СКАЗКА О СОЛДАТЕ-ХИМЕРЕ И БЕСКРЫЛЫХ ДРАКОНАХ

Огромный природный заказник Эверглейдс на берегу Мексиканского залива оказался даже более удачным местом для зимовки их маленькой стаи, чем изначально предполагал Зимний. Кружевная вязь из небольших, сплошь заросших то кипарисами, то мангровым лесом островов, разделенных неширокими протоками с соленой и пресной водой, изобиловала добычей и, кажется, особо даже не заметила, что бесчисленная армия местных крокодилов и аллигаторов пополнилась пятью хищниками совершенно иного порядка. Тем более что, быстро адаптируясь к новым условиям, рапторы буквально на ходу разрабатывали новые методы и стратегии охоты и уже вскоре ловили тех же аллигаторов буквально на живца, соединив свой прошлый удачный опыт с особенностями местности и новым составом стаи. Как правило, Ева или Гута, а несколько раз и Зимний, изображали добычу на водопое в опасной близости от земноводных рептилий. Они не пытались казаться излишне беспечными, но при этом их задачей было спровоцировать хищников на нападение, а там уже все решала скорость реакции уклоняющейся от смертельной атаки «жертвы» и точность атаки их собственных охотников, отрезавших крокодилу или аллигатору все пути к отступлению. И стоило отдать должное индораптору: он еще ни разу не дал такой крупной добыче ускользнуть от себя. Разнообразили они свое меню болотными птицами, черепахами и рыбой. А еще разоряли гнезда. А, сытые, в свое удовольствие нежились под жаркими лучами солнца. Вылизывали себя и друг друга. Ласкались, любились в свое удовольствие. Без страха и без оглядки. Вот уже больше месяца им не доводилось чувствовать тугого клубка из отвратительных запахов, всегда и везде выдававших присутствие человека: едкого пота и пропитанной им ткани, металла, выхлопных газов машин... Люди почти не забирались в болотистые лабиринты проток Эверглейдс. А если персонал парка и патрулировал какие-то маршруты на легких водометных катерах, их грубый рев всегда можно было заслышать за много миль и раствориться в густых зарослях. Словом, люди наконец-то перестали быть для них проблемой, а, стало быть, проблемы у них практически прекратились.  Правда один раз индораптор нашел на берегу тушу мертвой морской коровы, похоже, лежавшую там уже давно и порядком подгнившую на жарком солнце. Вонь от нее стояла такая, что Зимний и рапторы не рискнули даже приблизиться к ней. Но индораптор, похоже, просто не мог вынести самой мысли, что такое количество еды бессмысленно пропадет, и принялся пожирать эту тухлятину в одиночку. Блуи и Гута звали и окликали его несколько раз, шипели и бранились, но он предпочел их проигнорировать. За что и поплатился. Впервые в своей жизни он отравился. И отравился серьезно. Почти двое суток его беспощадно выворачивало. Он едва мог подняться на ноги и только лежал, какой-то весь потускневший и выцветший от слабости и постоянной тошноты. Не мог ни есть, ни пить. И дышал так, будто готовился сдохнуть.   Весь его гарем, считая Зимнего, буквально места себе не находил, пытаясь найти и принести Инди что-нибудь, способное как-то помочь ему поправиться или хотя бы немного скрасить его мучения. Сам Зимний охотился под водой в одном из затонов, где среди высоких водорослей подстерег заплутавшего подростка черноперой акулы примерно с руку длиной. Выпотрошив добычу стальными когтями на берегу, Зимний принес ее индораптору и, аккуратно разделав, предложил ему чистый кусок свежей хорошей рыбы. Инди только скривился и отвернулся. «Надо есть», — заворчал на него Зимний и, обойдя гибрида, снова предложил ему акулье мясо. Индораптор тихо зарычал и оттолкнул подношение. Тогда Зимний зарычал в ответ и снова сунул ему еду.  