Маховик: Во Власти Времени

Они оказались в саду возле дома Сириуса, и все уже были там, когда Блэк, Гермиона и Миллер прибыли самые последние. Хотелось закричать от облегчения, когда луна осветила дом и тех, кто стоял перед ним сейчас, и он понял, что всё осталось позади. Они смогли, правда смогли. У них получилось вытащить Гермиону, которая обмякла в руках Блэка, и Миллера, что нервно оглядывался по сторонам, всё ещё ожидания новой атаки Пожирателей. Сириус понимал его: трудно поверить в то, что ты свободен, когда уже смирился с тем, что подохнешь в доме Блэков. Он так думал шестнадцать лет, хотя обстоятельства, по которым они там застряли, были разными. — Гермиона! Сириус даже не понял, кто это крикнул, потому что все бросились к ним, попутно что-то бормоча и толкаясь. Колени девушки подкосились, когда толпа обступила их, и он поднял её лёгкое тело на руки. Боже, она была почти невесомой; там, где касались его руки тела девушки, можно было ощутить выпирающие косточки. Парень сильнее прижал её к себе, словно хотел защитить ещё и от повышенного внимания друзей, когда её голова немного скатилась и прижалась к его груди. Они все волновались и хотели помочь, но Сириусу казалось, что сейчас Гермионе нужно спокойствие и отдых больше, чем внимание. — Что с её лицом? — перепуганно спросил Рон, когда кто-то осветил Люмосом не двигающуюся у него на руках Гермиону, но Сириус чувствовал, как поднимается и опускается её грудная клетка. Она просто отключилась от бессилия. В темноте ночи Блэк не мог видеть лиц ни друзей, ни Гермионы, но он хорошо помнил момент в подвале дома, когда она повернулась к нему так, чтобы он заметил синяки и кровоподтёки на её худом лице. Тогда он был так взволнован из-за того, что их явно услышали, что не придал этому значения, торопя её и мракоборца на выход. Сейчас он видел сероватую кожу Гермионы, которая должна вообще-то быть золотистой, чуть смуглой. Щёки девушки впали, а под закрытыми глазами виднелись синяки. Но это было естественно и понятно, потому что, просидев в подвале без воздуха, солнца, еды и воды, сложно выйти оттуда красавицей. Парня напрягло совсем другое, и оно поразило его так, что первым порывом было вернуться на Гриммо и перебить тех, кто посмел коснуться девушки. Сириус отбросил каштановый локон с лица Гермионы и, едва касаясь, прошёлся пальцем по тому месту на щеке, где синяк был большим и бордовым, который обещал стать синим завтра же, если его не убрать при помощи магии. Он оторопел, увидев размазанную кровь на подбородке, но стоило ему немного приглядеться, стало понятно, что это была просто ранка в углу её потрескавшихся и искусанных губ. Видимо, она просто хотела вытереть кровь, когда её ударили. Кровь вскипела в венах. Чёртовы Пожиратели, они сгорят в аду, который сами же и сотворили! — Разойдитесь! — ярость клокотала в нём, как раскалённая лава; он чувствовал, что в любой момент может взорваться. Сириус повернулся с Гермионой на руках в сторону дома, толкая тех, кто стоял слишком близко. Джеймс учтиво предложил Джону Миллеру помощь, но тот отказался и самостоятельно пошёл вслед за Сириусом. Да уж, и как получилось, что мужчину тоже поймали, ведь он казался таким профессионалом после бесконечных битв и плена, и вёл себя так, будто не нуждался ни в какой помощи? Все быстрым шагом шли за Сириусом; перед ним открылась дверь и мелькнули большие уши домовой. Эльф смотрела на то, что происходило ещё большими глазами, чем обычно. Она пискнула, увидев на руках Сириуса Гермиону, и прижала ко рту маленькие худые руки. — Мисс Гермиона, — пролепетала эльф, юркнув в кухню, пока Сириус быстрым шагом направлялся в сторону гостиной. Он опустил девушку на софу и отошёл в сторону, когда его оттолкнули Марлин и Лили, которые подложили под её голову и ноги подушки. — Она сильно истощена, — пробормотала Лили, заглядывая в лицо Гермионе. — Я могу