WhiteAndTired

***

      Судьба довольно-таки жестока.       Безлюдная длинная улица впереди. Дома, словно «копировать-вставить», насажены по сторонам — идеально. Город — каменный лес, если подумать этот — каменная грядка, а люди в ней бесполезные вредители и слепые, как кроты.       Дома низенькие, красивые — цветные. Живые. Большой круг солнца на горизонте купается в огненных цветах. Если долго смотреть, и сам сгоришь, даже не достав до него ладонями, а так хочется раскрасить и свой «холст» разноцветными красками. А он всего лишь Белый? Белый. Смешно на самом деле, ведь белого цвета даже нет в природе. Тогда какого же цвета наши «холсты жизни»?       Эта фраза, многим приходящаяся по вкусу, спасательный круг — « Я начну все с чистого листа». А как его сделать «чистым», не используя белый? Рисуя по черным краскам цветными, вы лишь усугубите ситуацию — цвета смешаются в болотный, в отвратительный грязный и вот уже ничего нового. Сразу же возникает вопрос — а как же… где же взять Новый? Знаете как?              Невысокий парень, бредет по улице, которая с каждым его шагом все сильнее погружается в мрак. За ним бегут страшные тени, в гримасах расползаясь по асфальту, злобно насмехаются. У парня волосы выкрашены в самый настоящий белоснежный цвет. Он знает — белого цвета в природе не существует. А сравнение себя с несуществующей вещью та еще потеха, уроки физики в младшей школе он не пропускал.       В нос бьют разнообразные запахи: свежеиспеченный пирог с черникой, протухшая рыба, скошенная трава, разлагающийся труп бедного кота или не кота вовсе и еще что-то. Плевать — самый главный запах на этой улице слышится смертью, страхом и возможно изощренной до всего ее проявления любовью. Ну и конечно дождь собирается по закону подлости.       Вот все вокруг какое-то живое, а парень не вписывается в картину. Он словно белая ворона.       По щекам слезы, но уже и не горькие, просто остывают и слегка холодят. Руки в карманы да поглубже. Не потому что страшно — потому что злится. А злится, потому что все еще страшно. Но кто из нас может в полной мере с головой уходить в свою же правду?       Глаза красные, тонкие бордовые змеи расползаются по белкам, губы потрескавшиеся, ладони до ужаса сухие. Черная футболка легкая, даже слишком, с глупым рисунком и надписью на иностранном языке «Не твое дело». Думаю все поймут, что ответить человеку на вопрос «А что это у тебя на майке начиркано?» хочется именно так, как там и написано. Вот какое им всем дело? Джинсовка темная, на спине рисунок от собственной руки. Бабочка — его символ свободы и любви. К сожалению, эти насекомые так недолгосрочны.

Сейчас сентябрь 2077 года.

      На Земле не победили смерть, никто не высадился на Марс, никто не изобрёл колесо еще раз. Абсолютно ничего нового, за исключением одной маленькой детали. Другие — кровожадные монстры, убивающие даже не для пропитания, ради наслаждения, ведь ничего не имеет для них такого сладкого вкуса, как кровь. Сначала наступили хаос и горы высушенных трупов, а затем все просто успокоилось. А как же еще? Так бывает часто, просто со временем людям становится плевать?       Этих чудовищ прозвали ровно так же, как когда-то давным давно — Вампиры. А может они просто ждали нужного момента для своего второго акта, кому знать. На сегодняшний день же получила распространение одна нехитрая процедура. «Вы устали жить, устали просыпаться, вставать, умываться, наполнять желудок лапшой быстрого приготовления, идти, плакать и снова засыпать? Ступайте прямиком к вампиру, он облегчит вашу тяжёлую ношу!» Убьет, точнее говоря. Нет-нет.

Подарит новый — «чистый холст»!

      Ким Хонджун, двадцать три года, брошенный и невидимый для всех, а от того горящий в желании быть увиденным, но верно несуществующий в природе, продолжает плестись по Восьмой Авеню. Нужно всего-то свернуть на Уаил Корт.       Солнце спряталось, оставляя после себя тоненькую линию бордового у горизонта.       «Последний закат» — крутится в голове на повторе, и Джун останавливается засматриваясь. Голову запрокидывает, глаза прикрывая, и немо кричит.       В нашем мире нельзя кричать вслух — другим это не нравится.       Поворот на Уаил Корт, в конце тупик — значит все верно.              Вот бы вернуться в детство: к матери, к старшему брату, к сказкам на ночь. К счастью. Вернуться к цветному. «Авария на Панск Стрит унесла жизни многих, мы помним и скорбим…»

«Убирайся подонок, чтобы я тебя не видела больше никогда!»

