Когда мы верили в бабочек

Было странно оказаться снова дома у Вербинина. И Рома даже не думал, что однажды это случится. Парень сам не понимал, почему подошёл к мужчине и почему не ушёл. Что-то держало, а что именно — только предстояло понять. Он действовал, будто бы идя на поводу только у инстинктов. — Есть хочешь? — тихо спросил Антон, обнимая в прихожей Никифорова. Не хотелось выпускать его из объятий. Уже никогда. То, что происходило с ним сейчас, было нежданной радостью, что врывается в жизнь, как капель — в март. После своей очередной попытки покончить с собой он не жил, а функционировал, не понимая, зачем. Мужчина совсем не знал, почему смерть никак не хотела принимать его в свои объятия. Он ужасно устал. И — сам это осознавал — устал задолго до появления в своей судьбе Ромки. А этот паренёк был будто бы глотком свежего воздуха, биением самой жизни, её страстной пульсацией. В нём было всё, чего не было в самом Антоне. И композитор часто думал об этом за длинный период их разлуки. — Ещё спрашиваешь, — ухмыльнулся Рома и слегка пихнул Вербинина ладонью в грудь, хотя было видно, что он вовсе не зол. — Вчера много еды купил, как будто знал, что ты появишься… Снова, — Антон с трепетом поцеловал русые, пропахшие улицей и ветром, волосы. — Тогда давай жрать. Мужчина улыбнулся, медленно опустился на корточки и начал развязывать шнурки на кроссовках Романа. Тот с прищуром глядел на него сверху вниз. Вербинин снова увидел дырку на носке парня, и его сердце сладостно сжалось. Он невольно погладил палец, торчащий из дыры, обвёл подушечкой ноготь. Никифоров выдвинул нижнюю челюсть. Сжал руки в кулаки, но начинать драку не спешил. Антон выпрямился в намерении что-то сказать, как вдруг в дверь настойчиво позвонили. Мужчина изогнул бровь: он никого не ждал. Находясь в плену собственных чувств и эмоций, ведь рядом находился Ромка, Вербинин отворил. В квартиру, обдавая композитором ароматом дорогих духов, вошла Ирина. Она улыбалась улыбкой хищницы, и яркая алая помада подчёркивала выразительность её губ. — Антош, как я рада… — и вдруг взгляд женщины метнулся к Никифорову. Улыбка погасла. — О, опять этот бомжонок. — Привет, шлюха, — широко улыбнулся Роман, испытывая прилив лютой ревности. И сам ошалел от силы этого чувства. — Сколько щас платят на Ленинградке, не в курсе? Ирина на несколько мгновений потрясённо замерла, а потом разразилась хохотом и, уперев руку в бок, обвела Никифорова многозначительным взглядом. — Отброс общества знает о шлюхах? Интересно. — Прекрати, — подняв ладонь, жёстко оборвал её Антон. — Зачем ты пришла? Женщина явно не ожидала такого поведения от Вербинина. Нервно поправив сумочку на плече, она пристально посмотрела в его глаза, но не увидела в них ничего, что когда-то давало ей право говорить дерзости. Поджав губы, Ирина взглянула на Рому и надменно произнесла: — Смотри, как бы этот оборвыш не оставил тебя без нитки. И, развернувшись, она вышла из квартиры, громко хлопнув дверью. Никифоров зашипел так, что слюни полетели в разные стороны. Подбежав к стене, он, стиснув зубы, начал колотить её кулаками, да так, что почти сразу на пальцах выступили капли крови. — Рома, тише. Ну чего ты? — Вербинин дёрнул парня за плечо, обхватил его и повернул к себе, получая удар в скулу. Но это не уменьшило решимости мужчины. Сопя, Никифоров вдруг размяк, утопая в теплоте и нежности объятий Антона. — Ревнуешь? — прошептал композитор, касаясь губами волос парня. Тот был горячим, весь пылал, глупый. — Кажись, — почти не размыкая челюстей, процедил Рома, блестя своими светлыми шальными глазами. — Как же я счастлив, что ты у меня есть. Это придаёт смысл моей жизни, — Антон прикрыл глаза, просто наслаждаясь моментом и этой близостью. Ему хотелось верить, что однажды Рома поймёт его чувства, и ответит на них в полной мере. Что-то подсказывало мужчине, что это молодое и горячее сердце умеет любить, пусть и своей, совершенно отчаянной любовью. Он постарается сделать так, чтобы у Никифорова было самое лучшее будущее. Чтобы у него было всё. Чтобы он был счастлив. Нет, чтобы они были счастливы.