Стать королем

Прошло некоторое время, прежде чем слезы Мерлина утихли, оставив после себя тупую боль в груди и ощущение опустошенности. Он поднялся с пола и провел краем рукава по мокрому лицу, пытаясь успокоиться. Он думал, что приготовился ко всем возможным последствиям этого разговора, но ошибся. Артур совершенно ясно выразил свои чувства, и Мерлин решил, что ему следует считать себя счастливчиком, раз он все еще жив. Но он вовсе не чувствовал себя счастливчиком. Но он не мог просто спрятаться в этой палатке, как бы ему этого ни хотелось. Как бы ему ни было страшно думать об этом, как бы он ни предпочел просто свернуться здесь калачиком со своими страданиями и никогда больше не выходить, он несет ответственность перед людьми Картиса, и будь он проклят, если подведет их сейчас, после того как уже разрушил свой шанс вернуться в Камелот. С этой мыслью Мерлин поднялся на ноги. Он изо всех сил старался выглядеть так, будто не проводил много времени, рыдая на земле, но, похоже, ему это не удалось. Он еще раз вытер лицо, судорожно вздохнул и приготовился к тому, что может случиться, когда он выйдет из палатки. Он не знал, будет ли Артур все еще там, возможно, он рассказывает рыцарям все, что узнал минутами ранее. Интересно, подумал он, отличалась ли их реакция от реакции Артура. По крайней мере, никто не ворвался в палатку с обнаженными мечами, и он решил принять это за добрый знак. Не смотря на то, что он считал себя оптимистом, сейчас он должен признать — пошло все к черту. Он сжал кулаки, не в силах заставить откинуть полог палатки. Он не думал, что сможет вынести такую же боль и гнев на лицах других рыцарей, которые за последние несколько лет стали для него близкими друзьями. Это может сломать его. Мерлин стиснул зубы от страха. Черт побери, он же Эмрис. Он был самым могущественным колдуном из всех, когда-либо существовавших, и он не останется в палатке, прячась, как ребенок. Он встретит последствия своего решения с высоко поднятой головой. Расправив плечи, он открыл полог. Лагерь мало чем отличался от того, каким он был в последний раз, когда Мерлин выходил из палатки. Талия и Тибальт ушли вместе со своими лошадьми, вероятно, вернувшись в свою деревню теперь, ведь их задача считалась выполненной. Элиан лег спать и слегка похрапывал, вероятно, все еще измученный патрулем, с которого вернулся, прежде чем началась эта погоня за дикими гусями. Мордред и Герунд увлечены беседой, улыбаясь и горячо жестикулируя, но они довольно далеко, чтобы Мерлин мог расслышать слова. Интересно, говорили ли они о магии, догадался ли Герунд о друидическом воспитании Мордреда? Артура нигде не видно, и Мерлин не знал, радоваться ему или огорчаться. Однако встревоженные взгляды, которыми Леон и Персиваль оглядывали лес, были хорошим намеком на то, куда он ушел. Леон, казалось, готов броситься вслед за ним, не желая оставлять своего короля без защиты, когда тот пребывал в таком явно рассеянном состоянии, но Персиваль удержал его. Леон посмотрел на Мерлина. В его глазах не чувствовалось обвинения, только мольба, но Мерлин не выдержал его взгляда. Стало ясно, что Артур ничего им не сказал, что они еще не знали о Мерлине. Он отвернулся от них. Гвейн сидел один у костра, держа в руке бурдюк с вином, и поглядывал в сторону леса, с необычайно задумчивым выражением лица. Он бросил взгляд на Мерлина и молча протянул ему вино, когда тот приблизился. Мерлин с радостью принял вино, сделав щедрый глоток и поморщившись от незнакомого обжигающего запаха алкоголя — он никогда не пробовал столь крепкого напитка, и много лет назад на горьком опыте узнал, что магия и похмелье плохо сочетаются друг с другом, — прежде чем сесть на бревно рядом с Гвейном. Какое-то время они сидели в дружеском молчании, просто глядя в огонь, каждый погруженный в свои мысли. Это одна из вещей, которые больше всего нравились Мерлину в Гвейне; учитывая поразительный талант этого человека болтать обо всем и ни о чем одновременно, он также обладал способностью знать когда для этого есть время и место. Он знал, когда его присутствие было всем, что требовалось, когда разговор не был благословением, и он не боялся