Стать королем

Мерлин тихонько постучал в дверь покоев придворного лекаря. Он ждал, нервничая, пока мягкий женский голос не пригласил его войти. Петли двери заскрипели, когда Мерлин толкнул ее и вошел. Эта комната ничем не отличалась от той, что была в Камелоте. Рабочее пространство Гаюса всегда представляло собой зону крайнего беспорядка, но тщательно организовано в узоре, видимом только ему. Аттикус был придворным лекарем Картиса в течение дюжины или более лет, и содержал свою комнату безупречно чистой и тщательно прибранной. Здесь не так уютно, как у Гаюса, но чувствовалась деловитость и чистота, что никак не могло развеять веселья, которое старик привносил своей широкой энергичной улыбкой. Лорд Эллисон растянулся на койке больного у камина, прикрыв одной рукой глаза, а другая свесившаяся в сторону, беспокойно подергивалась. На голове у него была повязка, но он умылся и переоделся со вчерашнего дня. Аттикус еще не вернулся после битвы в Камелоте, поэтому в данный момент целительницей была Эсла. Она посмотрела на Мерлина и приветливо улыбнулась, отвесив ему легкий поклон. Он улыбнулся ей в ответ. — Добрый день, Эсла, — сказал он, и Эллисон чуть не подпрыгнул на месте от удивления. — Не могла бы ты уделить мне минутку с Эллисоном? — Конечно, сир, но я была бы признательна, если бы вы были кратки, — сказала она, начиная приводить в порядок материалы лежащие перед ней и упаковывать флаконы в футляр, очень похожий на тот, который брал Гаюс, собираясь на обход. — Лорду Эллисону нужен отдых. — Не правда, — проворчал Эллисон. — Все, что нужно Лорду Эллисону — выбраться из этой комнаты. — Я прослежу, чтобы он не перенапрягался, — сказал Мерлин, ухмыльнувшись в ответ на ворчание Эллисона. Эсла благодарно кивнула и, оставив их наедине, тактично закрыла за собой дверь. Мерлин некоторое время смотрел ей вслед, с тревогой думая о своем кузене и о понесенной им потере. Он не знал, с чего начать этот разговор. Он сделал глубокий вдох и подтянул к себе трехногий табурет. Эллисон уже сидел, но голова его была опущена, а пальцы крепко сжимали колени. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Мерлин, тут же пнув себя за это. — Я хорошо себя чувствую, сир, — сказал Эллисон. Его голос звучал странно официально, и не так, как раньше, когда он слегка насмехался над титулом Мерлина. Он был почти подавлен. — Достаточно хорошо, чтобы уже убраться отсюда, но Эсла слишком осторожничает. — Так и должно быть. Головные травмы сложные, и симптомы сотрясения не всегда проявляются сразу, — сказал Мерлин. Эллисон неопределенно хмыкнул. Мерлин поерзал на стуле, размышляя, был бы он более готов к разговору с кузеном, будь тот в более царственном одеянии, но он прибыл прямо из Камелота, остановившись только для того, чтобы узнать у Герунда и сэра Галахада, как обстоят дела. Эллисон откашлялся. — Благодарю вас за заботу, милорд, — сухо произнес он, не поднимая глаз от своих колен, — но зачем вы пришли? Мерлин нахмурился в замешательстве, как от поведения Эллисона, так и от его слов. — Разве мое беспокойство не достаточная причина? — спросил Мерлин. Эллисон на мгновение поднял глаза, но сразу же опустил их, его пальцы крепче вцепились в штанины брюк. — Я не ожидал, что ты захочешь увидеть меня после моего позора, — признался он. Мерлин долго ломал голову над этим утверждением, прежде чем понял, что имел в виду Эллисон. — Твой позор? — удивленно повторил он. — Эллисон, нет! Тебе нечего стыдиться. Эллисон покачал головой. — Мой отец предал тебя, — сказал он так, словно это имело к нему какое-то отношение. — Он предал Картис и впустил эту мерзкую женщину, чтобы причинить вред нашему народу и угрожать нашему миру. — И ничто из этого не отражается на тебе. Настойчивость Мерлина, должно быть, выглядела достаточно яростной, чтобы заставить Эллисона остановиться, потому что он поднял глаза, все еще колеблясь. Ночь, когда его будили с перерывами, чтобы держать под контролем сотрясение мозга, оставила его бледным, и его глаза были сильно затуманены. Стыд, который Мерлин увидел в них, перевесил усталость и даже горе. Мерлин