Путь солнечных лучей

Она открывает глаза, когда солнце едва-едва просвечивает сквозь неплотно закрытые шторы, что слегка покачиваются на лёгком ветру. За окном — лишь приглушённый шорох мельниц, растворяющийся в утреннем молочном свете. Лиза потягивается лениво, цепляясь пальцами за спинку кровати и блаженно прикрывая дрожащие веки. Невесомая простыня сползает с груди на рёбра, щекочет своей мягкостью и утренней прохладой. За прозрачно-голубой тюль цепляются семена одуванчиков, принесённые всё тем же неуёмным ветром, серебрятся в косых солнечных лучах. Лизе сонно и комфортно: свет обволакивает комнату мягким золотистым сиянием, подсвечивая кружащуюся в воздухе пыль, пахнет чем-то неуловимо сладким, а на животе уютно лежит чужая тёплая ладонь. Девушка поворачивается медленно, заслоняя собой щекотливое солнце и стараясь не потревожить чужой чуткий сон. Простыня скользит снова, скатываясь с обнажённой спины. Спящая Джинн похожа на трепетного пушистого котёнка: волосы растрёпаны, вьющаяся на кончиках чёлка едва прикрывает глаза. Лиза улыбается, убирая касающиеся переносицы тонкие прядки за чужое ухо — Джинн на это смешно морщится, пытается закопаться в укутывающую её простынку поглубже, невесомо сжимает пальцы на лизиной талии, подтягивая руку к себе. Спящая Джинн похожа на созревший ветреный одуванчик — стоит только подуть — мгновенно сорвётся с места, чтобы лететь куда-то далеко-далеко, подхватываемая бесконечным ветром. Здесь, в мягкой постели, окружённая искрящимся утренним светом, она похожа на обычную девушку, её спина и лицо расслаблены, губы растянуты в едва заметной улыбке — видимо, снится что-то хорошее — а тонкие пальцы с грубыми мозолями от постоянных тренировок цепляются за нежную лизину ладонь. Иногда, в такие моменты, просыпаясь ранним утром, когда весь город только-только приходит в себя после ветренной ночи, Лизе хочется касаться Джинн мягко и нежно, скользить по её тонкой шее и острым ключицам, собирать кончиками пальцев трепетные мурашки с изогнутой дугой спины. Хочется улыбаться терпко, всматриваясь в чужие прикрытые дрожащими ресницами глаза, спускаясь сухими поцелуями по тёплому животу. Хочется шептать что-то поэтично-заумное, восхваляя чужие пшеничные волосы, тонкие запястья и мягкие бёдра, и дышать, дышать, дышать её податливостью. В такие моменты, когда Джинн спит в разворошенной постели, пахнущая солнцем и сахаром, окружённая заботой и комфортом, Лиза не даёт себе и шанса поддаться глупым желаниям, всматриваясь в чужие распушённые сном волосы, в которых гуляет неуёмный ветер. Она растягивается на своей — их — мягкой кровати, уложив голову на ладонь и улыбаясь тепло-тепло, загораживает спящую девушку от утреннего солнца, что в это время как раз заглядывает в приоткрытое окно через не до конца задёрнутые шторы. Ей хочется дать своей обманчиво хрупкой женщине хоть на минуту, на полчаса больше драгоценного сна — она бы поделилась всем своим, накопленным за день, если бы могла. Хочется, чтобы Джинн работала чуть меньше, спала чуть больше, нежась в тёплой широкой кровати, а не засыпая за рабочим столом, чтобы она хоть раз попросила у неё о помощи. Лизе хочется, чтобы, заботясь о свободе других, Джинн хоть иногда думала о своей. В такие моменты, когда Лиза растворяется в своих мыслях, убаюканная чужим тихим дыханием и нежными касаниями солнечных лучей, что медленно текут ввысь, исчезая, Джинн открывает сонные глаза. Они переливаются в уходящем свете бездонным голубым, отражают в себе бескрайнее небо над свободным Мондштадтом. Девушка улыбается, скользя огрубевшими пальцами по лизиной ладони к запястьям и выше, по предплечьям, собирая уютные мурашки, касается чужой щеки. Лиза улыбается ей в ответ, не в силах вымолвить ни слова. «Останься». «Хоть один раз». «Позволь мне делиться своим теплом чуть дольше». «Позволь мне»… Джинн поднимается плавно, выученная долгими годами грация обнимает её обнажённую фигуру, словно халат из тончайшего шёлка, натягивает аккуратно сложенную на стуле одежду. Выступающие позвонки манят, когда девушка наклоняется надеть сапоги, и Лиза едва не изменяет своим обещаниям, потянувшись к чужой спине дрожащими пальцами. Нельзя. Иногда, в такие моменты, когда Джинн уходит из её — их — дома, оставляя на лизиных губах тёплый сладкий поцелуй, Лиза думает о том, что случилось бы, если бы она потянулась. Если бы собрала с чужих плеч россыпи мурашек и терпкими вздохами спустилась ниже. Если бы она попросила остаться. Зарываясь лицом в ещё тёплую, пахнущую сахаром и ветром подушку, Лиза закутывается в остывающую простынку и, засыпая, думает о том, что случилось бы, если бы Джинн нашла свою свободу в ней, как Лиза нашла свою — в этих терпких недолгих мгновеньях, что измеряются путём солнечных лучей между плохо закрытыми шторами.