В ответ индораптор чуть ли не застонал, поднял обе руки и отчетливо показал жестами: «Плохая рыба. Тошнит». Зимний так опешил от ясности его знаков, что чуть не выронил кусок акулятины себе под ноги. Ему пришлось самостоятельно быстро съесть ее, чтобы освободить себе руки, а потом показать знаками: «Ты можешь говорить?» Индораптор посмотрел на него, как на дурачка, и только снова отвернулся, продолжая страдать.  Тем не менее, у Зимнего настолько поднялось настроение, что упорством, лаской и угрозами ему все же удалось убедить хищника, что рыба хорошая, и скормить ему несколько кусков.  С тех пор общение между ним и индораптором вышло на качественно новый уровень. И хотя тот произвольно заменял многие слова более простыми и понятными, с его точки зрения, жестами и движениями, Зимний готов был болтать с ним обо всем на свете. Он даже и не представлял, как, на самом деле, соскучился по возможности разговаривать словами. Впрочем, индораптор не любил пустой болтовни. Единственной темой, на которую он готов был говорить долго и даже придумывать ради этого знаки для тех слов, которых не знал, была Блуи. «Маленькая, но такая смелая, — восхищался ею индораптор. — Сильная. Умная. — Он щурил глаза и весь погружался в сладкие мечты о своей подруге. — Хочу кормить ее. Чтобы была сытой. Всегда. Чтобы была довольной». Расчленяя очередного аллигатора, он протягивал ей его вырванные легкие, как подарок. «Нежная, как легкие», — объяснял он потом Зимнему.  Или показывал на небо или воду, когда те становились того же цвета, что и полосы у нее на боках. «Красиво. Почти, как Блуи», — сообщал он.  Одним словом, единственным способным к осознанной речи собеседником Зимнего был влюбленный подросток-убийца, но Зимний не жаловался и ни за что не променял бы его на кого-то другого. Чувства индораптора его скорее умиляли.  Со своей стороны, Зимний понимал, что вечно отсиживаться в Эверглейдс им не удастся. Но никак не мог решить, как им лучше перебраться в Южную Америку. Путь вдоль побережья Мексиканского залива сначала по территории Штатов, потом через всю Мексику, Гватемалу, Сальвадор, Гондурас, Коста-Рику и Панаму казался полным непредвиденных опасностей и риска, голода и лишений. А в мангровых болотах было так хорошо и спокойно, что не хотелось об этом думать. Когда же он описал возможные трудности предстоящего путешествия индораптору, тот лишь показал руками в ответ: «Я опаснее там, где меньше деревьев». Зимний не нашёлся, что ответить ему на это, и только коротко боднул его лбом в плечо. Созданный для войны индораптор не был виноват, что оценивал себя с точки зрения наибольшей эффективности.  И разве не из тех же соображений невольно исходил сам Зимний, потому что как раз он хорошо знал, что ему легче всего убивать на пересеченной местности с изменчивым рельефом и множеством препятствий и укрытий? Они оба были в этом сугубо практичны.  Но, так или иначе, покидать огромный заболоченный заповедник хищники не спешили и вовсю наслаждались теплым климатом, сытной пищей и абсолютным согласием, царившим в их странной семье. Заботились друг о друге, любили друг друга. Учились друг у друга, как индораптор незаметно выучился у Зимнего его безмолвной речи. Так же сам Зимний почти что сумел научиться у велоцирапторов говорить «нет» в том, что касалось секса. Ему потребовалось довольно много времени, чтобы перестать удивляться тому, что самки регулярно и вполне однозначно отказывали индораптору в интимной близости. Просто давали понять, что не заинтересованы сейчас, а, если он не отставал добром, иногда и прогоняли шипением и угрожающими щелчками челюстей. Зимнему было сложно понять, как они это делают, почему считают себя вправе отказать ему, ведь Инди был ласковым и осторожным любовником. Но еще более шокирующим оказалось внезапно накатившее осознание того, что и он тоже имел право не давать индораптору, если не хотел секса. От одной мысли о том, что он мог, как и девочки, просто не подпустить индораптора к себе, и ему ничего бы за это не было, у Зимнего пересыхало во рту и испуганно тянуло под ложечкой. Но он был точно уверен, что может так сделать.  