«Ты сучье отродье, Джун»

«Продажная шлюха! »

      Ким снова останавливается на секунду, усмехаясь своим же мыслям, прожигая взглядом дом напротив. Вздыхает судорожно. Мурашки по спине бегают, и на грудь будто кирпичей наложили.       Страшно ли теперь? Может стоит развернуться и бежать со всех ног. Хотя говорят, от них не убежать.

А кто говорит, если никто не смог удрать?

      «Назад» — это мысли самосохранения. Оно кричит, сигналит красным светом, как только может. Но куда, куда назад? А самое главное — зачем? Обидно даже как-то, попрощавшись с закатом, встретить его еще раз. Так дела не делаются.       До двухэтажного домика метров сто пятдесят, здесь ничем не пахнет, ничего не слышится и не двигается.       До смерти пятьдесят метров, все окна зашторены, белая дверь заперта. Белая — ворота в рай ли? Парню снова истерично смешно от своих мыслей, вряд ли за этой белой доской цветущие заросли с райскими птицами.

Но тот ли это дом? С виду так самый обычный.

      Хонджун вплотную к двери, стучится три раза. Ничего не происходит, совершенно. Даже стрекоза крыльями не шуршит, а ветер не гоняет листья.       Удача или нет? Ким Хонджун, парень двадцати трех лет, подумавший, что лучше встретить смерть в человеческом обличье. Не в одиночку, в обнимку возможно? Может быть он ждал, что его еще и отговорят? Это бы крутилось у вас на уме постоянно, будь такая возможность и будь вы человеком, ненамеренным больше существовать. Веревка с мылом или же душевный разговор с «человеком» и быстрая — ласковая смерть?       Парень разворачивается, снова выдыхая громко — от облегчения ли, от разочарования ли. Спускается медленно по ступенькам, всего лишь пять штук — он посчитал. Слезы с новой силой щеки обжигают, он считал горькие закончились, а они и не думали.       Больно уже приравняется к душе. Выходит за ее рамки, словно вода в переполненном бокале. Господи, сможет ли он найти конец этим страданиям? Как люди живут, теряя все, как они едят, как ходят? Как не разучились дышать? Хонджун не пойдёт сегодня в свою серую квартиру.Нет. Не пойдет, даже если его план провалился. Есть так много вариантов и все на повторе крутяться в черепушке — туда — сюда, вверх — вниз, скачут — прыгают по сторонам. Нужно только выбрать. Плевать, что будет больно и мучительно. Плевать, что есть шанс выжить — это судьба решает. Жаль, что на это вечер та самая судьба не предстанет перед ним в виде прекрасной бледной девушки или может парня. Плевать, он хотел. Да. Совсем наплевать — нужно идти и делать. В переполненый бокал доливать воды уже не получиться.       Парень грубо прошелся ладонями по своим щекам, причиняя и без того израненому телу боль, и вдохнул полной грудью, приготовившись уходить из проклятого района.       Вдруг где-то захлопнулось окно. Хонджун замер на месте, в метрах десяти от дома. Дышать страшно, а потом снова мысль — «зачем, черт его возьми?». И он расслабиться пытается, плечи опускает вниз, набирая легкие свежим воздухом с дождливыми оттенками. Все хорошо — так должно быть.       Если это то, о чем он так мечтал, то убегать не нужно. Нужно поговорить и получить желаемое.       Ким глаза не закрывает, но не оборачивается. Говорят они все до единого прекрасные: с фигурами кукол, с глазами стеклянными, с пушистыми волосами, с блестящей улыбкой.

А кто говорит, если никто не спасся?