наклонился вперед, намереваясь стереть этот незаслуженный стыд. — Эллисон, ты не виноват в том, что сделал твой отец. Он сделал свой выбор, и это его вина. Но ты тоже сделал свой выбор. — Мерлин подождал достаточно долго, чтобы убедиться, что Эллисон прямо встретил его взгляд. — Ты оказал мне большую честь в этом зале, Эллисон. — Эллисон покачал головой и открыл было рот, чтобы возразить, но Мерлин не дал ему этого сделать. — Ты это сделал. Ты столкнулся с невероятно могущественной и опасной колдуньей и собственным отцом, и все же остался верен. Они предлагали тебе богатство, власть, но ты стоял на своем. Ты проявил невероятную преданность своему королевству и тому, что правильно. — Ты был готов умереть за Картис. — Мерлин покачал головой, все еще в шоке от этого. — Такая храбрость редка, и я никогда не смогу выразить свою благодарность за преданность, которую ты мне оказал. — Но… — Эллисон выглядел ошеломленным и слегка сбитым с толку. Он казался искренне озадаченным словами Мерлина, как будто никогда не думал, что его действия могут быть благородными и достойными похвалы. — Но после того, как мы с отцом обошлись с тобой, после того, как он пытался свергнуть тебя… — Да, он помог врагу королевства в ее попытках убить меня и захватить власть, — прямо сказал Мерлин, и Эллисон вздрогнул, его щеки снова покраснели от стыда. — Но, Эллисон, ты же их остановил. Я слышал, что ты сказал, как ты защищал меня. Ты обещал мне, что будешь защищать это королевство ценой своей жизни, и ты доказал, что готов сделать это, и сделать это во имя меня. Это более чем компенсирует несколько месяцев ненависти, верно? Эллисон попытался улыбнуться Мерлину в ответ, но не смог. Мерлин положил руку на его плечо и крепко сжал. — Ты доказал, что не ведаешь сомнений, — тепло сказал он, — и я буду горд называть тебя своим кузеном. Это принесло ему улыбку, дрожащую, но искреннюю. Эллисон положил свою руку поверх руки Мерлина. — И для меня будет честью назвать тебя своим, — сказал он дрожащим от внезапного волнения голосом. Мерлин лучезарно улыбнулся ему, чувствуя, что сам слегка растрогался, и улыбка Эллисона в ответ стала еще шире. — Ты будешь сидеть по правую руку от меня на памятном пиру, — сказал он. — Нет, я не могу… — Ты это заслужил, — твердо сказал Мерлин. — И я не желаю больше слышать ни слова на эту тему. Пир — в честь тех, кто сражался во имя Картиса, и ты победил, — признал Эллисон с несколько притворным вздохом, хотя не мог не выглядеть довольным. Мерлин еще раз сжал его руку и встал. — Ну, — проговорил он. — Ну, — эхом отозвался Эллисон, снова откашлявшись. — Поспи немного, Эллисон, — сказал Мерлин. — Я хочу, чтобы ты хорошо отдохнул. Я не могу допустить, чтобы ты свихнулся, если собираешься выполнять свои обязанности. Эллисон поднял бровь. — Мои обязанности, сир? — Ну, ты знаешь. Присматривать за королевством, когда меня нет, — сказал Мерлин, как будто это было очевидно. — Видишь ли, теперь, когда отношения с Камелотом налаживаются, а Артур внедряет новую политику и программы, касающиеся пользователей магии, ему понадобится мой совет. Я, вероятно, проведу там много времени, и я не могу оставить Картис без какого-либо руководства, верно? Он рассмеялся над ошеломленным и недоверчивым выражением лица Эллисона. — Вчера ты неплохо справился, — сказал он. — Я думаю, ты справишься с тем, чтобы быть главным в течение дня или двух. Если, конечно, тебя не свалит с ног сотрясение. — Нет, сир, — выдохнул он. — То есть да. Просто… — Он покачал головой. — Я сделаю все, что в моих силах, сир. — Я знаю, что так и будет. — И что ты теперь собираешься делать? — торжественно спросил Эллисон. Мерлин тяжело вздохнул, и тяжесть снова навалилась на него. — Прямо сейчас? Мне нужно написать письма с соболезнованиями. Сорок три. — Он провел рукой по волосам, потом слабо усмехнулся. — Я подумывал, не позвать ли слугу, чтобы он помог мне с этим, но это было бы неправильно. — Почему? — Они сражались и погибли во имя меня. Их семьи заслуживают письма от меня лично, — просто сказал Мерлин. — Но сначала? Мне нужно навестить пару драконов.