помочь ей, но потребуется несколько часов, чтобы хорошо выспаться и набраться сил. Сириус неотрывно следил, как Марлин аккуратными движениями вытирала подбородок Гермионы от крови, смотря на неё с такой грустью и надеждой одновременно, что Блэку показалось сложным в эту минуту испытывать такие противоречивые чувства, хотя он был мастером в подобном. Сейчас он испытывал только злость. — Вам нужно сесть или лечь, — тихо сказала Лили, переводя взгляд на мракоборца, который до сих пор не произнёс ни слова, словно его здесь не было. — Со мной всё в порядке, — ответил мужчина усталым голосом. — Занимайся Грейнджер. Марлин бросила мимолётный взгляд на мужчину, оторвавшись всего на миг от лица Гермионы, но потом замерла с окровавленным платком в руке. — Джон, — прошептала блондинка. — Боже… Видимо, все те эмоции, которые она держала на запас для Гермионы, не покинули девушку, и она решила «натравить» их на мракоборца. МакКиннон подорвалась и обхватила шею мужчины, сжимая его в объятиях. Тот покачнулся, когда девушка налетела на него, но Джеймс успел схватить его руку, чтобы он оставался в вертикальном положении. — Мерлин, МакКиннон, ты не была ко мне так расположена, когда мы были на скалах, — попытался отшутиться Джон, но каждый стоящий в гостиной услышал всхлип девушки на плече своего наставника. — Да ладно тебе, девочка, всё хорошо. Он неловко переступил с ноги на ногу, когда Марлин от него оторвалась. — Мне так жаль, что я не смогла помочь — покачала она головой. — Я даже не видела, как вас взяли в плен. Я потеряла из виду Гермиону, а потом… — Не нужно, — оборвал её мракоборец, всё-таки присаживаясь в кресло. — Ты бы не смогла. Я сам не смог. — Но вы были с Гермионой, — сказал Гарри, переводя взгляд с Гермионы и Лили, которая обрабатывала раны девушки желтоватым зельем, что принесла Мини. — И что толку? — в голосе Миллера проскользнула горечь и вина, когда он кивнул на Гермиону. — Моё присутствие ей не помогло. Я надеялся, что смогу её вырвать из рук этого Пожирателя, который схватил её, и сам попал в ловушку. — Я уверен, — продолжил Гарри, — Гермиона очень ценит то, что вы бросились за ней. Она чувствовала, что не одна, сидя там. Может, это хоть немного успокаивало её. — Да, особенно, когда она слышала мои крики, — пробубнил Джон, отворачиваясь от ребят. — Всё, — громко сказала Лили, поднимаясь с колен, обработав последнюю рану на лице Гермионы. — Переломов нет: были только раны, царапины, ушибы… Но с ней всё будет хорошо, — поспешно добавила рыжая, заметив шокированные взгляды ребят. — Просто не нужно её беспокоить, пока она не проснётся. И её лучше перенести в комнату. Я скоро приду. Гарри, Рон и Сириус сделали шаг к софе, чтобы отнести девушку наверх, но Блэка остановила рука Джеймса; парень едва заметно покачал головой, многозначительно кивая на Гарри и Рона. Да уж, сейчас точно ни к месту были его желания. Все нормально отнеслись к тому, что он вытащил Гермиону из подвала, потому что только он мог это сделать; или когда он внёс её в дом, но только из-за того, что девушка стояла возле него, и он поймал её. Для всех это было абсолютно нормальным со стороны Блэка, а сейчас это выглядело бы как настоящее, ничем не прикрытое желание парня снова коснуться девушки. Он понимал, как неловко бы было Гермионе, если бы он отнёс её в комнату, так что парень сделал маленький шаг назад, позволяя Гарри пройти мимо него с Гермионой на руках, и пропуская рыжего, который шёл позади друга. Поттер уже и так почти обо всём догадался, — сделал бы Сириус так, как хотел, тут же подтвердил все подозрения без любых слов. — Теперь вы, — объявила Лили, когда Гарри и Рон скрылись в тени лестницы. — Нет-нет, — снова отмахнулся Джон, пытаясь встать с кресла и доказать, что он может даже стоять на ногах. — Я в порядке. — Миллер, — голос Марлин удивительным образом трансформировался из тихого и