      За спиной кто-то стоит. Джуна чужой холод пронизывает. Про такое никто не говорил, значит все это вранье?       Уаил Корт — тупик, Ким смотрит на выход из этого тупика, небо темнеющее с каждой секундой все больше. Деревья здесь невысокие, домики реже. Вокруг тишина могильная, снова Джун чувствует запах смерти. Интересно, все знают, что у них по соседству обитают убийцы? Или все вокруг такие же, или вокруг никого и нет — лишь пустые дома.       Хонджун вперед дергается, когда тонкие длинные руки к груди притягивают резко. Чужие губы мажут по шее, сменяясь затем острым кончиком носа. Существо сзади вздыхает прерывисто и кажется выпрямляется.       — Что же привело вас? Не уж то желаете погибнуть?       Низкий мужской голос раздается откуда-то сверху. Джун вздрагивает в чужих объятиях, его плечи сразу же оглаживают большими ледяными ладонями. Так холодно рядом с кем-то живым и правда быть не может, хотелось бы сейчас дополнить все эти рассказы «выживших смельчаков». Он ледяной, высокий и жуткий — точно.

Страшно ли сейчас?

      Ким глаза жмурит, пока его все ближе прижимают, чужая ладонь выше ползет, тонкие пальцы давят на шею, заставляя голову прижать к чужим ключицам. Хонджун и слова вымолвить кажется не сможет — как бы он хотел закончить со всем мимолетно.       — Ну что же не отвечаете?       — Желаю, — еле слышно, выдавливает из себя наконец парень и, всей душой веря своим словам, расслабляется, чуть ли не приземляясь коленями на асфальт — ноги дрожат и совсем не держат больше. «Судьба» однако успевает моментально подхватить его, резко разворачивая.       — Тише-тише, пройдем хотя бы в дом.       Не вранье все это. Перед Джуном прекрасный парень — кукла с белоснежным лицом. Белого нет в природе, их тоже быть не должно.       Пушистые волосы, брюнет. Так странно — одет, как обычный человек из самого обычного дома. Ладонь протягивает и улыбается мило, будто друг. Хонджун словно под гипнозом: стало так спокойно на душе, холод сменился теплом, разбегающимся по телу. Парень своей ладонью хватается за чужую и следует за существом. На вид они ровесники, но это только на вид.       Джун снова ступеньки считает.       Наверное, было глупо приходить к вампиру, глупо хотеть смерти.       Наверное — глупо.       Ноги дрожать не прекращают, когда Хонджун слышит, как дверь захлопывается за спиной. Два проворота замка запирают ее окончательно. Тепло опять сменяется на холод, парень ежится, боясь сойти с места. Глазами бегает по коридору, заглядывает в зал, на кухню, осматривает лестницу на второй этаж — все как у самых обычных людей.       Вампир оборачивается, улыбка до ушей. Смотрит прямо в глаза, а зрачки то не красные, как везде рассказывают. Ким не дышит вместе с созданием напротив, но второму это и не нужно. Брюнет продолжает улыбаться, а затем вдруг выкрикивает, оголяя длинные белоснежные клыки, на вид до ужаса острые:       — Сан’а, спускайся, у нас гость!       Оказывается их двое. Кима трясти еще сильнее начинает, сердце заходится в бешеном ритме, а потом опять свое

«Зачем, да черт его…»

      По лестнице сбегает быстро вторая «кукла». Такая же чистая кожа, красивый, стройный, волосы шелковистые, практически угольные, с седой прядью на челке. Глаза, словно горный хрусталь, зрачки отдают розовым кварцем, густые ресницы, которым позавидует любая девушка. Светлая майка, цветные носки и короткие бежевые шорты.       Ким опешил. Так предательски смешно становится. Он что не на смерть пришел, а к друзьям на ночевку?! Может все-таки ошибся? А потом эта «кукла» в глаза заглядывает и становится не до смеха. Этот Сан улыбается иначе — хищно, страшно, зверски пугающе. А клыки то еще длиннее, чем у первого.

«А точно не больно?»