Смешно было даже признавать, что, решив проверить свою теорию, он почти ждал того дня, когда сможет отказать индораптору в сексе. Внутренне готовился к этому моменту как к серьезной и ответственной миссии. И вот однажды, когда все три дамы поочередно не выразили желания заниматься любовью с их общим мужем, и тот, слегка приуныв, направился к Зимнему, обошел его по кругу, игриво задевая хвостом, а потом потянулся прикусить за плечо, Зимний собрал всю свою волю в кулак и отрицательно помотал головой, низко зарычав в подтверждение своей решимости впервые в жизни отстоять свое право на отказ. Индораптор заметно погрустнел, но вместо того, чтобы попытаться принудить Зимнего силой, припал на передние лапы, вытянул шею, с надеждой глядя на него снизу-вверх яркими ясными глазами, а потом с нежным урчанием потянулся лизнуть ему лицо.  И Зимний вдруг понял, что, да, он может отказать, у него есть это право, и индораптору ничего не останется, кроме как смириться с его отказом, вот только Зимнему намного сильнее не хотелось разбивать его надежду и потом наблюдать, как Инди будет молча переживать то, что его бортанули абсолютно все четыре его жены, и гадать, что же он сделал не так, что не сумел добиться взаимности ни от одной из них. Он подался навстречу и сам лизнул Инди в нос, показывая, что тот убедил его, и он согласен заняться сексом. Зимнему не было стыдно за то, что он настолько не гордый и его так легко уломать. Он просто хотел, чтобы все были счастливы. «Хорошо, — показал он руками и еще раз лизнул разом повеселевшего индораптора между ноздрей. — Иди сюда». Зимний проскользнул под шеей индораптора, потираясь об него и ласкаясь. А когда тот бережно завалил его на спину, почти дразнясь показал руками: «Я тебя не прогоню, хоть ты и любишь меня меньше, чем остальных». Индораптор посмотрел на него, явно не собираясь отрицать очевидное, и невозмутимо начертил в ответ: «Ну ты же человек». И на миг все будто бы остановилось, застыло, как в толстом льду. Без звуков, запахов и движения. Не то чтобы Зимний вообще раньше не задумывался об этом, но, как оказалось, он все это время отчаянно хотел верить, что никто из них кроме Блуи не знал, кто он на самом деле. И кем бы они ни считали его, они хотя бы не считали его человеком. Не хотелось даже думать о том, что все это время, все эти месяцы, индораптор прекрасно понимал, что среди его чудесных маленьких жен был представитель вида его мучителей, которых он так искренне ненавидел и с таким неподдельным удовольствием убивал. И все же для него было сделано колоссальное исключение. Его не просто не пустили в расход при первой же возможности, его – пусть и меньше, чем хорошеньких самок-рапторов – но тоже любили. Чем индораптор и собирался заняться, размашисто вылизывая Зимнему живот и пах, прекрасно запомнив, что ему требуется больше подготовки, чем остальным.  Неожиданно расчувствовавшись, Зимний поймал его морду обеими руками и жадно обнял.  