усталого во властный и строгий. В этом была вся Марлин. — Садись и не упрямься. — МакКиннон, — с кривой улыбкой сказал мужчина, — ты забыла, что я не входил в число твоих поклонников, чтобы беспрекословно выполнять твои приказы? Блондинка закатила глаза на замечание Джона, и Сириус улыбнулся, наверное, впервые за этот вечер. Было ли странным то, что девушка покорила всех особей мужского пола? Нет, конечно, нет; вообще-то, Сириус предполагал, что именно так и будет. Перед обаянием Марлин не устоял бы даже Олимп — рухнул бы к ногам вместе со всеми богами — и всё на этом. Пока бывшая Эванс и МакКиннон спорили с Миллером, чтобы тот позволил им осмотреть его, взгляд Блэка наткнулся на что-то чёрное, что лежало там, где пару минут назад была Гермиона. Он подошёл и взял в руку. Что там говорила Лили, нельзя будить Гермиону? Очень жаль, потому что сейчас ему больше всего хотелось побежать и сообщить девушке, что та является бессовестной обманщицей. Конечно, не знает она, где его куртка. Блэк закатал свой рукав, чтобы мелькнул розовый цвет, непонятно откуда взявшийся для других, но не для него самого. Они друг друга стоили, чего уж говорить. — Ай! — Сириус вздрогнул от резкого звука голоса Миллера, когда рыжая обрабатывала его раны, попутно дуя на них, чтобы успокоить жжение. — Не ной, — сказала Марлин, улыбаясь, но улыбка её тут же увяла, когда мракоборец посмотрел на неё убивающим взглядом. — Нам ты всегда так говорил, — оправдалась девушка, и мужчина ещё больше нахмурился. — Не умничай, а то заставлю пробежать кругов сто, вот тогда и поговорим, — сердито ответил он, и Сириус с Джеймсом переглянулись. Хотелось бы увидеть. — Мини, — Сириус позвал эльфа, которая как раз несла Лили новое зелье для мракоборца. Её напуганные глаза от того, что она видела раненых людей впервые в жизни, заблестели, едва она услышала голос Сириуса. Ну не прелесть ли? — Приготовь для мистера Миллера гостевую спальню. — Хорошо, Мини всё сделает, — молниеносно ответила домовая. Сириус чувствовал, как сам устал. После того, что они сегодня пережили, им всем понадобиться не меньше суток, чтобы выспаться, а, учитывая то, что парень не отдохнул днём, как все, он мог проспать двое. Теперь можно. Теперь всё было хорошо. Теперь Гермиона спит в своей кровати в безопасности. И она вернулась.

***

Гермиона поморщилась, когда солнечные лучи ударили по воспалённым глазам; словно Солнце взорвалось, а весь удар на себя приняла девушка, ослеплённая потоком света. Гриффиндорка застонала и перевернулась на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Кровать была такой мягкой: удобный матрац, тёплое пуховое одеяло, в котором она запуталась и не могла пошевелить ногами. Всё это казалось до жути неправильным и нереальным, потому что она привыкла к жёстким узким койкам в шатре и к холодному каменному полу в камере, где её держали. Нет, всё это было не на самом деле, потому что она правда верила, что спокойствие и безопасность навсегда покинули её, дав клятву никогда не возвращаться к девушке. Как можно было сейчас лежать в свежей постели, когда она уже почти срослась с камерой в подвале Блэков, стала неотъемлемой её частью; как декор, просто до смерти подходящий к серым стенам и железной двери, что была ещё одним тюремщиком Гермионы. Это всё неправда, неправда. То, что происходило, всего лишь плод её покалеченной фантазии; наверное, она тронулась умом, находясь в плену, поэтому ей это всё кажется. Или же она умерла. Да, точно, её убили, как и обещали, и именно поэтому ей так хорошо и спокойно, потому что подсознание девушки знает, что её больше не тронут, не смогут. Послышался громкий стук, и Гермиона оторвала голову от подушки, уверенная, что, когда она откроет глаза, увидит перед собой ту самую ненавистную дверь. Двери не было, как и серых стен и холода. Гриффиндорка едва не заверещала во весь голос, поняв — она