тишины, как многие. В то время как Мерлин мысленно благодарил Гвейна, что тот не пытался заговорить ему уши, вытягивая информацию. Тишина позволяла мыслям свободно блуждать. Мерлин не мог не задаться вопросом, каково ощутить на коже пламя, когда мерцающий свет костра коснется его лица, а запах дыма от костра наполнит его легкие. Мысли о погребальном костре крутились в голове: его запястья, привязаны к столбу, и пламя, лижущих его лодыжки, готовясь полностью поглотить его. Подобные видения мучали его с тех пор, как он впервые услышал в детстве, что для тех, кто обладает магией, существует лишь один способ очищения от своего зла: через пламя и огонь. Он не мог не думать о своем худшем, повторяющемся из раза в раз, кошмаре, что имел все шансы стать реальностью — Артур, зажигающий костер для казни с холодной улыбкой на лице. — Так что же ты сделал, чтобы так взволновать принцессу? Очевидно, Гвейн решил, что предоставил Мерлину достаточно времени и покоя. Мерлин не мог отрицать, что этот человек хорошо рассчитал момент. Вопрос Гвейна вырвал его из мрачных раздумий — не то чтобы новая тема была менее тревожной. Мерлин не ответил. Сегодня вечером он уже потерял одного друга и, вероятно, потеряет остальных утром; он хотел сохранить их дружбу с Гвейном, как можно дольше. — Это как-то связано с магией? Мерлин пристально посмотрел на Гвейна, торопливо пытаясь придать своему лицу более нейтральное выражение, чем шок и подозрение, что явно вырисовывались на лице, когда он услышал столь неожиданный вопрос. Он попытался изобразить невинное удивление, но, по словам Гаюса, ему никогда не удавалось придать этому выражению лица убедительности. — Магия? — повторил он, гордясь тем, что сумел подавить дрожь, пробивавшуюся в его голосе. — Почему ты так думаешь? — Мало что может так расстроить Артура, — заметил Гвейн, неопределенно указывая на линию деревьев, откуда Артур все еще не вернулся. Он наклонился к Мерлину, осторожно огляделся, чтобы убедиться, что никто не находится достаточно близко, чтобы подслушать, а затем наклонился еще ближе, просто чтобы убедиться. — Ты сказал ему, что владеешь магией? Если бы Мерлин стоял на ногах, тот тут же рухнул на землю. Но так как он находился уже в сидячем положении, единственное что ему оставалось это с открытым ртом смотреть на своего друга. Он думал, что уже привык к шоку, учитывая количество откровений, которые ему пришлось пережить в этот день, но, очевидно, он ошибся. Гвейн наблюдал за ним обманчиво быстрыми, расчетливыми глазами, ловя каждую его реакцию и ожидая, что Мерлин скажет что-нибудь, при этом он не казался сердитым или обвиняющим. Мерлин попытался ответить на его вопрос, усмехаясь и посмеиваясь признавая нелепым, хотя не было никакого смысла отрицать это сейчас, завтра все равно должны будут узнать. Единственное, что вырвалось из его рта, это бессвязное бормотание, сопровождаемое довольно придушенным голосом:  — Откуда ты узнал? — Вообще-то я не знал, но ты только что подтвердил это, — сказал Гвейн, медленно улыбаясь. — У меня имелись подозрения на этот счет еще со времен Опасных Земель. Ну, знаешь, тот несносный карлик на мосту в смешной шляпе? Тот, что превратил мой меч в чертов цветок? «Храбрость, Сила и Магия», — сказал он. Вариантов было очень много, — сказал он, пожимая плечами. — Это был не я. И уж точно не Артур. — Опасные Земли? — прошипел Мерлин, только сейчас вспомнив, что нужно говорить потише. — Гвейн, с тех пор минуло больше четырех лет! Если ты так долго подозревал меня, почему никогда ничего не говорил? — Каждый человек имеет право на свои секреты, Мерлин. У меня своих полно. Я подумал, что если ты хочешь, чтобы я знал, то рано или поздно расскажешь. Мерлин искал на лице Гвейна хоть малейший намек на негативные эмоции: гнев на годы лжи и скрытности, боль или предательство из-за отсутствия доверия, которое это подразумевало, подозрение или даже страх перед колдуном, скрывающимся среди них. Но он ничего этого не видел. Только тепло и доверие и немалая доля заботы. Один из немногих раз в жизни Мерлин лишился дара речи. Его сердце сжалось в груди от внезапного прилива любви к Гвейну, суровому рыцарю