***

Мерлин не стал призывать дракона во двор, как это было два месяца назад, когда искал одобрения Килгарры на его царствование. Это был не тот разговор, которым следовало делиться с горожанами, и он не хотел, чтобы появление Эйзусы напугало их. Вместо этого он выехал за ворота и нашел поляну, достаточно большую, чтобы два дракона могли приземлиться. Он привязал коня далеко за деревьями и взревел в небо, призывая на этот раз не только Килгарру, но и Эйзусу. Вскоре на фоне темнеющего горизонта появились два силуэта — большой и маленький. Килгарра приземлился тяжелее, чем обычно, земля под ним задрожала. Его зубы были оскалены, а ноздри заволокло дымом, какого Мерлин никогда раньше у него не видел. Эйзуса приземлился рядом с ним, его приземление было неловким с крыльями, которые не совсем работали должным образом. Меньший дракон попятился назад — то ли от гнева Килгарры, то ли от самого Мерлина, он не был уверен — и прохрипел так ужасно жалобно, что глаза Мерлина наполнились слезами. Он направился к Эйзусе, протягивая руку, но Килгарра зарычал и выпустил небольшой огненный шлейф. Мерлин отшатнулся и в шоке уставился на него. Килгарра расправил одно крыло над маленьким телом Эйзусы, практически скрыв его от взгляда Мерлина. — Что все это значит, Мерлин? — прорычал Килгарра. — Как случилось это зверство? — Мерлин растерянно покачал головой. — Я не знаю, — сказал он, и одно это признание было похоже на удар мечом в живот. Как он мог не знать? Как он этого не почувствовал? Конечно, как Повелитель Драконов он должен был чувствовать, когда кто-то из его сородичей испытывает такую боль, но он не почувствовал. У него не было ни малейшего подозрения, и он ненавидел себя за то, что не подумал проверить. Он ни разу не позвал Эйзусу с тех пор, как тот вылупился, и не думал, что ему это понадобится. Он позволил себе быть уверенным в том, что Эйзуса с родней, но он ошибался. Он был так неправ. — Не знаю, — повторил он. — Как ты позволил этому случиться? — спросил Килгарра, и в его голосе прозвучало обвинение. Мерлин ощетинился, его вина и гнев давили на его грудь до боли; он уже знал, что был ответственен за это, и ему не нужно было слышать это от кого-то еще, особенно от единственного существа, который мог по праву взять вину на себя. — Я позволил? — резко ответил он. — Я оставил его на твое попечение, Килгарра! И в следующий раз, когда я увидел его, он выполнял приказы Морганы. Расскажи мне, как это случилось. — Ты Повелитель Драконов, Мерлин. Ты несешь ответственность за драконов, которых призываешь. — Мы оба знали, что я не мог взять его с собой в Камелот. Я не мог присматривать за ним, поэтому оставил его с тобой. — Он должен был найти время, чтобы улизнуть и проверить Эйзусу и убедиться, что с ним все в порядке, но он этого не сделал. И, очевидно, Килгарра тоже. — Я думал, как его родственник, ты будешь охранять его. Почему ты вообще выпустил его из виду? — Дракон не предназначен для того, чтобы быть нянькой, — сказал Килгарра, надменность и презрение просачивались вокруг его гнева. — Мы свободные существа. Мы должны летать, мы должны скитаться, мы должны быть свободны, чтобы совершать свой собственный путь. — И посмотри, куда привела его эта тропинка: прямо в руки Морганы! Килгарра оскалил зубы и глухо зарычал. Мерлин поднял руку, готовый защитить себя, если дракон решит наказать его за эти слова и за то, что он не смог защитить детеныша. Из-под крыла Килгарры донесся сдавленный вой, отвлекший их внимание друг от друга. Эйзуса, прихрамывая, выбрался из-под своего укрытия, мотнул головой, чтобы сбросить крыло Килгарры, и выглядел крайне расстроенным. Мерлин подошел к нему, на этот раз не обращая внимания на угрожающую позицию Килгарры, и положил руку ему на бок. Чешуя Эйзусы была сухой и хрупкой, местами шелушилась, обнажая розовую кожу. Его крылья были слишком тонкими и покрытыми темной рубцовой кожей, края которой были рваными и неровными. Одно, похоже, было сломано и неправильно сросшиеся под неестественным углом. Скрежещущие звуки Эйзусы были так непохожи на ровную речь Килгарры, что Мерлину пришлось исследовать его шею в поисках следов возможного удушения, каких-то признаков травмы, которая лишила его голоса, но он не нашел никакой очевидной причины. Мерлину пришлось признать, что он не очень много знает о скорости созревания драконов, но он уверен, что Эйзуса был меньше, чем должен быть почти в пять лет, даже не размером с крепкую лошадь. Когда его рука коснулась морды