дома, она вернулась, её вытянули из лап Пожирателей, которые вот-вот должны были сомкнуться на её шее, перекрывая доступ кислорода к лёгким. И она дышала. Полной грудью, не чувствуя, как мороз проникает вместе с воздухом, обволакивая все внутренности так, что они покрывались тонкой коркой льда. Было тепло и безопасно. Словно мантра, в голове повторялось единственное слово. Дом. Девушка привстала на локтях. Одеяло отодвинулось, и мягкий, по сравнению с тем, который она всё время ощущала, холодок пробежал по телу, и кожа стала гусиной. Гермиона моргнула несколько раз, чтобы окружающий её мир стал более чётким и реальным. Даже несмотря на то, что мозг полностью понимал, что произошло, что-то другое, то, что находилось внутри девушки, не могло поверить своему счастью, да и справиться с ним тоже. Мерлин. Как бы она ни хотела, но события прошлой ночи начали накрывать её лавиной, что была слишком тяжёлой, чтобы выбраться из-под неё в одиночку. Весь вчерашний день был тем, о котором не хочется вспоминать даже перед смертью: перед глазами проносится вся жизнь, а ты просто выбрасываешь этот день, как мусор, который может только изгадить общую картину. Даже то, что она выбралась, до сих пор не понимая как, не смогло убить в ней память о том, что произошло перед этим. Гермиона зажмурилась и снова упала на подушки, чувствуя движение тошноты и отвращения; они двигались вверх по направлению к горлу, сжимая гортань спазмами. Всё самое отвратительное и чёрное накрыло её вонючей волной, в которой она могла бы захлебнуться. Расплата за то, что она сбежала от уготовленной ей судьбы. Она была сама себе палачом, потому что никто не захотел бы снова увидеть то, что видела Гермиона воочию. Но в голове девушки восстанавливались картины вчерашнего дня, и они были настолько реалистичными, что ей пришлось открыть глаза, чтобы в очередной раз удостовериться, что она всё ещё в безопасности, а рядом нет ни Снейпа, ни Блэков, ни Мальсибера. Больше ничего не болело, к собственному же удивлению, но память услужливо предложила ей ощутить всё то, что она испытывала, когда Мальсибер попытался овладеть ею. Будь она проклята — эта её идеальная память, благодаря которой она помнила каждую деталь. Правда, она помнила потный запах Пожирателя, его голодный взгляд, как только он только вошёл в камеру, каждое сказанное слово, каждое оскорбление, каждое касание… Гермиона тонула в ненависти и бессилии, прокручивая всё это в голове и трезво понимая, что могло бы случиться, если бы Пожиратель тогда не отстранился на несколько сантиметров или, если бы Регулус не появился. Она будто была больна — заразилась какой-то отвратительной заразой, сидя в подвале, и теперь она разъедала всё нутро Гермионы. Это было хуже чумы или оспы, потому что от них люди, пусть в муках, но умирали, а ей предстояло мучиться всю жизнь, без права на выздоровление, каждый раз, вспоминая этот день. Гриффиндорка села, не в силах вынести больше того, что лезло в голову, словно она была открытой коробкой, в которую сбрасывались самые омерзительные вещи планеты, и разгребать их приходилось именно ей. Палочка её лежала на тумбочке — ослабленная и измотанная, как и её хозяйка, — Гермиона видела это. Древко переняло часть того, что происходило с девушкой, на себя, потому что только она могла это сделать. Пол казался нереальным, когда Грейнджер, помедлив, опустила ноги и вздрогнула от прикосновения кожи с прохладным светлым паркетом. Она сбросила одеяло, а вместе с ним и остатки тепла и сна, и полностью перенесла вес тела на ноги. Наверное, это было её ошибкой. Со стороны, возможно, это показалось бы странной картиной — девушка просто рассматривала свои ступни, шевеля пальцами ног, чтобы точно убедиться в том, что она твёрдо стоит на полу, и что она не провалиться вместе с ним, решившись сделать первый шаг. Гермиона словно находилась под лёгкими наркотиками, когда