      Всплывает в голове, словно Джун вновь ребенком сидит в кресле у дантиста. Глупость. Больно все равно будет.       Ким под пожирающим его взглядом сползает по двери вниз, тонкие губы разомкнув — какая нахер разница теперь? Пусть делают, что хотят. Пусть разорвут на мелкие кусочки, пусть выпьют все без остатка, пусть душат, кидают, бьют — хорошо, что самому ничего делать уже не нужно. И все.       — Какой чудесный! — пролепетал Сан подбегая к Джуну, сразу же приземляясь на свои коленки.       За подбородок хватается двумя пальцами и крутит чужой головой из стороны в сторону. Прикосновения его тоже совсем другие: сначала холодно, будто снегом мажет по скулам, а затем все снежинки тают. Джун взгляда оторвать не может от этого завораживающе — пугающего создания, крупно дрожа.       — Ох, Мингиии, выглядит так вкусно! Где, ты его нашел?! Нужно позвать Сонхва?       На слове «вкусно» Ким в себя приходит, с ужасом оглядывая обоих, сглатывает шумно, как зря. Этот Сан’и будто еще сильнее звереет, впиваясь в шею парня взглядом, следя за каждой венкой.

Может ли он видеть, как движется кровь?

      — Это не я нашел, он сам нашелся. — казалось будто Минги Ким теперь не так уж и интересен, он все смотрел сквозь него, постукивая ногой по деревянному покрытию.       — Вот бы каждый день так!       Хонджуну почему-то грустно от этих слов. Глупо, наверное. Чего еще он ожидал от кровожадных тварей? А ведь по сути они такие же белые, как и он — не существующие в природе.       — Пройдем в зал.— Сон к Джуну добирается за секунду и снова ладонь протягивает. Почему-то этому парню хочется довериться больше, чем второму. Ким на ноги пытается подняться, но тело ломит — два дня без еды и неделя без отдыха сказываются на общем состоянии. Сердце сильно давит под рёбрами.       Вампир похоже не из тех кто любит церемониться. Наклоняется, под бедра подхватывает, прижимая к себе поближе, заставляет руками свою шею обвить, а сам в ключицы зарывается, прикрывая глаза. Будто вонзит клыки, вот-вот точно укусит! Но ничего не происходит. Может у них такая договорённость — не приступать к еде, пока все не придут? Прямо как в дружной семье за праздничным ужином. Прямо как у Джуна было раньше.       Минги присаживается на широкий черные диван, а Ким оказывается на его коленях, уткнувшись в плечо. Чужое сердце не бьётся, теплее не становится, а когда джинсовку стягивают с плеч, начиная выцеловывать все свободные участки, Ким дергается назад.       — Зачем? — задаёт он свой излюбленный вопрос и смотрит с надеждой в янтарные глаза напротив, с безысходностью.       — Ты выглядишь так, будто нуждаешься в этом. — Минги улыбается, притягивает парня за талию еще ближе, да так, что Джун чувствует через ткань брюк чужой половой орган. Мурашки снова по спине пробегаются. Этот «человек» неживой, он совсем точно мертв. Жить и знать, что они существуют одно, сидеть на коленях у такого существа — совсем другое. Непередаваемое чувство близкого конца.       — Ты боишься смерти? Зачем тогда пришел, — совсем беззаботно кидает парень, будто для него это самый скучный разговор на свете.— Фанатиков я ненавижу.       — Мне некуда идти. — Ким не забывает о своем «зачем?», делая максимально отстранённый вид, как и его собеседник впрочем. Дрожать, словно на морозе в минус тридцать, продолжает.       — А на вопрос не ответил, — вампир усмехается, откидывая голову на спинку дивана. Кима начинает все это злить. Почему его еще не убили, почему он не может наконец умереть и не слушать какие-то претензии со стороны совершенно незнакомого, даже не человека? Парень пытается отодвинуться, но в бедра сразу же впиваются чужие пальцы, заставляя сжать зубы.       Со второго этажа доносится радостный вскрик, что выбивает все предыдущие рассуждения из головы. Минги заметно напрягается, поднимая голову, а затем шепчет на ухо:       — Перестань дрожать, я терпеть это не могу … а вот Сан любит… и поверь мне. Лучше сделать все, для того чтобы не понравиться ему…       В комнату проходит Сан, а за ним еще один парень. Один краше другого, если бы сейчас у Джуна спросили, кто здесь самый привлекательный — он бы даже не ответил.       Новый вампир выглядел, пожалуй, устрашающе, чем те, с которыми Ким уже успел познакомиться. Ни одна мышца на его лице не дернулась, когда он встретился глазами с напуганным парнем. Только тонкими пальцами в свои смольные волосы зарылся, зачесывая длинную челку назад. Больше всего удивляло то, что он ел клубнику, очень большую, окрашенную в наиярчайший красный и сочную настолько, что когда он прокусывал ее клыками, сок лился по подбородку, капая на пол — такие сочные ягоды сейчас можно было легко отыскать в стандартном гипермаркете. А вампир откусывал так медленно, бесстрастно и устало, что Хонджуну на миг стало его очень жаль — похоже он не может почувствовать вкус ягоды и всю ее свежесть, запахом разлетевшуюся по комнате.       — А он где? — Минги выглядел недовольным, задавая вопрос, а отвечать ему видимо не спешили.       Джун почувствовал себя лишним настолько, насколько никогда в жизни себя не ощущал, а ведь казалось, что хуже не бывает.       — Сонхва, где …       — Мы без малейшего понятия, зато очень хотим его отведать, — Сан снова облизнулся, плюхаясь на диван по левую сторону. Глаза его вдруг загорелись ярко красным, Ким сжался на коленях Минги, тот лишь вздохнул. Предупредил же.       — Давайте только быстрее, книга ждет меня. — голос Сонхва уволакивал на дно, Ким снова дернулся в чужих руках.       Пак стоял с таким видом, будто его заставили выйти. Чёрные свободные штаны, в тот же тон широкая футболка и персикового цвета тапочки. Персикового.       Джун понял — для них это обычный ужин, может завтрак из-за режима дня, но ничего более. Им всем глубоко наплевать, что человек перед ними, настолько отчаялся, настолько морально убит, ничтожен настолько, что даже петлю затянуть не смог. Не смог выбежать на трассу, сил не хватило проглотить горстку таблеток, не смог полоснуть по запястью, не решился шагнуть в пустоту на высоте.