Эйзусы, дракон обернулся к нему, тусклые и затуманенные глаза закрылись. — Эй, Эйзуса, — выдохнул Мерлин. — Что с тобой случилось? — Эйзуса издал еще один звук — бесплодная попытка связаться. Мерлин подумал, не замедлился ли и умственный рост Эйзусы, сможет ли он свободно говорить, если его голос будет функционировать, но он не мог этого знать. — Что могло нанести такой ущерб? — спросил Мерлин, откладывая гнев и стыд на потом и повышая голос, чтобы Килгарра мог его услышать. — Что Моргана с ним сделала? Ответ Килгарры был опережен новым криком Эйзусы, еще более огорченным, чем прежде. Он снова и снова качал головой, хрипя. Мерлин отступил назад, озадаченный странным поведением. Он обменялся взглядом с Килгаррой, который, казалось, был так же озадачен этим. Затем Килгарра наклонился ближе, его голова почти касалась земли, так что он мог смотреть Эйзусе в глаза. Вопрос Килгарры эхом отдавался в голове Мерлина, и тот чуть не ударил себя по лбу за то, что не подумал попробовать раньше, но ответа не последовало. Мерлин сдулся; конечно, мысленная связь не получалось. Если бы Эйзуса был способен на это, он бы уже связался. В конце концов, Эйзуса был всего лишь ребенком в человеческом возрасте, что делало его просто младенцем перед лицом того, как долго могли жить драконы. Обладание ментальным и магическим контролем, необходимым для передачи мыслей, вероятно, было выше его сил на этой стадии, особенно когда никто не мог научить его этому. Килгарра тяжело вздохнул. — В чем дело, малыш? — повторил он вслух с большей нежностью, чем Мерлин считал возможным. — Что тебя так беспокоит? Эйзуса заскулил, переминаясь на месте от волнения, но не в силах что-либо сказать. Мерлин задумался на несколько мгновений. Эйзуса был совершенно послушным, пока он не спросил, что случилось, что Моргана сделала с ним. Что-то в этом вопросе вывело Эйзусу из себя. — Моргана? — попробовал Мерлин, и Эйзуса покачал головой. — Что с ней? — Эйзуса издал звук, который, несмотря на то, что был неразборчив, все же сумел довольно ясно передать разочарование и раздражение. Мерлин решил, что лучше всего ограничиться ответами «да» или «нет». — Она причинила тебе боль? — Эйзуса отчаянно замотал головой. Мерлин нахмурился. В этом не было никакого смысла. — Это сделал кто-то другой? — спросил он вместо этого. Эйзуса кивнул. Мерлин нахмурился еще сильнее. — Как же ты тогда оказался с Морганой? Подожди, нет, ты не можешь ответить. Давайте посмотрим… Ты давно с Морганой? — Кивок. — С тех пор, как ты покинул Килгарру? — Еще один кивок. Мерлин раздраженно фыркнул, скрестив руки на груди. — Тогда как же тебя ранил кто-то другой, если ты был с ней все это время? Килгарра выдохнул длинную струю дыма, сидя на корточках и прищурившись в расчете. — Эйзуса, — медленно произнес он. — Моргана страдала вместе с тобой? Мерлин удивленно посмотрел на него, затем быстро повернулся к Эйзусе. Маленький дракон снова кивнул, и Мерлин почувствовал, как что-то тяжелое упало ему в живот. Это казалось невозможным. Эйзуса был молод и мал, несмотря на то, что принадлежал к сильной и гордой расе. Нетрудно было придумать, как поймать детеныша дракона, но Моргана была невероятно сильна и умна. Захватить ее в плен и удерживать в течение какого то времени, необходимого для того, чтобы нанести ущерб Эйзусе, было бы нелегко. По спине Мерлина пробежала дрожь страха. Он жаждал узнать больше, задать вопросы и получить на них ответы, но Эйзуса не мог сказать ему. И как бы сильно ни пострадала Моргана, как бы далеко она ни упала, Мерлину не нравилась мысль о том, что она страдала. Возможно, именно он оборвал ее жизнь, но он никогда не хотел, чтобы она страдала. В отчаянии он повернулся к Килгарре. — Это можно исправить? — спросил он. — Есть ли способ исцелить его? — Шрамы не заживают, — печально сказал Килгарра. — Повреждения нанесены давным-давно, и от них остались только шрамы. Шрамы не заживают. — Но должно же быть что-нибудь, — сказал Мерлин почти умоляюще. — Должен быть какой-то выход. Что-нибудь, что угодно. Просто скажи мне, и я найду способ. — Боюсь, что ни один смертный не сможет ничего изменить. — Ни один смертный? — повторил Мерлин, цепляясь за соломинку. — Тогда я обращусь к высшим силам, к силам самой Старой Религии. — Старая религия не будет охотно предоставлять услуги людям, Мерлин, — сказал Килгарра. — Благосклонность богов и богинь зарезервирована для очень немногих. — А как же мое великое предназначение, дарованное мне Старой Религией? — спросил