безвозвратно теряешь связь с миром, но усердно пытаешься не демонстрировать этого, чтобы никто не понял, что с тобой что-то не так, и ведёшь себя при этом гораздо глупее, чем мог бы представить. Она видела таких людей в магловском мире, когда приезжала на каникулы домой и гуляла со своей подругой Мирандой, и её парень, с которым они несколько раз пересеклись, всегда имел при себе самодельную сигарету, которую называл «косяком». Люк? — так вроде его звали, — предлагал «затянуться» Миранде и Гермионе, и её подруга никогда не отказывалась, чтобы соответствовать своему крутому и взрослому парню, — он был старше девушки лет на пять, а то и больше. И Гермиона всегда очень остро на это реагировала, опираясь на свои принципы и жизненные правила. В свои четырнадцать лет она считала это губительным — тем, что разрушает жизнь и не приносит в неё абсолютно ничего хорошего. Что ж, сейчас, когда она стояла несколько минут на полу и неотрывно наблюдала за ногами, чувствуя себя при этом словно в компьютерной игре, Гермиона могла бы признать, что ощущения были… необычными. Казалось, её мозг что-то щекотало, хотелось разделить черепную коробку надвое, чтобы прекратить этот навязчивый и утомительный зуд. Это закончилось спустя несколько минут. Шея затекла из-за опущенной головы, и девушка чуть не завалилась вперёд, но только благодаря чуду она смогла ухватиться за край прикроватной тумбочки. Эта встряска охладила её, и Гермиона потрясла головой, чтобы отогнать от себя остатки помутнения. Она взяла горячую и чуть дрожащую палочку в руку, словно у той была горячка и озноб, и этому была причина — именно её палочка убила человека. Пожирателя. Но сердечная жила дракона, что была сердцевиной палочки, явно не была к этому готова и, наверное, никогда не сможет подготовиться, даже после того, что случилось. Это было неестественным для неё, чужеродным, но тем, что спасло ей жизнь. Гермиона должна быть благодарной Джону за то, что не позволил сделать то, что она собиралась — её всезнающий мозг не смог бы справиться ещё и с этим, наверное. Гриффиндорка сжала древко в руке, словно хотела утолить боль и мучения своего оружия, и пошла в ванную. Вода — то, что нужно было. Тёплые струи воды смывали всю грязь, что накопилась на коже девушки за то время, пока она была пленницей в доме Блэков. Кудрявые непослушные волосы, которые она всегда пыталась держать в порядке, на ощупь были как мочалка, и девушка физически почувствовала, как стало легче, когда всё, что накопилось на них, смывалось в сток вместе с пахнущей персиками мыльной пеной. Вода помогла немного прийти в себя, но большая часть того, что заставляло Гермиону чувствовать себя плохо, оставалось всё-таки под кожей, осваиваясь там, а не на ней. Девушка вышла из душа, обернув полотенце вокруг тела. Огромное зеркало, которое висело на стене, отталкивало от себя её, потому что гриффиндорке сейчас меньше всего хотелось видеть свое отражение, которое, как она догадывалась, не смогло бы привести её в восторг. Несмотря на нежелание, взгляд всё равно метнулся к зеркалу, и Гермиона оторопела. Она похудела, вообще-то, подошло бы слово «иссохла», потому что настолько тощей девушка ещё себя не видела. И дело ведь было даже не в еде. Под глазами залегли такие тени, что их увидел бы даже близорукий на расстоянии в сто метров. И самым главным, точнее, самым уродливым были маленькие пятна, которые начинались от места под подбородком и заканчивались над правой ключицей. Она даже не обратила внимания на то, что оказалась переодетой в ночнушку, когда скинула её, собираясь залезть в душ, а сейчас, обёрнутой в махровое полотенце, её взору открывалась россыпь бордовых следов, оставленных Мальсибером, и от их вида Гермионе захотелось хорошенько проблеваться. Какая мерзость. Эти засосы были сродни метке Беллатрисы, — в обоих случаях гриффиндорка чувствовала себя