Сил не хватило.

      — Вот почему быстро —то, я бы хотел растянуть удовольствие!       Минги хмыкает, когда Сан резким движением забирает в свои ладони чужое запястье, сразу же впиваясь в него. Ким вскрикивает от неожиданной прожигающей боли и тошнотворного чувства. Смотрит во все глаза на вампира, который буквально начинает стонать от удовольствия, все сильнее сжимая запястье зубами. Ким шипит, слезы вновь начинают спускаться по щекам. Веревка похоже была вариантом получше — уж точно не так больно, словно руку пытается отгрызть огромная псина.       Сон терпеть не может все эти слезы и сопли. Рычит довольно громко, грубо хватаясь за чужую шею, заставляя повернуться на себя, и поддается вперед, накрывая губы человека своими. Ким ничего сделать не успевает, сначала даже не осознает, что происходит. Запястье пульсирует и отдает в голову, мешая собрать целостный пазл окружающего мира. Минги со злостью языком толкается все глубже, зубами прикусывая нижнюю губу, а потом и вовсе прокусывая ее насквозь.       — И давно вы такие животные?       Мучения прерываются ненадолго, Ким не замечает, в какой момент Сан отстраняется, потому что боль никуда не пропадает.       Сонхва стоит, сложив руки на груди, все с тем же недовольным выражением лица, осуждает.       — Дьявол! Сонхва, он такой сладкий!       Сан цокает, Минги мычит, скидывая с себя ослабшее тело, Джуну остается только на спину перевернуться и уставиться прямо на Пака. Страшно. Сейчас стало страшно. И о чем он только думал? Хочет уже было попросить о том, чтобы не делали еще больнее, хочет им душу полностью рассказать, отдавая всю боль, но не успевает Ким и слова произнести. Сонхва будто мысли читает:       — Не бойся меня, я избавлю тебя от боли, — Джун не может проследить за движениями вампира, тот же оказывается сидячим у него на бёдрах. Вблизи Пак еще красивее.       Джинсовку остается снять всего лишь с одной руки, Хва вытягивает ее за правый рукав и кидает на пол, подальше. Потом ласково просит приподняться, забираясь под футболку холодными ладонями. Оглаживает впалый живот, ребра считает, ткань тащит вверх. Ким мурашками весь покрывается, в руках этого вампира, пожалуй, спокойнее всего. Точно, это оно — причина, по которой он сюда явился. Приятная смерть в ласковой компании. Футболка летит к джинсовке, Ким руки к груди прижимает, левое запястье продолжает гореть огнем. Пак хватается прямо за кровоточащий укус, сразу же поднося руку к своим губам, и начинает облизывать все, что видимо считает нужным. Сначала горит пуще прежнего. Ким плачет, не стесняясь. Своей смерти не стесняются, ведь завтра он и не проснется вовсе. Чего можно стесняться?       Но потом рука немеет, становится жарко и сложнее дышать. Сонхва воспользовавшись замешательством парня к шее припадает, сразу же пуская по венам свой яд. Джун даже вскрикнуть не успевает, как становится еще жарче, все тело расслабляется, таким легким становится, словно облако. Киму на миг кажется, что диван под лопатками исчезает и вот-вот тело провалится в пустоту. Джун дергается от чувства свободного падения, пробравшегося даже в кончики пальцев, и полной грудью вдыхает, приоткрывая глаза.       Щеки от соленых дорожек печет и сковывает. Сонхва снова слышит мысли, наклоняется еще раз, начиная облизывать чужие веки, аккуратный нос, брови, лоб, а когда добирается до губ — целует мимолетно. На вкус словно горький металл и совсем немного сочной клубники.       Ким где-то на затворках сознания слышит голос, точно принадлежащий Сану:       — Ну вот, испортил все веселье! Играй теперь с овощем! А я в жизни не был веганом!       Сонхва все не слазит с бедер, игнорируя Чхве, продолжает разглядывать человека, да и Джун насмотреться никак не может. Невероятно красив, вероятно ласков. Ну, а если это и не так, обмануться очень хочется, ситуация позволяет.       — Правильно он сделал, а ты дурак, неужели тебе не хватило недавней взбучки? Еще захотел?! — слышится так, словно Минги и правда ругается.       — Я его не боюсь.       — А стоило бы, идиот…       Снова слышно что-то отрывками, теперь точно Сон с Саном спорят о чем-то, о ком-то, почему-то. Джун и подумать не мог, что у вампиров есть какие-то заботы. Парень отключается на минут пять, под веками расплывается застывший силуэт черноволосого вампира.       Повторное подключение к миру живых происходит медленно. Ким чувствует, как с него стягивают рваные джинсы, оставляя парня в одних боксёрах, ноги заставляют согнуть в коленях и раздвигают их в стороны. Ладони сначала холодные, а потом снежинки таят.