с острым языком и чистым сердцем. Гвейн одарил его мягкой улыбкой, гораздо более искренней, чем плутоватая ухмылка, которая так часто украшала его черты. — Значит, я прав? — спросил он, даже не пытаясь скрыть свой энтузиазм. — Ты рассказал Артуру о своей магии? Мерлин сдулся от напоминания о том, что он сделал, уронив голову на руки, когда это чувство пустоты снова затопило его, а на глазах, все еще мокрых от слез, расцветала усталость. — Да, я признался ему, — выдохнул он с немалым трудом. — Я так понимаю, все прошло не очень хорошо. Это не звучало как вопрос, поэтому отвечать не было необходимости. — Ну, конечно, могло быть и лучше. — Мерлин прижал ладони к глазам, наблюдая, как на тыльной стороне век появляются кружащиеся цвета. — Возможно, все не казалось бы так плохо, если бы это все, что я мог ему рассказать. — Есть что-то еще? Мерлин повернулся к Гвейну с натянутой улыбкой. — Очевидно, не только у тебя есть тайное благородное наследие, — сказал он. Одна из бровей Гвейна удивленно поднялась. — О, значит, ты тоже дворянин в изгнании? — шутливо спросил он. Мерлин решил, что лучше быть прямолинейным. — Я собираюсь стать королем Картиса. Вторая бровь Гвейна поползла вверх, присоединяясь к первой. Он посмотрел на Мерлина, оценивая его искренность. Он открыл рот, будто хотел что-то сказать, но помолчав, снова закрыл его, резко покачав головой. — Этого я не предвидел, — безучастно признался он. — А еще я Повелитель Драконов, — добавил Мерлин, думая, что с таким же успехом он мог бы одним махом выложить все начистоту. — Черт возьми, Мерлин, ты же ничего не делаешь вполсилы, правда? — возмущенно вскрикнул Гвейн. — Когда ты не сдерживаешься, ты идешь ва-банк. Сколько секретов ты хранишь? — Слишком много, — пробормотал Мерлин, возвращая взгляд к огню. Вопрос задумывался скорей как шутка, но он прозвучал слишком близко к сердцу, чтобы он воспринял его иначе. Раздражение Гвейна тут же исчезло, когда он заметил внезапное уныние Мерлина. Гвейн положил теплую руку ему на плечо. — И это все? — спросил он насмешливо. — Или у тебя где-то спрятаны жена и семеро детей? Злой близнец, о котором ты нам не рассказываешь? Может быть, хвост? Нелепость вопросов Гвейна вызвала у Мерлина тихий смешок, и он благодарно улыбнулся своему другу. У него был дар срывать напряжение и заставлять людей чувствовать себя непринужденно, даже когда они не имели на это права. — Нет, конечно, ничего подобного. Это большие секреты. Ну, по крайней мере, большинство из них, — поправился он с болезненной гримасой, думая об Эмрисе, об освобождении и праве на жизнь Килгарры, об отравлении Морганы. Слишком много можно рассказать шепотом у костра за одну ночь, целую жизнь, полную лжи и полуправды, ускользающих в тени. Часть его, почти подавляющая часть, хотела рассказать Гвейну все, выложить все ошибки и грехи и получить взамен эту сострадательную, не осуждающую улыбку, но он с болезненным потрясением понял, что у него не будет такого шанса. Он потер лицо руками, отчаянно желая повернуть время вспять и сделать так, чтобы этого глупого путешествия никогда не было. Оно все испортило. — И что… Король Картиса, да? — подсказал Гвейн, выуживая подробности так тактично, как только мог, то есть не очень. Мерлин кивнул, с трудом сглотнув, чтобы подавить подступившую к горлу желчь. — Когда ты отправишься туда? — Полагаю, утром. — Утром? Ты не вернешься с нами? — спросил Гвейн, и это удивило его гораздо больше, чем все те невероятные вещи, которые он узнал до этого. — А как же твои вещи? Гаюс? Похоже, это не то, о чем на самом деле беспокоился Гвейн, но на этот раз он придержал язык. Мерлин благодарен за это. — Картис балансирует на грани гражданской войны. Они не могут позволить себе тратить время на мое путешествие туда и обратно, я нужен им немедленно. Я пошлю кого-нибудь забрать мои вещи и, может, напишу записку Гаюсу с объяснением ситуации. Вряд ли Артур одобрил бы мое возвращение в Камелот, — указал он. Зияющая пустота в его груди угрожала задушить его. Гвейну нечего на это ответить. Эмрис… Голос эхом отозвался в его голове, и Мерлин, обернувшись, увидел, что Мордред внимательно наблюдает за