Его любили, его любили... Сложно было даже передать, как много это для него значило. И как много себя он готов был отдать в благодарность за такое. Хотя, на самом деле, индораптор не был таким уж принципиальным сторонником полноценного секса с обязательной пенетрацией. Как любому юноше, по сути только знакомящемуся с многообразием мира телесных удовольствий и возможностей своего тела, ему интересно было пробовать разное, и он охотно поддерживал любые эксперименты и предложения Зимнего. И совершенно не настаивал на том, чтобы непременно совать один из своих хоть и потрясающих, но все еще немного пугающих пенисов ему внутрь. Во всяком случае, он ни разу не сказал «нет» и не потребовал большего, когда Зимний доводил его до оргазма руками и языком. И охотно отвечал взаимностью, сам лаская сильным большим языком собственный член своей младшей жены. Впрочем, стоило признать, участившиеся отказы и в целом нервное поведение самок вскоре стали всерьез тревожить их обоих.  Ответ оказался самым простым из всех возможных.  В один прекрасный день, скитаясь по островкам, они набрели на невысокий обрыв над берегом в тени чуть менее густых в этом месте деревьев. С точки зрения Зимнего – абсолютно ничем не примечательный. Но все три самки явно сочли совершенно иначе, однозначно отказавшись идти дальше.  На глазах у изумленно наблюдающих за ними Инди и Зимнего, они принялись, как куры, рыть землю лапами, тревожно обнюхивая получающиеся ямки, мох и опавшую листву вокруг. Все выглядело очень серьезно. Они строили гнезда.  Зимний и индораптор переглянулись и предпочли уйти каждый на свою охоту. К тому моменту, как Зимний вернулся с не слишком достойной добычей в виде молодого енота, Ева, нахохлившись, сидела на своем гнезде, в то время как Блуи и Гута разглядывали и обсуждали продолговатые яички в своих собственных. Сдавший Блуи енота Зимний был благосклонно допущен посмотреть и обнюхать их. Яички были размером с женскую кисть, овальные и с едва заметными крапинками.  К тому моменту, как они услышали призывное хрюканье индораптора, добывшего им на ужин очередного аллигатора, снеслась наконец и Ева.  В течении последующей недели она же оказалась абсолютным рекордсменом среди рапторов, сумев отложить целых шесть яиц против четырех у Блуи и Гуты. Рапторы слегка небрежно прикопали свои первые кладки мхом и землей. Иногда, ведомые каким-то неясным инстинктом, присаживались на небольшие холмики в середине своих гнезд, будто пытаясь, как птицы, насиживать яйца. Но в целом, было очевидно, что они мало представляли, что от них требовалось делать дальше. Во всяком случае, когда они дружно отправились на совместную охоту, бросив гнезда совсем без присмотра, и Зимний попытался поспорить с Блуи, что так делать опасно, самки совершенно не поняли его беспокойства и дружно его проигнорировали. К сожалению, он слишком привык слушаться своих командиров, чтобы не подчиниться вожаку. И, как выяснилось, совершенно напрасно. Первым из всех разорению подверглось именно гнездо Блуи, находившееся ближе всего к краю обрыва. Два ее яйца расклевала цапля, успевшая благополучно ускользнуть, когда вернувшаяся к гнездам Гута спугнула ее.  Блуи осталась внешне спокойна, но все же изменила свое прежнее решение и послушалась Зимнего в том, что кто-то должен следить за кладкой и охранять ее.  Обязанности эти велоцирапторы поделили между собой.  А дальше все получилось, как в народной сказке, только ровно наоборот. Первые два раза, когда дежурить оставались сама Блуи и Гута, все было благополучно. Если кто и покушался на кладку, матери благополучно обнаруживали и прогоняли злоумышленников (а судя по довольной морде Гуты, еще и успевали перекусить, не отвлекаясь от дела). Но когда настала очередь Евы, у остальных выдалась очень удачная охота и, вероятно заслышав их боевые кличи, она забыла обо всем и примчалась возбужденная и радостная, чтобы присоединиться к сестрам в убийстве и дележе добычи. На нее нашипели, но не прогнали обратно. Когда они вернулись, их ждало печальное зрелище. На этот раз нетронутым не осталось ни одно из гнезд. Всюду были осколки скорлупы и множество следов маленьких лапок с пятью пальцами. Каким-то чудом уцелели два самых маленьких яйца как раз из кладки Евы: одно было почти полностью зарыто в землю, а второе откатилось в высокую траву, пока творился разбой. Индораптор нашел его и удивительно бережно принес обратно. Все молчали. Что тут можно было сказать? Мелкие живородящие теплокровные, как оказалось, без особого труда могли расправляться с еще нерожденными динозаврами-хищниками родом из другой эры. Особенно если у тех не было ни знаний, ни опыта, ни даже самых отдаленных представлений, как надо защищать свое потомство в дикой природе.  