«Сан»

      Джун вскочить хочет — не получается, мычит, приоткрывая рот — язык не двигается. Вдруг вампиры могут. Могут еще и воспользоваться, как когда-то близкий человек. Ким всем телом вздрагивает, не в силах сделать что-либо. От осознания того, что прямо сейчас он может в полной мере ощутить раздирающую изнутри боль. Это ведь вампир. Что если он может со всей своей силой вбиваться в несопротивляющееся тело? К такому он не хотел быть готов и не собирается быть готовым — нужно было купить ту верёвку.       Откуда-то сверху доносится смешок. Ким собирает все свои оставшиеся силы и глаза распахивает.       Сонхва все еще рядом, они все еще на диване. Запястье вдруг не сильно колит, Ким поворачивает голову, сразу натыкаясь на чужую макушку. Минги сидит на полу, сжимая правое запястье Хонджуна в холодных ладонях. На этот раз не так и больно. Сильнее кольнуло на внутренней стороне бедра слева. Ким вдруг вспомнил, кто скрывается за спиной Сонхва, и что он возможно желает сотворить. Паника в человеческих глазах — Пак еще раз усмехается, корпусом наклоняясь к парню и шепчет тихо:       — Мы мертвые, Хонджун… Он ничего тебе уже не сделает. При жизни конечно мог еще, но он тогда и не отличался…       Хонджун дальше своего имени не слышит. Оно звучит иначе, слетая с губ вампира, будто и не собственное. Только вот он и не представлялся своей «судьбе».       Джун понял — это существо не такое, как остальные. Мир мертвых тварей оказался намного интереснее, чем казался. Киму снова спокойно на душе. И почему он забыл, что все в этой комнате мертвые? Сам усмехается своей же глупости. Опять.       Сонхва наклоняется еще ниже и шепчет прямо в губы:       — Позволишь?       Ким опять ответить не успевает «да, конечно», Пак уже целует мягко и нежно, будто они самые влюбленно-невинные во всем прогнившем насквозь мире.

