me? i died for him

Больной Хаджимэ оказывается весьма посещаемой «достопримечательностью». Едва дверь закрывается за спиной Нагито, как в палату осторожно входит Микан. А он только решил поспать. С губ срывается недовольный вздох, который тут же оказывается замаскирован под кашель. — Доброе ут-утро, — улыбается девушка, приподнимая руку в дружественном жесте и переминаясь с ноги на ногу. — Как… как ты себя чувствуешь? В ответ раздаётся мычание — краткий и весьма ёмкий ответ. Сил на разговоры и любезности как-то не осталось. И вот странное чувство: оказавшись в кровати дольше положенного, Хината вдруг понимает, что совсем не желает вставать, работать и в принципе с кем-то коммуницировать. А вот поспать — дело другое, хорошее. — На… Нагито всё нам рассказал, — робко продолжает Цумики и тут же меняется в лице, прикрываясь руками. — Т-ты только не подумай ничего, я совсем не выпрашивала! Клянусь, он… он сам, и!.. — Всё в порядке, Микан, — слабо отзывается Хаджимэ, заставляя себя открыть глаза. В комнате всё ещё слишком светло, и ему приходится потратить несколько драгоценных секунд на то, чтобы привыкнуть. — Я и не думал об этом. Он говорит ей так каждый раз. И удивительно, но это работает. Тревога тут же исчезает с лица девушки, сменяясь нервной улыбкой. Медсестра делает шаг вперёд, глубоко вдыхает и прижимает руки к груди. — Я осмотрю тебя, если ты не против. — Валяй. Хината расслабляется, позволяя Цумики делать свою работу, и мысленно просчитывает, сколько он тут пролежал. Будет хорошо, если день или два. Если больше… Парень кривит губы. Не разберёт ведь потом ничего. «Надо написать Наэги», — устало решает он и снова обращает взгляд к девушке. — Через сколько я смогу выйти? — Хаджимэ, прошу… — Сколько? — с нажимом переспрашивает он, чувствуя, как дёргается уголок губ. Хината начинает злиться, и Цумики тотчас улавливает это. — Минимум… — Она сглатывает и делает шаг назад. — Минимум неделя. — Неделя?! — Тебе нужен отдых, — чуть не пищит Микан, прикрываясь руками. В уголках глаз уже сверкают слёзы, и Хаджимэ сразу же одёргивает себя. — Если сможешь выпустить меня отсюда раньше, — бросает он и, скрестив руки на груди, зажимается. В голове тут же выстраивается куча сценариев последствий. Один хлеще другого, — сделай это. — Ко-конечно! — взвизгивает девушка и, прижав к груди чемоданчик, буквально вылетает за дверь. Хаджимэ тоскливо смотрит ей вслед, мысленно выругав себя. И снова одиночество, постепенно обволакивающее воспалённый разум. Хината хмурится, бросает короткий взгляд на собственное отражение в зеркале, висящее напротив, затем на тумбу и отворачивается к окну. В голову снова лезут всякие мысли — каждая убедительнее предыдущей. Однако побыть одному — даже больному — роскошь непозволительная. Спустя несколько минут в палату врывается Сония: красная, злая и до предела возмущённая. После почти получаса лекций и «А я говорила тебе! Говорила же!» она быстро вытирает опухшие глаза и вдруг крепко обнимает Хаджимэ, заботливо поглаживая его по волосам: — Никогда так больше не делай, понял? — шепчет она и, рывком поднявшись на ноги и отряхнув юбку, удаляется. За Сонией последовал Кузурю с Пеко, потом Махиру и Хиёко. Ибуки и Аканэ. Каждый по своему выразил свою заботу. Кто-то занял его разговором. Кто-то принёс небольшие подарки с пожеланием скорого выздоровления. Хиёко же молчала как партизан всё время, поглядывая на Коизуми, но, едва пришло время уходить, она немного помялась возле порога, а затем бросила короткое: — Выздоравливай скорей, придурок! — Покраснела и выбежала следом за Махиру. Когда толпа посетителей рассосалась и ажиотаж утих, за окном уже стемнело. Микан вернулась с тарелкой, что-то промямлила и тут же убежала — явно не хотела раздражать своим присутствием. Тогда-то, наверное, парень почувствовал острый укол вины. Надо будет извиниться. Осознание того, что этот список за два дня стал в несколько раз длиннее, радости особой не вызывало. Лениво ковыряя ужин, парень скучающе обводит взглядом палату. Теперь он, кажется, начинает понимать Комаэду: находиться здесь просто невозможно. И это у него ещё посетителей много. У Нагито есть только он. Был. Он вздыхает и закрывает глаза, отставляя тарелку с нетронутой едой. Аппетита нет, и спать совсем не хочется. В такие моменты он занимал себя только одним. Вот и сейчас не побрезговал. «Я ненадолго», — решается Хината