В тот день Блуи, Гута и Ева спали в стороне от них, кажется, пытаясь вместе осознать и принять случившееся. Наверное, если бы Зимний не знал их так хорошо, внешне они показались бы ему совершенно равнодушными к своей потере, как если бы не до конца понимали, что именно произошло. Но он знал их уже достаточно, чтобы видеть: они скорбели. Молчаливо, без стенаний и воя, без обвинений в свой или чужой адрес. Они не убивались, оплакивая своих потерянных детей, они просто тихо тосковали из-за того, что у них могло получиться. Но не вышло.  Зимнему было ужасно больно и обидно за них, но он не посмел навязываться велоцирапторам в такой момент со своим бесполезным сочувствием.  Он и без того ощущал себя в достаточной мере отвратительно, будто был сам каким-то образом повинен в случившемся. Будто был повинен уже тем, что родился млекопитающим и теплокровным. Хотя сам вместе с рапторами при возможности охотно разорял чужие гнезда и никогда не мучился совестью. Два уцелевших яичка берегли уже как зеницу ока. Теперь уже постоянно рядом с гнездом находились как минимум двое из стаи, и Инди и Зимний тоже были допущены к охране яиц.  И Зимний сам не ожидал того, сколько усилий придется приложить таким серьезным и крупным хищникам, охраняя свои яйца. На них покушались все те же цапли, коршуны, чайки, какие-то небольшие орланы, змеи, выдры, еноты и неведомо откуда взявшиеся очень проворные крупные крысы.  Сложно было даже сказать, кто из грабителей вел себя наглее. Каким бы диким это ни казалось, но прекрасно идентифицируя яйца, как добычу, они похоже не рассматривали охранявших их динозавров как серьезную угрозу. И если одним и едва удавалось избежать зубов рапторов (или даже не удавалось), тут же к яйцам проявляли интерес другие любители легкой наживы. Все кончилось беспросветно черной ночью, когда облака полностью затянули усыпанное низкими южными звездами небо и на болота опустилась полнейшая непроглядная тьма. Все пятеро членов их семьи были рядом с гнездом в этот момент, чутко дремали, прислушиваясь к ночным шорохам, общались между собой шипением и окликами. Предыдущим днем Зимний долго и безуспешно охотился под водой и сильно устал. В какой-то момент он так крепко заснул, что очнулся только от яростного рева индораптора и буквально в следующий момент получил такой удар хвостом от крутящегося на месте огромного ящера, что даже придясь в сущности по скользящей, он отшвырнул химеру на несколько метров в сторону и слегка оглушил на несколько мгновений. Пытаясь подняться, Зимний не столько видел, сколько слышал и ощущал по дрожи земли под ними, как индораптор прыгает и мечется буквально на одном месте, сражаясь с невидимыми во мраке противниками. Самки встревоженно окликали его, но судя по голосам, сами предпочли благоразумно убраться в сторону, чтобы не мешаться у него под ногами. Все закончилось очень быстро. А ближе к утру тучи немного рассеялись, и они обнаружили на изрытой когтями земле молоденькую мертвую выдру, скорлупу от съеденного яйца и еще одно яйцо, раздавленное в ночном хаосе индораптором. Зимний осторожно подобрал ладонью то, что осталось от созревавшего внутри детеныша. Что самое обидное, оно даже не выглядело отталкивающе-убогим, как птенцы, вылупляющиеся в гнездах. Пусть еще и без чешуи, это уже однозначно был маленький раптор с еще непропорционально большой младенческой головой.  