      Левое плечо резко начинает колоть сильнее — Минги слишком глубоко вонзает свои клыки, за что извиняется. Заводит свободную руку назад и находит чужую макушку, зарываясь в еще мягкие пряди длинными пальцами и прикрывая глаза. Хонджун окончательно расслабляется, практически плавясь от всех этих прикосновений и приятных укусов.       Чужие ладони заставляют еще сильнее раздвинуть ноги, шершавый язык проходится по внутренней стороне бедра непозволительно близко к краю боксеров и снова приятные покалывания. Настолько приятные, что Джун подается бедрами навстречу и получает лёгкий шлепок в районе поясницы.       Время тянется то ли медленно, то ли быстро — теряет свою значимость. Чхве ведет вверх по голени, заставляя практически выпрямить ногу и кусает под коленом. Снова колит. У Сана дрожат ресницы, и он трется ледяным носом о разгоряченную кожу, изредка постанывая. С его губ слетает тихое «.пожалуйста…», и вампир пуще прежнего впивается в плоть. Видимо этот Сан’и, как это у людей называется, имеет парочку фетишей — либо он совсем сумасшедший. Возможно, самый страшный.       «Невероятно» — думается Джуну где-то на краю ямы сознания, в которую он уже готов упасть.       А Пак все целует с привкусом горького металла. Переходит на шею, затем на выпирающие ключицы. Иногда заглядывает в глаза человеку и что-то шепчет себе под нос. Джун уже не слышит и попросту не чувствует, как Сонхва кусает.       На самом деле он сравнивает этого вампира со своей «судьбой». Говорят, что с появлением этих существ в мире изменилась еще одна вещь — ты можешь найти единственного на своем пути, чье присутствие скрасит жизнь до конца, чьи поцелуи будут слаще всех сладостей мира и никогда ты не сможешь найти ему замену.       Джун не искал такого человека, и сам он не нашелся.       Сейчас можно и помечтать, можно зарыться ладонью в смольные волосы, можно огладить напряженную спину, забраться под чужую футболку и даже дотронуться до острых клыков. Он позволяет все.       На теле уже порядка двадцати следов, наливающихся красным, фиолетовым, местами кровь уже успевает засохнуть. Говорили — это быстро. Как бы не так. Они делают это так медленно, выпивают так мало, будто намеренно, но тело все же холодеет.       Да. Мир мертвых «людей» оказался интереснее, чем мог казаться.

***

      — Что вы себе позволяете?!       Ким, уже одной ногой находясь в пропасти, снова просыпается. Это всегда так обидно. Казалось, вы только уснули, и что-то будет вас вновь.       Джун слышит незнакомый голос. Все вокруг замирает. Левая рука бьется об край дивана, ноги тихо выпрямляются, ложась на кожаную обивку, на животе становится заметно легче. Как такое возможно, почему опять что-то мешает?! Видно судьба не хочет, чтобы Джун умер легко. Вероятно за все грехи.       Разговор слышится словно из соседней комнаты на тихих тонах, да так, что и не понять, кто конкретно разговаривает.       — Я говорил им, Юнхо…       — А я ясно выразился по поводу «гостей» в доме! Вы снова подвели меня.       — А ты не думаешь, что не все хотят жить так, как хочешь ты?       «Жить». Киму смешно. «Вампиры» и «жить» — эти слова не шибко сочетаются.       — Тогда свалил бы из моего дома!       — Если бы мог! О-о-о Мо-о-й Создатель!       — Убирайтесь с глаз моих, живо!       В комнате становится так тихо и холодно. С уходом Сонхва все тело начинает ныть. Ким понимает — если сейчас не заснет, будет очень больно.       Парень брови хмурит, в мыслях проворачивая все идеи, которые сейчас можно воспроизвести. Действенно скорее всего будет только позвать Сонхва.       Возле головы кто-то шуршит одеждой, появляется еще один вариант. Джун просит тихо и обречённо:       — Пожалуйста, убей меня.       Этот кто-то на корточки присаживается, ладонями проходясь по всем укусам. Пальцы теплые или Киму уже кажется?