ним с другой стороны поляны, очевидно, закончив разговор с Герундом. Мерлин вздохнул, не в силах придумать никакого предлога, чтобы не рассказывать Мордреду о случившемся; он и так уже знал половину секретов Мерлина, а остальное неизбежно всплывет утром. Он жестом пригласил Мордреда присоединиться к ним у огня. Молодой рыцарь последовал приглашению, бросив на Гвейна настороженный взгляд, словно не желая говорить при нем то, что хотел. Гвейн удостоил Мордреда таким же взглядом. Оба повернулись к Мерлину. — Вы оба знаете, — просто сказал он. — На самом деле, больше половины людей в этом лагере знают. Я не думаю, что это случалось раньше, — добавил он, нахмурившись. Рыцари скептически переглянулись. — Что случилось, Эмрис? — спросил Мордред, видимо решив поверить Мерлину на слово, что Гвейн в курсе. Гвейн помрачнел и бросил взгляд между ними, словно хотел спросить о странной форме обращения, но, к счастью, придержал язык; это единственный секрет, который Мерлин не раскрыл Артуру, и не ждал вовсе возможности рассказать его. — Король в опасности? — торжественно спросил Мордред. Внезапная дрожь ужаса пробежала по спине Мерлина при этом вопросе, лед пополз вверх, захватывая живот, когда образ Мордреда в черных доспехах, вонзающего сверкающий меч в Артура с пламенем, прыгающим позади них, пробился на передний план его разума. Да, хотел крикнуть он, и причиной тому ты. Ужас поднялся задушить его; он не учел присутствия Мордреда в своем решении покинуть Камелот. Он совсем забыл о нем и о той опасности, которую он представлял. Как мог Мерлин оставить Артура наедине с человеком, которому суждено было убить его? Но теперь, когда Артур окончательно разочаровался, он не мог вернуться в Камелот. В Картисе в нем отчаянно нуждались, а в Камелот ему отныне закрыта дорога. При нынешнем положении дел, Мерлин не мог защитить короля. Но он ничего не мог сделать, чтобы увести Мордреда от Артура. — Мерлин? — спросил Гвейн, заметив напряжении в плечах Мерлина, хотя выражение его лица оставалось нечитаемым. — С Артуром все в порядке, — наконец сказал он Мордреду, его мысли лихорадочно метались, пытаясь найти выход из ситуации, в которую он попал. — Но он знает. Обо мне. — И это все? — скептически спросил Мордред, не принимая это как единственную причину огорчения Мерлина. Мерлин заколебался, пытаясь найти лучший способ претворить в жизнь недоделанный план, который быстро формировался в его голове. — Утром я уезжаю с Герундом в Картис, — сказал он. Потрясение отразилось на лице Мордреда так же, как и на лице Гвейна; очевидно, никто не мог представить себе, что он покинет Камелот. Или, может, это просто мысль о том, что он оставит Артура. Он отогнал боль от этой мысли, прежде чем она отразилась на его лице, и сосредоточился на предстоящей задаче. — Что? — ахнул Мордред. — А как же Артур? Твоя судьба — быть рядом с ним. — От удивления он выглядел моложе, чем обычно, ближе к своему истинному возрасту. Тут Мерлин понял, как молод Мордред на самом деле. Его ужасающее видение будущего заставило Мерлина смотреть на Мордреда сквозь облако подозрительности, относиться к нему как к угрозе, которой он обещал стать, видению из тумана, обманывающее зрение. Но Мордреду всего лет двадцать, едва ли больше, чем ребенку, и Мерлин почувствовал укол раскаяния и сочувствия к жизни, которую молодой рыцарь вел до сих пор. Это нелегко. — Мне не нужно быть рядом с ним, чтобы защищать, — сказал Мерлин, пытаясь казаться более уверенным, чем на самом деле; он мог бы попытаться остановить угрозы от достижения границ Камелота, если бы это было нужно, но на самом деле он мало что мог сделать с такого расстояния. Конечно, это не помешало бы ему попытаться. Он постарается сделать все, что в его силах, чтобы обеспечить безопасность Артура, даже из другого королевства. — Буду я там или нет, — сказал он, — я не позволю причинить ему никакого вреда. Но у меня есть и другие обязанности, и в данный момент они в приоритете. — Какие еще обязанности? — спросил Мордред, недоумевая, что может быть важнее его судьбы. — Я последний живой человек, имеющий прямое право на трон Картиса, — сказал Мерлин. Мордред просто