Мерлин. — Если они не захотят выслушать прошение Эмриса, то кого же? Килгарра, когда Эйзуса вылупился, ты сам сказал, что это хорошее предзнаменование, что его рождение — начало чего-то важного. Свет солнца. — Мерлин указал на жалкое зрелище, в которое превратилось это чистое, невинное создание. — Почему это имя пришло ко мне, если оно не имеет никакого значения? Возможно, Старая Религия не удовлетворит мою просьбу, но она может. Если есть хоть малейший шанс все исправить, я должен попытаться. Килгарра не ответила, тревожно глядя на Эйзусу. — Кроме того, — добавил Мерлин, — есть еще одна проблема. — И что же это за проблема? — спросил Килгарра. — Кто-то поймал и удержал дракона и Моргану, — указал ему Мерлин. — Думаю, в наших интересах выяснить, кто они, как им это удалось и почему. Килгарра долго и пристально смотрел на него. — Дай мне несколько дней, чтобы подумать, как действовать дальше, — наконец сказал он. — Обратить этот урон вспять будет нелегко, особенно на таком магическом и устойчивом к магии существе, как дракон. На нас мало что может повлиять. Я боюсь, что сила бога может быть необходима. Мерлин сглотнул, но высоко поднял голову. Если ему понадобится божество, он найдет его и заручится их помощью. Килгарра снова выпрямился, готовясь взлететь. — Я позову тебя, когда решу, какой дорогой идти. — Благодарю тебя, мой друг, — сказал Мерлин, склонив голову. Килгарра кивнул в ответ, что было самым близким к извинению за его предыдущие обвинения, которое Мерлин, вероятно, получит. Мерлин оставался на поляне еще несколько долгих минут после того, как Килгарра исчез в ночи, а Эйзуса рывками последовал за ним. Затем он повернулся к замку. Теперь он ничего не мог поделать с этой новой загадкой. Вместо этого нужно было написать письма с соболезнованиями, раздать стипендии и написать речь.

***

На следующий вечер Мерлин сидел за высоким столом во главе самого большого банкетного зала. Рейму наконец-то удалось одеть его в самую лучшую и изысканно дорогую одежду, какую только можно было откопать в шкафу, сколько бы Мерлин ни ворчал и ни жаловался. Темно-синий бархат его камзола соответствовал синему цвету гобеленов на стенах, и Мерлин должен был признать, что он выглядел королем с головы до ног, особенно с его официальной короной, удобно сидящей на его лбу. Длинные столы по обе стороны зала были усажены людьми и нагружены достаточным количеством еды, чтобы заставить накормить их до отвала. Множество высоких свечей ярко горело по всему залу, пламя иногда мигало разными цветами или отрывалось от фитилей, когда кто-то показывал трюк, которому они научились, под смех и аплодисменты своих товарищей по столу. Вино текло свободно для всех, и настроение было высоким, все наслаждались легкостью, которая пришла с окончанием долгого беспокойства. Лорд Эллисон сидел по правую руку от Мерлина, богато одетый, с длинными волосами, перевязанными сзади лентой. На его челюсти виднелся синяк от удара о пол после того, как Моргана выстрелила в него, но голова больше не была замотана бинтами, и казалось, что прошлой ночью он спал лучше, чем накануне. Он все еще выглядел немного неохотно из-за чести занять это место за столом, но он улыбался толпе счастливых придворных с неистовой гордостью, которую Мерлин был очень рад видеть. Увидев этот взгляд, Мерлин нисколько не удивился, что Эллисон бросил вызов своему отцу ради спасения королевства. Эллисон любит Картис больше всего на свете, это было совершенно очевидно. Сэр Герунд сидел слева от Мерлина, облаченный в церемониальную кольчугу и плащ. На лице старика играла улыбка, отчего он выглядел лет на десять моложе и почему-то менее обремененным, чем Мерлин когда-либо его видел. Он тоже любил Картис, и угроза, которая так долго висела над ней, исчезла. Картис был в безопасности с лидером, который хорошо себя зарекомендовал, и это было все, что нужно Герунду, чтобы позволить себе расслабиться и насладиться праздником. Он с аппетитом поглощал свою еду и поддерживал поток историй и анекдотов для Мордреда с другой стороны. Мордред, тоже в одежде мага, рассмеялся, откинув голову назад. Мерлин невольно улыбнулся, безмерно благодарный за решение взять с собой Мордреда, независимо от того, по каким причинам это решение было принято. Если бы это было не так, Мерлин никогда не смог бы увидеть Мордреда таким счастливым, таким безудержным и раскованным. Жизнь Мордреда тоже была омрачена Морганой. Возможно, когда-то она была ему дорога, почти как