грязной. Она избавилась от них при помощи волшебства, и от собственной магии по телу прошёлся разряд тока. Хотелось бы, чтобы из памяти всё так же можно было удалить, словно этого никогда и не было. Или хотя бы сделать вид, что это не происходило в реальности. Но, к сожалению, Гермиона хранила все воспоминания, даже те, которые обещали свести её с ума при первом же удобном случае. Лицо, к слову, было чистым, без синяков, царапин или ран, хотя девушка прекрасно знала, что и на нём должны были остаться отпечатки её борьбы с Пожирателем, помимо тех, что были упущены из виду во время лечения, и которые Гермиона убрала самостоятельно. Подлечили её, кстати, очень успешно, потому что она чувствовала сейчас лишь лёгкое недомогание, даже если по её внешнему виду этого нельзя было сказать. — Твою мать! — услышала Гермиона голос, что звучал из-за двери в её комнате; девушка испуганно вздрогнула, привыкнув к полной тишине. Она и сама не издала ни звука с того момента, как проснулась. Грейнджер кинулась открывать дверь, когда лицом к лицу столкнулась с тем, кто уже собирался входить в ванную. Гриффиндорка в удивлении вскинула бровь, когда Сириус резко оторвал руку от двери, потому что она, открыв её, чуть не заехала ему ею по красивому лицу. — Ты что делаешь? — спросила Гермиона, переводя взгляд с Сириуса на дверную ручку. — Собирался войти? На секунду ей показалось, что парень оторопел, и даже его бледная кожа на щеках чуть порозовела, но в тот же миг парень, подобно Гермионе, изогнул свою чёрную бровь, как бы перекривляя девушку. — За кого ты меня принимаешь? — прыснул он. — Я не из тех, кто тайком подглядывает за девушками в душе. — Ну, — коротко бросила Гермиона, резко почувствовав, что Сириус находится слишком близко, а она всё ещё в полотенце, которое закрывает собой не так много, как хотелось бы, — ты громко выругался перед тем, как собирался войти, так что либо у тебя проблемы с конспирацией, либо ты хотел, чтобы тебя услышали. Гермиона всё это время стояла в проходе, не осмеливаясь сделать даже шаг, потому что тогда нужно было бы пройти прямо возле Сириуса, и от этой мысли в груди затрепетало какое-то приятное волнение, от которого избавляться не хотелось. — Вообще-то, — протянул Сириус, и ухмылка, которая всё время красовалась на его лице, поблекла, — я подумал, что ты там в обмороке валяешься, — он кивнул Гермионе за спину. — Как ты себя чувствуешь? — Нормально, — девушка постаралась ответить ровным голосом, но он почему-то предательски дрогнул, когда она заметила, как дёрнулся кадык на шее парня, когда тот сглотнул. — Я… нормально. Гермиона попыталась спрятать взгляд, но он то и дело возвращался к лицу Сириуса; на нём можно было без труда прочитать обеспокоенность и заботу. Краска предательски начала подниматься от пяток вверх по всему телу, не упуская на своём пути ни миллиметра кожи. Из-за жара, который появился вопреки желанию Гермионы оставаться спокойной, и капель холодной воды, от которых она каждый раз вздрагивала, когда они падали с кончиков мокрых волос на голую кожу, от неё мог бы пойти пар, полностью заполняя собой спальню девушки. — Эванс… — Блэк закатил глаза, неоднозначно дёрнулся и прокашлялся. — Лили тебя вылечила. Она была за это благодарна. Гермиона за всё была благодарна тем, кто её вытащил, кто не бросил её, кто спас. Она всё-таки решилась пройти возле Сириуса, который не удосужился даже отодвинуться, когда девушка, проходя мимо, почувствовала прикосновение собственного костлявого плеча с мягкой тканью рубашки парня, из-за чего её словно ударило током, и гриффиндорка передёрнула плечами от этого ощущения. — А переодел меня кто? — удерживая полотенце так, чтобы оно, не дай Мерлин, не упало, спросила Гермиона, подходя к шкафу, открыв его, удивилась — в нём было много одежды, гораздо больше, чем она имела раньше. — Не я, не волнуйся, — покачал головой