уставился на него, не веря своим ушам. Гвейн смотрел между ними, оценивая странную динамику, которая сквозила у обоих, и, без сомнения, пытаясь понять причины этого. Он знал Мерлина достаточно хорошо, чтобы многое понять по напряжению в его теле, увидеть тонко завуалированное недоверие и услышать осторожность в каждом его слове. Он знал, что между ними что-то происходит, но не мог понять, что за история таится за этим. — Ты… — Мордред начал запинаясь, все еще пытаясь осмыслить то, что ему только что сказали; по правде говоря, Мерлин тоже, но он не мог позволить себе роскошь в виде нервного срыва. — Утром я уезжаю в Картис с сэром Герундом, — повторил Мерлин, наклонившись вперед и упершись локтями в колени. — Мордред, не мог бы ты… — начал он, но неуверенно замолчал. Он вовсе не уверен, что это хорошая идея, но она единственная в данный момент. Он должен увести Мордреда от Артура, должен сделать эту последнюю вещь, чтобы защитить своего истинного Короля, и Мерлин должен был быть слеп, чтобы не видеть, как Мордред иногда смотрел на него, с едва скрываемой обидой и смущением каждый раз, когда Мерлин не присоединялся к рыцарям в его поддразнивании, и вместо восхищения во взгляде, было разочарование, когда Мерлин упрямо отказывался доверять ему. Мерлин глубоко вздохнул и начал снова. — Я хотел спросить, не согласишься ли ты.… ты пойти со мной? На самом деле это больше походило на вопрос, чем на что-либо другое. Гвейн посмотрел на Мерлина так, словно у него выросла вторая голова; холодное отношение Мерлина к молодому рыцарю не осталось незамеченным никем, включая самого Мордреда. Рыцарь, о котором шла речь, каким-то образом умудрился выглядеть еще более ошарашенным, чем когда-либо, его рот был открыт, а его вездесущее самообладание на этот раз полностью разрушено. — Ты хочешь взять меня… — он запнулся, его голос звучал тихо и, по крайней мере, на пол-октавы выше, чем обычно. — Но почему? Мерлин неловко поерзал, мучительно сознавая, что главная причина — убрать его от Артура. Конечно, он не мог сказать ему об этом. Вместо этого он воспользовался своим прежним пониманием молодости Мордреда и искренним сочувствием, которое оно вызвало. — Это королевство, где магия свободна, где таких людей, как мы, уважают за наши дары. Я никогда не испытывал этого, и не думаю, что ты тоже. Я хочу поделиться этим с тобой. Я хочу, чтобы у тебя был такой шанс, — сказал он. И это было правдой. Большая часть сердца Мерлина, та часть, которая не ожесточена его предвидением, все еще смотрела на Мордреда, как тогда, когда он впервые увидел его ребенком, убегающим от стражи Утера, испуганным, одиноким и преследуемым за силу, которую он не выбирал и не мог надеяться контролировать. Тогда Мордред так сильно напоминал Мерлину о себе, что сердце обливалось кровью. Несмотря на все, что произошло между ними, несмотря на все, что Мерлин теперь знал, это сочувствие не исчезло за прошедшие годы. Широко раскрытые глаза Мордреда блестели в свете костра, когда он смотрел на Мерлина с чем-то близким к благоговению. Мерлин старался не ерзать в ожидании решения, стараясь не обращать внимания на взгляд Гвейна, пытавшегося просверлить дыру в его черепе. — Эмрис, — наконец выдавил Мордред. — Для меня будет честью сопровождать вас. — Это не Эмрис спрашивает, — мягко сказал Мерлин. «Эмрис по-прежнему видит в тебе угрозу», — с грустью подумал он. «Возможно, Эмрису все же придется убить тебя.» Потрясение и благоговение Мордреда сменились чем-то более открытым, чем-то хрупким и болезненно обнадеживающим. У Мерлина все внутри виновато сжалось. — Ладно, а что это за «Эмрис»? — наконец вмешался Гвейн, уступая любопытству, которое он сдерживал до сих пор во время разговора. — Я почти уверен, что тебя зовут Мерлин, если только это не прикрытие. Мерлин закатил глаза, наполовину обрадованный тем, что разговор отвлекся, и наполовину смирившись с необходимостью раскрыть еще одну тайну. Он тяжело вздохнул и потер висок, пытаясь избавиться от острой боли, которая уже давно поселилась там. Он открыл было рот, чтобы объяснить, но Мордред опередил его. — Эмрис —это слово из древнего пророчества друидов, — сказал