и, откинув одеяло, свешивает ноги на пол. Голень тут же обдаёт холодом, и он морщится. Конечно, переться через весь остров в больничном халате — идея, далёкая от хорошей. Ладно, хотя бы разумной. Но ещё минута в выбеленных стенах — и он натурально сойдёт с ума. Пошатываясь, он поднимается на ноги — и оседает обратно, до боли кусая губу и сминая пальцами простынь. Далеко так не уйти. Но и упорства ему тоже не занимать. После первой попытки следует вторая. Потом третья. Цепляясь за стену, он буквально тащит себя к выходу. Толкает дверь дрожащей рукой и уже — вот уже — чувствует свободу. — Вышел-таки. И тут же падает обратно на землю. Кажется, даже чувствует запах жжёного воска. Напротив двери, пристроившись на лавке и подперев подбородок ручкой трости, сидит Нагито, буквально пиля его взглядом. — На… Нагито? — Кажется, в лёгких резко кончается кислород. Ошарашенный, Хината делает несколько шагов назад и упирается спиной в стену. — Что ты тут делаешь? В ответ раздаётся смешок. — Так и знал, что не удержишься. — В глазах Комаэды появляется задорный огонёк. — Вопрос был в том, когда это случится. Они замолкают, обмениваясь оценивающим взглядом. Первым сдаётся Хаджимэ: шумно выдыхает, потирает локоть и садится плечом к плечу с Нагито. — Где трость нашёл? — спрашивает он между делом, изучая соседа краем глаза. — Микан дала, — усмехается тот и проводит пальцем по гладкой поверхности. — Микан?! — восклицает Хината. Это… неожиданно. Мягко говоря. — Ты ей не угрожал, случаем? — Думаешь, я бы опустился до такого? Любопытно. — Ты пытался её убить, — холодно замечает Хаджимэ. — Туше. — Комаэда снова хрипло смеётся, приподнимая свободную руку в воздух. — Так куда ты всё-таки шёл? — Я правда должен отвечать? — пыхтит Хината, чувствуя, как заливается краской. Теперь, когда его поймали с поличным, идея кажется ещё более идиотской. — Да нет. Мне просто интересно, какое важное дело смогло вытолкнуть тебя из постели в таком состоянии. — Да я просто… — Парень запинается и замолкает. Ему и сказать-то нечего в своё оправдание. Скажет, что шёл работать, — в ответ обязательно получит издёвку. — Шёл доказывать всему миру, что ты не Изуру Камукура? — Тонкая бровь изгибается, выражая скептицизм. — Или я ошибся? — Мы можем хоть сегодня об этом не говорить? — Только не злись. Это всего лишь догадка. — Нагито вежливо улыбается, нервно поглаживая протез. — Не воспринимай всерьёз. — Легко сказать. — Обижаешься? — Знаешь, — усмехается Хината и поворачивает голову, — если бы я обижался после каждой твоей ремарки — мы бы уже давно не разговаривали. — Хм-м, но работа вынуждает? — Да нет. — Тогда? — В глазах юноши вспыхивает интерес, и он склоняет голову, забавно тряхнув кудряшками. — Может, мне нравится твоя компания? — не растерявшись, парирует Хаджимэ, улыбаясь уголком губ. Ему интересна реакция — и он не разочаровывается. Кончики ушей вспыхивают алым, и глаза едва заметно расширяются. Комаэда раскрывает рот, но так ничего не говорит, и только смотрит, озадаченно моргая. Он выглядит почти… очаровательно в своём недоумении. Да что там, Нагито, которому в принципе нечего ответить — вид редкий и ценный. Хината мысленно ставит галочку напротив этого достижения и хлопает себя по голове. — Нравится? — А почему нет? — У тебя всё настолько плохо в личной жизни? — Его голос насквозь пропитан удивлением. Он хмурится, пытаясь понять, в чём шутка, а потом вздыхает и отворачивается. — Впрочем неважно. Если нравится — я только рад быть полезным. И-и вот оно снова. Такой момент испорчен в лучших традициях. Хината кривится и, махнув рукой, отворачивается. Может, и не стоит развивать эту тему. — И долго ты тут сидишь? — как бы невзначай спрашивает он, окончательно уходя от прошлой темы. На лице Нагито отражается что-то странное, и он, почесав неживым пальцем ладонь, пожимает плечами: — Не особо долго. — А затем переводит взгляд на парня рядом: — А что? Боишься, что я за тобой слежу? — Не то чтобы. Не такой ты человек. По крайней мере, надеюсь на это. — О? Должен признаться, не ожидал. — Хаджимэ вопросительно вскидывает бровь. — Просто я… привык, наверное, к другому обращению с твоей стороны. — Соскучился? Могу вернуться к нему. — Я бы не стал тебя останавливать. — Юноша улыбается. — Делай так, как считаешь нужным. Эти слова эхом отдаются в мозгу Хинаты, заставляя поморщиться. В голове сразу же всплывает разговор с Фуюхико. И