«Вдруг это человек»

      Не дай Бог он решит спасать его, снова оказаться в белых стенах тусклой больницы — ни за что. Хонджун открывает глаза и видит перед собой самого красивого мужчину в своей жизни или же это яд заставляет так думать? Невозможно, в голову бьет мысль о том, что вот оно! Может это он — тот кому нет замены? И правда, сейчас ему точно нет замены.       Чон Юнхо, сто семьдесят три года. Ему очень жаль, что незнакомого парня уже не спасти. Но он все не может понять, что в этом мальчишке заставляет его переживать сильнее, чем обычно. И все же, слишком поздно. Он смотрит на истерзанное тело, и одинокая слеза катится по щеке. Жаль, что его дети не унаследовали от него хоть каплю человечности, хотя бы пылинку доброты. Сонхва всего лишь девяносто восемь, он такой же — старой породы — умеющий вовремя воспользоваться той самой частичкою человечности.       — Я не могу убить тебя.       Юнхо что-то давит на место где должна быть душа, и он обманывает себя, считая это совпадением. Джун ничего не отвечает, тело все сильнее отзывается на каждую попытку движения, а в голове барабаны стучат. Он был так помешан на мысли о безысходности, что и не думал о последствиях.       Теперь стало понятно, что такое на самом деле безысходность.       Он умрет, но только через несколько часов. Несколько часов ада. Несколько сотен минут огня. Несколько тысяч секунд без воздуха, а потом его тело выкинут в мусорный бак. Как иначе бывает здесь?       В голове всплывает глупая записка оставленная хозяину сьемочной квартиры. «Хочу сообщить тебе дорогой хозяин сие помещения, которое я был вынужден называть домом, что больше ты не сможешь подослать ко мне своих псов. И конечно, ты больше не получишь своих ссаных бабок, что я должен. Представить себе не сможешь, уебок, как я жду тебя в аду и как я блять устал. Желаю скорее увидеться с тобой, Есани»       Он забыл поставить гребанную точку в конце. Он забыл, что можно было и не писать никаких тупых и глупых писем. Но.       Неужели единственный, кому можно было оставить письмо, был злобный мужчина на чьей квартире существовал Хонджун? Неужели, черт возьми. Мысль о необратимой смерти заставила реветь от страха, от жалости к себе, от боли и мыслей о пустоте, что ждет впереди. Или же Адских тварях?       Проходит не больше тридцати минут, Ким мучается. Каждая рана пылает, пульсируя внутри. Тело не слушается — таким жалким Джун себя еще никогда не ощущал. Он продолжает мысленно молить Сонхва о том, чтобы тот пришел и добил его. Но знает — не придёт, потому что рядом сидит персональный демон для Кима на эту ночь. Сидит не подпускает никого и сам ничего не делает. Чон впервые за свою длинную жизнь так сильно бесится, скидывает со стола в гостиной вазы, рамки с фото летят на пол разбиваясь, книги рвутся на части и даже одинокая тарелка, оставленная на подоконнике разбивается со звоном. Что-то мучительное заставляет думать о «спасении» умирающего парня, с каждый с минутой это чувство все сильнее нагнетает необратимость. Юнхо кажется, что если он не спасет его, то будет жалеть всю оставшуюся вечность. Так волнительно и от того ужасно становится — так страшно опоздать. Если человек умрет, будет поздно. Такое решение не терпит метаний из стороны в сторону. Джун же проклял вампира уже тысячу и одним проклятьем, успел простить такое же количество раз, почему-то его хочется прощать.       Юнхо старается не слушать мысли, невыносимо. Сонхва просит его разрешить добить человека — не разрешает.       Дать волю — потерять авторитет.       Сделать самому — потерять человечность.       Возможно ли, что Чон прямо сейчас теряет ее, пока заставляет страдать невинного и самого себя, переступая через очень важные принципы?       Юнхо опускается к человеку, нависая над ним, и осторожно поворачивает чужую голову в сторону. Он впивается больно в почти свежий укус на шее. Ким страдальчески мычит, думая, что наконец получил, то о чем так мечтал и проваливается глубоко в сознание, ощущая на губах легкое прикосновение чужих, самых сладких что есть на всем белом свете.       И знаете. Судьба довольно-таки жестока, ведь проснуться в компании новой «семьи», проснуться в вечной жизни от которой он хотел убежать. Проснуться — это совсем не то, чего Ким Хонджун так сильно желал, пусть даже со сладким привкусом с чертовых чужих губ. А вообще, есть ли для вампиров что-то быстро умертвляющее? Юнхо самолично оторвет ему голову, если найдёт с бесполезным осиновым колом в руках или бутылкой святой воды.

Зачем.Черт его возьми?