он тем же ровным, уверенным тоном, который всегда использовал, когда говорил о подобных вещах. — Говорят, что Эмрис — самый могущественный колдун из всех, когда-либо существовавших, предназначенный направлять и защищать короля Былого и Грядущего, чтобы он мог исполнить свое собственное предназначение. Неприкрытое благоговение на его лице заставило Мерлина неловко отвернуться, машинально повернувшись к лесу, в котором исчез Артур; он все еще не вернулся. — Когда-либо существовавший? — повторил Гвейн чуть слабым голосом. — Серьезно? Ты сейчас серьезно? Мерлин, он серьезно? — Я не уверен, — неохотно признался Мерлин, пытаясь передать своим тоном, насколько сомнительным он все еще считает это утверждение. В конце концов, вечность — это очень долго. Он не чувствовал, что действительно заслуживает того, чтобы монополизировать первое место. — Должен признаться, глядя на тебя, я бы и сам об этом не догадался. Гвейн оценивающе оглядел его с головы до ног, а затем решительно кивнул, как будто вопрос был решен, принимая его непостижимую силу со значительно большей легкостью, чем сам Мерлин. — Неужели ты действительно не чувствуешь? — спросил его Мордред. Гвейн в замешательстве нахмурил брови, оглянувшись на Мерлина, чтобы тот перевел его вопрос. — Мордред каким-то образом сразу узнал во мне Эмриса. Я никогда раньше не слышал этого имени и понятия не имел, что оно означает, — сказал Мерлин, изо всех сил стараясь не думать о том, что еще он узнал из-за появления мальчика-друида в Камелоте. Однако он склонил голову набок, глядя на Мордреда, и ему в голову пришел вопрос, который он давно хотел задать, но не имел возможности. — Это что, друидская штука? Исельдир тоже узнал меня, но другие колдуны никогда не узнавали меня. — Боюсь, я не знаю, что за этим кроется, знаю только, что это правда, — пожал плечами Мордред. — Старейшие друидов могут быть более осведомлены в этом вопросе, чем я. — Думаю, я спрошу их, когда доберусь до Картиса. Полагаю, там будет много знающих людей, — сказал Мерлин. — Во всем этом есть одна хорошая вещь: я действительно смогу учиться в кои-то веки. Гаюс может гордиться. При мысли о своем опекуне, человеке, который взял его к себе и обращался с ним как с сыном, у него защипало глаза. Он хотел бы увидеть его снова, вернуться и хотя бы попрощаться, но он знал, что то, что он сказал Гвейну раньше, было правдой. И в глубине души он понимал, что если вернется, то не сможет заставить себя покинуть уютную и привычную рабочую комнату врача. Он почувствовал руку на своем плече и, подняв глаза, увидел Герунда. Доброе лицо мужчины излучало беспокойство, и Мерлин одарил его натянутой улыбкой ободрения, самой искренней, на какую он был способен в данный момент. — Вы уже приняли решение, Мерлин? — спросил он с таким видом, словно предпочел бы вообще не спрашивать. — Я поеду с вами завтра утром, — подтвердил Мерлин, чувствуя, как затягивает петлю на собственной шее. Облегчение Герунда было ощутимо, хотя он и пытался скрыть его в свете отчаяния Мерлина. Он успокаивающе сжал его плечо. — Спасибо, Мерлин. Для нас будет честью принять вас, милорд. Мерлин поднял глаза, ужас охватил его лицо, и яростно покачал головой. — О нет, — сказал он. — Нет. Не начинайте со всего этого «звания», не надо. — Если ты собираешься стать королем, Мерлин, тебе придется привыкнуть к этому, — заметил Гвейн. Мерлин издал какой-то беспомощный звук, жалко удивляясь, что может быть еще хуже. — Просто… оставьте титулы до крайней необходимости, пожалуйста, — простонал он. — Не думаю, что смогу это вынести. Герунд снова улыбнулся ему, и на его лице появилось задумчивое выражение. — Вы действительно похожи на своего отца, — ласково сказал он. — Он тоже не любил почетных званий. Он чувствовал себя так, словно отдалялся от народа. Сердце Мерлина пропустило удар, немного успокоившись от этих слов, от подтверждения характера его отца, и он запер эту деталь вместе с немногими другими, которые он собрал за последние годы. Он благодарно кивнул Герунду, и маг кивнул в ответ, прежде чем снова двинуться к своей палатке. Мерлин, внезапно почувствовав усталость, потерая лоб. — Во что я ввязываюсь?