мать, когда он был младше, но какая бы любовь у них ни была, она испортилась. Со своим безумием и ненавистью она отвернулась от всего, на что смотрел в ней Мордред. И к концу Мордред начал бояться ее. Теперь, когда любовь ушла и страх исчез, Мордред наконец мог освободиться от ее влияния. Мерлин наклонился вперед, чтобы перекричать Герунда. — Мордред, где ты был? — спросил он, вспоминая последние два дня. — Я ожидал увидеть тебя после битвы, но тебя нигде не было. Мордред поерзал на стуле и сделал глоток вина, прежде чем ответить. — Леди Сесили получила удар во время драки, — сказал он. — Я ухаживал за ней. Мерлин поднял бровь, но Мордред был занят разделкой жареного фазана и ничего не заметил. — После битвы я долго был в лазарете, — сказал Мерлин, — и не видел ее там. Сэр Герунд ухмыльнулся и откинулся на спинку стула, чтобы дать Мерлину прямой обзор, прихватив с собой кубок и выглядя так, словно готовился к шоу. — Может, мои целительские способности и не повод для хвастовства, — сказал Мордред, все еще сосредоточившись на своем вине и еде, а не на Мерлине, чья ухмылка росла с каждой секундой, — но их было достаточно для такой небольшой раны, как у нее. — А где именно ты лечил ее, если не в лазарете? — спросил Мерлин. Герунд усмехнулся, и Мордред снова заерзал. — Я отвел ее в свои покои, — признался он и поспешил дальше, прежде чем Мерлин успел издать победный клич. — Я имею в виду покои, которые я занимал как рыцарь. То есть рыцарь Камелота. В конце концов, Артур все еще ждал моего возвращения, поэтому он не переназначил их, и лазарет был переполнен, так что там было просто чище и тише, и ей было легче отдыхать, — Мерлин что-то неразборчиво пробормотал, невинно потягивая свое вино. — Перестань так смотреть! — рявкнул Мордред, нахмурившись, но щеки его порозовели. — В этом не было ничего неприличного! — А я и не говорил, что есть! — запротестовал Мерлин, изображая возмущение. — Между мной и Сесилией ничего нет, — сказал Мордред. — Ты покраснел, — возразил Мерлин. Лицо Мордреда еще больше покраснело, и Герунд громко рассмеялся, хлопнув по подлокотнику кресла свободной рукой. Мордред повернулся, чтобы посмотреть на него, а затем на Мерлина, который все еще пытался выглядеть невинным и с треском провалился в своем озорном веселье. Наконец он вернулся к еде, недовольно ворча себе под нос. — Посмотрим, приду ли я тебе на помощь, когда совет заговорит о наследниках, — сказал он, и Мерлин тут же поперхнулся вином. Он захлебнулся и закашлялся, когда Герунд чуть ли не взревел от смеха, а Мордред торжествующе прихорашивался, возвращая себе прежнее положение. Эллисон хлопнул Мерлина по спине, храбро пытаясь подавить собственное хихиканье. Как только Мерлину больше не угрожала опасность задохнуться — хотя он все еще думал, что может спонтанно сгореть от жара в лице и шее, — Эллисон пришел на помощь, сменив тему. — Кстати, о наследниках и детях, — сказал он, не обращая внимания на расстроенный вид Мерлина, — когда твоя мать приедет ко двору? Я с нетерпением жду встречи с ней. — Как и я, — вставил Герунд. — Любая женщина, которая могла бы оставить Балинора томиться двадцать лет или больше, стоит того, чтобы ее знать. Мерлин съежился. — Э-э… да, вот об этом, — пробормотал он. — На самом деле я не… то есть она не… просто… ну… — Предложения, Мерлин, — услужливо вставил Мордред. — Из слов обычно складываются предложения. — Я… на самом деле… еще не сказал ей, — пробормотал он. Все трое уставились на него. Он еще больше съежился. — Ты что? — Мордред выдохнул, гораздо громче, чем, вероятно, было разумно, учитывая, что они находились в зале, полном людей. — Знаю, знаю! — воскликнул Мерлин. — Я ужасный сын! — Ты чертовски прав, — сказал Эллисон. — Как ты мог не рассказать об этом своей матери? — У меня не было времени, — возразил Мерлин. — Я был немного занят, если вы не заметили. — Слишком занят, чтобы послать ей письмо? — спросил Герунд. — О, как будто я могу изложить все это в письме, — усмехнулся Мерлин. — И кроме того, она заслуживает услышать это от меня. — Ну, а что ты ей говорил, если не то, что происходит на самом деле? — спросил Эллисон. — Ничего, — вздохнул Мерлин. — На самом деле я не видел свою мать четыре года, и для нас нет ничего необычного в том, что мы несколько месяцев не общались. И даже когда я посылал ей письма, я подвергал их цензуре. — Зачем ты это делал? — спросил Герунд. Мерлин взглянул на него. — Серьезно? Почему бы мне не рассказать ей, что именно происходит в моей