гарри. Выберите что-нибудь другое. Люди не должны ассоциировать имя с кем-то, кто участвовал в войне. Назовите его Эмиль или Гюго или что-нибудь в этом роде. — Замётано, приятель, — улыбнулся Рон. Однако он не выглядел особенно счастливым. — Удачи тебе. Задай им жару. — Будь осторожен, — поспешила добавить Гермиона. — И да, удачи, Гарри. 1935 г. Гарри понятия не имел, в какой части Англии он оказался. Улицы были узкими и многолюдными, а здания, возвышавшиеся вокруг, были ему незнакомы. Площадь, на которую попал Гарри, напоминала скорее Косой переулок в те времена, когда он впервые его посетил, нежели графство Суррей. Высоко над головой ярко сияло полуденное солнце всякий раз, когда ему удавалось выглянуть сквозь облака дыма, пыли и тумана. Несмотря на солнечный день, скоро начнет темнеть - зимние дни были короткими и холодными. Гарри смотрел, как люди осторожно шли по покрытому грязным снегом и льдом тротуару, стараясь не поскользнуться. Поднимался неприятный холодный ветер. Мимо проехала машина — громкая и совсем не похожая на Тойоту, которая была у Дурслей. Всё вокруг сбивало с толку. Гарри понял, что если так и будет стоять столбом на месте, то ни к чему не придёт. Он глубоко вздохнул и огляделся, обращая больше внимания на окружающие его магазины и заведения. Ближе всего к нему была круглосуточная кофейня, с размещенной на ней рекламой «оригинального французского молотого кофе». Она могла стать отправной точкой, так же, как и любое другое место, и Гарри незамедлительно направился к ней. Выпить чашку кофе было неплохой идеей. По крайней мере, это согреет его ненадолго. Внутри кофейни было пусто. Верхние полки за прилавком были заполнены мешками с сахаром и мукой, а на столиках у окна стояли пустые вазы для цветов. Молодая женщина с холодными голубыми глазами и натянутой улыбкой только что вручила клиенту чашку кофе. — Простите, — начал Гарри, подходя к стойке. — Не могли бы вы уделить мне минутку, пожалуйста? — С кофе или без? — спросила девушка, засунув сжатые кулаки глубоко в карманы темно-серого кардигана. Гарри неловко улыбнулся, не зная, как ответить. Она прищурилась. — Зависит от того, — наконец ответил он, — есть ли у Вас информация о том, сдают ли поблизости квартиры в аренду? Или, возможно, вы знаете какие-либо места, где сейчас нанимают сотрудников? — Если у вас нет работы, то я сомневаюсь, что вам нужен кофе, — сказала девушка. — Он стоит шесть пенсов за чашку. — Её лицо слегка смягчилось, и на нем появилась тень улыбки. — Про жилье ничего не слышала, — продолжила она. — Я сомневаюсь, что здесь есть свободные квартиры, по крайней мере в этой части Дептфорда. Хотя, может, я просто не знаю. Но, скажем, если вы умеете держать иголку и пришивать пуговицы, я полагаю, что вы бы могли зайти к Мэгги. Через две улицы вниз, ателье на углу. Она ищет помощника. — Спасибо, — сказал Гарри. — Тогда я бы не отказался от кофе. — А вы уверены в себе. Не сомневаетесь, что вас возьмут? — Скорее просто хочется пить. — Тогда возьмите колу, — посоветовала девушка. — Четыре пенса. Эта французская бурда не стоит шести. Даже в такую мерзкую погоду. — Спасибо, — снова сказал Гарри, уже с более искренней улыбкой. — Тогда я буду колу. Выпив кока-колы и покинув кофейню, Поттер наложил на себя согревающие чары, прежде чем направиться вниз по улице туда, где он надеялся найти место, которое принадлежало некой «Мэгги». К его большому облегчению, найти его было относительно легко. Мэгги, очевидно, была портнихой. Её бутик был маленьким, чистым и элегантным, и Гарри почувствовал себя не в своей тарелке. Сама женщина была высокой, с цепким взглядом и чем-то напоминала Гарри тетю Петунью. — Давайте проверим, что вы умеете, прежде чем я найму вас, — сказала она, холодно оценивая его бледно-зелеными глазами. Это была женщина, которая без колебаний могла вышвырнуть его, если бы сочла бесполезным. Она протянула Гарри иголку, немного ниток и сложенный кусок ткани. — Вот, сделайте линию стежков. Гарри редко приходилось шить для тети Петунии, но с простыми вещами он определенно справлялся. Мэгги, которая велела ему называть её Модисткой Мэгги, казалось, была вполне довольна тем, что он сделал, и одобрительно кивнула. — Этой иглой можно работать с хлопком, — сказала ему женщина, наблюдая за его работой. – Для атласа вам понадобится более тонкая. Некоторые ткани очень чувствительны к следам от проколов, которые оставляют иглы, и, учитывая нашу очень уважаемую клиентуру, мы предоставляем им только самое лучшее. Полагаю, у вас все в порядке со швами и тому подобным. Как вас зовут? — Гарри, — представился Гарри. — Я недавно приехал в этот район… И всё ещё ищу место, где буду жить. — Семья? — Н… ну, у меня есть младший брат. Впрочем, он сейчас не со мной, но он приедет, как только я найду нам жилье. Гарри нервно улыбнулся, думая о Реддле. Ему нужно как можно скорее найти мальчика и как-нибудь убедить его покинуть приют. — Тогда вам не понадобится много места, — сказала Модистка Мэгги. — Как только вы закончите здесь сегодня, спуститесь на Фишерс Роуд и найдите Аманду Миллингтон. У нее есть квартира, которую она сдает за четыре шиллинга в неделю, если я правильно помню. Я буду платить вам три фунта в месяц — уверяю вас, это намного больше, чем большинство людей здесь заплатили бы своим помощникам. Понимаете, я верю, что тяжёлый труд должен быть вознагражден, но чтобы остаться здесь, вам придется много работать. Это ясно? — Предельно, — сказал Гарри. Модистка Мэгги кивнула, явно довольная его ответом. — Нам нужно выполнить довольно много заказов. Сегодня вы будете прошивать швы, и попрошу строго следовать инструкциям, которые я даю. — Да, мэм. Это определенно была не та работа, что Гарри себе представлял, но он привык делать всё необходимое, чтобы выжить. Пока всё шло хорошо.