Маленький мертвый раптор.  Зимний так и не понял почему, но самки не подошли взглянуть на него. Все три молча повернулись спиной к своему несостоявшемуся гнездовью и ушли прочь. Им больше нечего было здесь делать.  А вот индораптор, явно без особого желания подожравший убитую выдру, подошел посмотреть. Зимний молча показал ему мертвого детеныша, хотя и не знал, ни не решит ли индораптор съесть и его тоже, ни как ему на это реагировать, если решит.  Индораптор очень тщательно обнюхал крохотного детеныша-раптора, буквально касаясь его своими ноздрями, потом осторожно толкнул его кончиком носа.  Зимний только печально выдохнул и покачал головой. Бесполезно. Индораптор сел напротив него и прижал обе лапы к груди, как делал иногда, когда говорил о Блуи. Но сейчас в его жесте была не радость влюбленности, а совершенно новое, явно доселе незнакомое огромному зверю чувство, которому он не знал названия.  Но судя по тому, что отражалось на его выразительной морде, Зимний мог бы описать это только как горе.  Разом и чувство вины, и чувство утраты, и гнев, и бесконечную ярость на уже непоправимые свершившиеся обстоятельства.  Зимний не умел утешать, как Блуи и девочки, но попытался издать тот же урчащий успокаивающий звук.  Это оказалось плохой идеей.  Индораптор так щелкнул челюстями перед его лицом, что едва не откусил голову, вскочил и бросился в сторону, совершенно противоположную той, куда ушли девочки. Через минуту Зимний услышал, как он смачно плюхнулся в воду.  Оставшись совсем один с трупиком младенца, Зимний левой рукой выкопал ему небольшую могилку и, опустив его туда, засыпал остатками разворошенного гнезда. В этом не было никакого смысла, но он сделал это почти не задумываясь. А потом замер, решая: следует ли ему пойти за Блуи с сестрами или за индораптором? Размышлял он достаточно долго, чтобы дождаться того момента, когда яростный рев Инди невольно подтолкнул его сделать выбор.  И хотя он двигался: бежал и плыл – так быстро, как только мог, к тому моменту, как он нашел Инди, тому уже совершенно не требовалась ничья помощь.  В отместку за разоренные гнезда своих жен, индораптор выследил уцелевших выдр из того же семейства и разорил их нору, с расчетливой жестокостью и хладнокровием сначала обрушив на несчастных зверьков их собственный дом, а потом доставая по одному и разрывая каждого пополам. Зимний хотел бы сказать ему, что это уже бесполезно, но встретился с ящером глазами и предпочел не подходить и не вмешиваться.  Вместо этого он снова слез в воду и несколько часов плавал, подолгу задерживая дыхание среди высоких водорослей, чтобы снять нервное напряжение. Наверное, при этом он излучал какие-то особые волны дискомфорта и стресса, во всяком случае, едва сумев ускользнуть уже от второго аллигатора, он разумно предпочел выбраться на берег. Там отобрал у чаек дохлого пеликана и, утащив его в мангровые заросли, без особого удовольствия подкрепился.  Ближе к вечеру он нагнал рапторов, был тщательно обнюхан и принят обратно. Индораптор явился, только когда они уже устраивались на ночлег. Никто из ящеров не издал ни звука, и он просто молча свернулся вокруг них, обняв разом всех лапами и хвостом. От его морды несло засохшей кровью, но лежа рядом с его боком, Зимний буквально своим телом ощущал, как урчит от голода у него в животе. На следующий день они уже снова охотились и лакомились мясом аллигаторов, как ни в чем не бывало.  А спустя еще несколько дней Блуи сама подошла к индораптору и прикусила его за плечо.  И Зимний понял, что одна неудачная попытка – это всего лишь одна неудачная попытка. И у них все еще впереди.