жизни? — Мерлин рассмеялся. — Как все те разы, когда я рисковал жизнью, или сталкивался лицом к лицу с опасным зверем, или шел против убийцы, или как-то иначе смотрел смерти в лицо? — Он покачал головой. — Нет, моя мать и так достаточно беспокоится. Моя жизнь в Камелоте была более чем немного опасной. Мне не нужно было больше мучить ее кошмарами. — Ты был королем больше двух месяцев. Наверное ей стоит об этом знать. — Я знаю, но она заслуживает услышать это прямо от меня, — повторил Мерлин, — а не из письма. И я не мог просто послать делегацию охранников, чтобы привести ее сюда. Как бы я объяснил это до того, как объяснил все? Нет, мне нужно время, чтобы самому пойти к ней, усадить ее и хорошенько поболтать обо всем. Тогда я приглашу ее жить при дворе. — Ты так говоришь, будто не думаешь, что она согласится, — сказал Мордред. — Не знаю, — пожал плечами Мерлин. — Она простая женщина. Большую часть своей жизни она прожила в фермерской деревне. Не знаю, как она отнесется к роскошной жизни, праздности и слугам. — Но с тобой у нас будет спокойная жизнь, — заметил Герунд. — Как родитель, она не могла желать ничего большего. — Если она захочет жить здесь, мы будем рады ей. Но я не буду настаивать, если она предпочтет остаться там, — сказал Мерлин. — Я несколько раз предлагал ей поселиться в Камелоте, но она говорила, что не хочет. Она может быть более склонна переехать сюда, а может и нет. В любом случае, это ее выбор. И я отдам его ей, как только представится возможность, когда все уляжется. — У меня такое чувство, что после этого они быстро успокоятся, — сказал Герунд. — В конце концов, война закончилась. Ты налаживаешь отношения с Камелотом. Совет нашел в тебе веру. Все хорошо. — Он обвел рукой комнату. Лорды и Леди в своих нарядах весело смеялись и болтали, несколько рыцарей подняли свои кружки в воздух и затянули песню, пара магов пыталась подбодрить друг друга легкими трюками, а их сверстники подбадривали их. У каждого человека в зале была улыбка на лице, даже у тех, кто потерял кого-то всего несколько дней назад. Несколько человек поймали взгляд Мерлина, когда он наблюдал за ними, и они улыбнулись ему и склонили головы. Когда Мерлин посмотрел на сэра Галахада, рыцарь поднялся и протянул Мерлину свой кубок. — Тост! — крикнул молодой рыцарь. — Тост за нашего короля. Он привел нас к победе над самой темной силой, которую мы когда-либо видели. Когда он сразил Моргану Пендрагон, он нанес удар против всего зла в этом мире. — В зале раздались радостные возгласы, и кружки зазвенели о столы. — За короля Мерлина! — воскликнул Галахад, и этот призыв подхватили все голоса в зале. Они все выпили за него, и Герунд толкнул Мерлина локтем в бок, пока тот не поднялся. Мерлин стоял и смотрел, как зал постепенно затихает, с благоговейной улыбкой на лице при мысли, что это его жизнь. Это было его королевство, его чертог, его подданные. Они были счастливы и в безопасности, и они поднимают бокалы за него с радостью в сердцах. Мерлин открыл было рот, но в горле у него пересохло. Он закашлялся и на мгновение наклонил голову, собираясь с мыслями, и услышал несколько смешков от тех, кто был ближе к нему. — Благодарю вас всех за уважение, — сказал он громко и отчетливо, так что его слова разнеслись по залу. — Для меня большая честь, что вы считаете меня достойным этого. Когда сэр Герунд впервые нашел меня чуть больше двух месяцев назад и сказал, что я принц, я подумал, что он сошел с ума. Все больше людей смеялись, и Мерлин улыбался. — Правда, это так. Я думал, что ни за что на свете не смогу иметь ничего общего с членами королевской семьи, кроме как наливать им выпивку и заправлять постели. Я был убежден, что это все, на что я способен. Я думал, что моя игра в короля может закончиться только катастрофой. В зале было тихо, все повернулись к нему. Даже Герунд и Мордред выглядели удивленными этим признанием, и именно они с самого начала слышали его страхи. Герунд был свидетелем его потрясения и паники, а Мордред был тем, кто разговаривал с ним после коронации. Даже Эллисон знал, что Мерлин сомневается в себе, когда Мерлин обращался к нему за поддержкой, но он так старался, чтобы трещины не показывались, чтобы он не выглядел слабым даже перед самыми близкими. Теперь Мерлин открыто признался в своих страхах и неуверенности, выложил их перед своим двором и народом. — И он улыбнулся. — Не далее как неделю назад я выступил перед советом и предложил послать помощь королевству, которое десятилетиями было