вместе с тем появляется болезненное осознание, что он… элементарно не знает, что считает нужным. Пытается сделать как лучше, а получается… так себе, да. — Всё нормально? — участливо спрашивает Комаэда. Парень вздрагивает и качает головой, отгоняя лишние мысли прочь. Не хватает ещё раскиснуть прямо здесь. — Если я тебе надоел — так и скажи. — Да нет, дело не в этом. — Тогда? — Устал, — находится он. Правда? Правда. А мелочи можно оставить в тени. — Как и ты, наверное. — Хаджимэ, при всём уважении, я отдыхал более чем достаточно. — Но не всё сразу. Не навреди себе в процессе. — Как ты вредишь себе? Поверь, до такого не дойдёт. Хаджимэ сводит брови. — Мы же договаривались не трогать эту тему. — Что уж поделать, если ты не хочешь учиться на собственных ошибках? — резко отвечает Комаэда. — А тебе какая разница? — фыркает Хината. — Определись уже, как ко мне относишься. — О, я определюсь, когда ты определишься, кто ты на самом деле. — Хаджимэ Хината. — Ну естественно. — Нагито цокает языком. — Тогда прекрати пользоваться Талантами. — Ты прекрасно знаешь, что это невозможно. Плюс, почему я должен прекращать, если это мои… — Он осекается и опускает глаза. Его, конечно. — Хаджимэ Хината, которого я знаю, не обладает ни одним Талантом. У него, безусловно, есть свои достоинства, но он — резервник. И эти Таланты — не его. — И что? — А то, что ты продолжаешь впадать из крайности в крайность. Активно пользуешься маской Изуру Камукуры, но при этом не принимаешь его. Не великоваты его туфли? — Ты неправ. — Прошу, тогда расскажи мне, в какой ты с ним гармонии. — В голосе Комаэды появляется сталь. — В этом-то ты точно преуспел — сказки рассказывать. И себе, и окружающим. — Я… — Хаджимэ делает глубокий вдох. — Я принимаю его. — Поэтому идёшь работать? Ты давно себя в зеркале видел? — Недавно. — И в голове ничего не щёлкнуло? — Отвяжись, — рявкает Хината. Сердце болезненно сжимается, и в грудной клетке появляется мерзкое, сосущее чувство. Как будто дыру пробили. Нагито только вздыхает и отворачивается, медленно поднимаясь на ноги. — Я тебе не мать, Хаджимэ. И не друг, — глухо отзывается он. — Я и не надеялся, что ты прислушаешься к моим словам. Но себя-то пожалей. — Я не… — Это уже не моё дело. — Да что мне вообще делать? — срывается Хината, вскакивая следом. Перед глазами мутнеет, и он агрессивно смаргивает, растирая пальцами веки. — Что мне делать? — Откуда мне знать? Это твоя жизнь. — Хотя бы раз. Хотя бы один блядский раз, — со слезами в голосе молит Хаджимэ. Он звучит жалко, отчаянно, — решите за меня. Я не могу. Я устал. — Я много раз говорил тебе, — не оборачиваясь, произносит Комаэда. Тихо, вкрадчиво и безэмоционально. — Много раз говорил, что хорошо это не закончится. — Спасибо, очень помогло, — язвит Хината. — Что ещё мне остаётся? Ты и советов не слушаешь. А решать за тебя я не собираюсь. — Но ты… — Хаджимэ, сделай уже выбор. — Я ведь… — Если ты и дальше собираешься отрицать Изуру — оставайся Хаджимэ. — Хаджимэ Хината никому нахер не сдался! Голос парня разрезает тишину коридора, эхом разносясь по больнице. Грудная клетка тяжело вздымается, и Хинате страшно не хватает кислорода. Он чувствует, что находится на грани истерики. Он больше не хочет решать. Он не хочет работать. Ему уже ничего не надо. — Мне искренне жаль, что ты так думаешь, — отзывается Нагито спустя несколько секунд и наконец оборачивается. В серых глазах отражается неподдельная боль. — Мне правда жаль. Но дальше слов это не идёт. Комаэда изучает его, хмурится, поджав губы, и молча уходит, оставив Хинату совсем одного. Парень и сам не понимает, когда приходит в чувство. Трясёт головой. Трёт глаза. И скрывается в палате. Лихорадочный, почти безумный взгляд падает на тумбу. Возвращается к зеркалу. Красная радужка нервирует. Раздражает. Мешает жить. Рука тянется сама. Узловатые пальцы обхватывают холодный металл и сжимают до ноющей боли. Ногти впиваются в нежную кожу ладони. Хаджимэ не может оторваться от собственного отражения. Кривит губы в отвращении — ещё чуть-чуть, и плюнет себе в лицо. В голове проносятся слова Нагито. Пускай он будет только Хаджимэ Хинатой. Пускай он не будет им нужен. Плевать. Он избавится от Изуру. Взгляд останавливается на остром конце ножниц, направленном в левый глаз. Он начнёт с малого. Заносит руку, размахиваясь. Делает глубокий вдох, мысленно готовя себя. Крепче сжимает пальцы. Бьёт.