диаметрально противно самому нашему существованию, — сказал он звенящим голосом, — чтобы защитить их от самой могущественной ведьмы, с которой когда-либо сталкивалась эта земля. И они возложили на меня свои надежды и согласились. А теперь, всего через несколько дней, битва окончена. Толпа снова зааплодировала, и Мерлин на мгновение отпустил их, подняв руку, призывая к тишине, только когда шум в основном утих сам по себе. — Наш враг побежден, — сказал Мерлин, — но это не повод праздновать. Он оглядел толпу, чтобы увидеть выражение замешательства и скептицизма. — Лишение жизни само по себе не является победой, — заявил он, убежденность в этом придавала ему силы. — Смерть — это трагедия, независимо от жертвы, и это никогда не изменится. Каждая жизнь ценна, и каждая жизнь стоит того, чтобы ее спасти. — Но иногда продолжение одной жизни ставит под угрозу другие. И именно тогда должна быть проведена линия и приняты меры, независимо от того, насколько эти действия могут причинить нам боль. Мерлин встретился взглядом с Мордредом и увидел в его глазах слезы — остатки того времени, когда он любил Моргану и смотрел на нее снизу вверх. — Когда-то Моргана была моим дорогим другом, — признался Мерлин, чем вызвал удивление у тех, кто еще не слышал полной истории жизни Мерлина в Камелоте или происхождения Морганы там. — Когда-то она была доброй и сострадательной душой, преданной справедливости и милосердию. Страх и отчуждение так омрачали ее жизнь. Ее страх превратился в ненависть, а решимость — в одержимость. В своем стремлении сделать то, что она считала правильным, она потеряла из виду себя и свои истинные цели. Она умерла по-настоящему разбитой женщиной, и это огорчает меня больше, чем я могу сказать. — Но я не могу сожалеть о том, что сделал против нее. Как бы она ни заблуждалась, будучи жертвой обстоятельств, она была опасна. Сотни жизней были потеряны из-за ее махинаций, и я не могу сожалеть, что больше никогда не буду потерян из-за ее бессердечия. — Именно это мы и празднуем сегодня, — настаивал Мерлин. — Не уничтожение измученной души, а обретенная безопасность тех, кто когда-то жил в страхе. Угроза, которую представляла Моргана, слишком долго нависала над королевствами этой земли. Эта завеса поднимается, друзья мои, и она унесет с собой большую часть позора, который мы несли все эти долгие годы. — Моргана не единственный враг, которого нам больше не нужно бояться, — сказал Мерлин, улыбаясь. — Королевство Камелот давно враждебно относится к тем, кто связан с магией. Еще до того, как Утер Пендрагон спровоцировал Великую Чистку и стер колдовство со своих земель, у Камелота и Картиса были не самые лучшие отношения. — И я говорю вам сейчас, что все изменится. С Артуром Пендрагоном наступает новая эра, эра мира и взаимопонимания между нашими двумя королевствами, свободная от заблуждений и предрассудков правления его отца. Король Артур даже сейчас планирует свое путешествие сюда. Не будет больше ни страха, ни невежества, ни ненависти, с которой, как утверждала Моргана, она покончит, убивая всех, кто с ней не согласен. — Артур не претендует на невиновность, — сказал им Мерлин, видя сомнение и нерешительность на некоторых лицах, гнев многих по отношению к линии Пендрагона. — Он понимает, сколько зла причинил нашему роду, и ищет искупления. Скоро он снова откроет свои врата для магов, которых изгнал его отец, и будет приветствовать их. В свою очередь, я буду приветствовать его здесь и приму руку дружбы, которую он протягивает нам сейчас. — Битва окончена, и война выиграна. Мы жили во времена великой тьмы, но каждая ночь должна заканчиваться. Теперь мы должны смотреть вперед, на свет. Мерлин поднял свой кубок и махнул Рейму, чтобы тот наполнил его, прежде чем снова повернуться к толпе. — Сегодня мы чтим тех, кто отдал свою жизнь в этой битве, — сказал он. — Мы пьем от их имени. Мы помним их жертву и благодарим за те жизни, которые они спасли. Сегодня вечером мы вспоминаем всех тех, кто погиб в этой суматохе. И сегодня мы радуемся, что у нас есть шанс создать лучшее будущее. Он склонил голову в знак уважения к павшим, и все присутствующие сделали то же самое. После минуты торжественного молчания Мерлин снова поднял голову и высоко поднял свой кубок. Скрип стульев эхом разнесся по залу, когда все поднялись и встали вместе с ним, высоко подняв кубки. Мерлин пил, и его люди пили вместе с ним, поднимая тосты за павших и живых, за прошлое и будущее, за Моргану, Артура и Мерлина, их короля.