Сириус так, словно это было самое печальное, что с ним когда-либо случалось, точнее, не случалось. — Лили переодела, чтобы ты не спала в той одежде, которая была на тебе. И хорошо, потому что тебе было бы неудобно спать в ней целые сутки. Сутки? Значит, то, что происходило, было не прошлой ночью, а позапрошлой? И какой вообще сегодня день? Боже, когда они впервые появились в этом времени, было легче понять, что произошло, чем сейчас. Гермиона тихо выдохнула, тайком наблюдая за Блэком из-за приоткрытой двери шкафа, за которой спряталась, чтобы он не рассматривал её этим своим взглядом, от которого… Мерлин. Парень небрежно облокотился на стену, упрямо делая вид, что он заинтересован именно в рассматривании интерьера спальни девушки, а не её оголённых ног. Серые глаза то и дело каждый раз хоть на секунду останавливались на них, и Гермиона шагнула ещё ближе к шкафу, полностью скрываясь за дверкой. Комната, которая всего полчаса назад казалась нереальной, сейчас наполнилась ароматом персикового шампуня, мыла и табачной терпкости. Сириус курил. Судя по интенсивности запаха дыма — очень много и часто. Честно говоря, Гермиона соскучилась по этому. На скалах мракоборцы тоже курили, но дым от их сигарет едва не выедал глаза, а запах, исходящий от Сириуса, казался особенным. Он бы идеально подошёл для парфюма: любой мужчина мог бы надушиться им, и толпы женщин побежали бы на этот аромат, как на афродизиак. Но он принадлежал Сириусу, и, наверное, ни на одном мужчине этот запах не чувствовался бы так восхитительно, как на нём. Девушка зажмурилась, отбрасывая от себя вовсе не присущее ей наваждение. Она должна думать о другом: о Гарри, Роне, Марлин, Джоне. Думать получалось только о Сириусе. — Слушай… — Гермиона выглянула из-за своего укрытия, тут же натыкаясь на пронзительный, глубокий взгляд. Ну пусть не смотрит так! — Я бы должна поблагодарить за то, что вы сделали… — Не должна, — твёрдо ответил парень, даже не дослушав Гермиону до конца. — Нет. Должна. Но никаких слов не хватит для этого. Мерлин, из всего своего словарного запаса мне на ум приходит только «спасибо», — грустно улыбнулась гриффиндорка, уже полностью выходя из тени шкафа, держа в руках свитер и джинсы, которые собиралась надеть. — Этого достаточно, — кивнул Блэк, отталкиваясь от стены. Взгляд был серьёзен, а вся его поза кричала о том, что в своих словах он полностью уверен. — Этого недостаточно… — протянула девушка. — Но ничего другого я пока дать не могу. — Ты что, действительно считаешь, что кто-то будет требовать что-нибудь от тебя? — удивлённо спросил Блэк. — Мы делали то, что должны. Никто не заставлял нас, мы сами решили пойти за тобой. Думаешь, Гарри и Рон будут хотеть что-то — твои лучшие друзья? Гермиона опустила голову, потому что в словах Сириуса хоть и не было ничего печального, но от них хотелось разрыдаться. Они все могли погибнуть там из-за неё. Чувство вины тисками сжимало её грудь, не позволяя быть счастливой. Да и как она могла полностью быть счастливой, когда, закрывая глаза, она всё ещё ощущала холод подземелья и лапы Мальсибера на теле, которое она несколько минут назад усердно оттирала в душе, едва не содрав верхний слой кожи. — Но тебе и Марлин, и Лили с Джеймсом… — Мне уже достаточно того, что ты здесь, — от высокого тона голоса не осталось и следа, а на смену пришёл тихий, бархатный, успокаивающий. В него хотелось завернуться, как в плед, с головой, чтобы никто больше её не нашёл. — Ровно, как и Марлин. И нам всем, Гермиона. Он вышел вперёд, останавливаясь прямо перед ней, как тогда, когда она открыла дверь ванной, а он в шоке уставился на неё. — Гермиона... Он произнёс её имя так, словно оно было патокой, словно оно было лучшим, что его язык когда-либо ощущал на себе. Гриффиндорка почувствовала, как начала кружиться голова: от усталости или близости парня, но она заметила, что комната начала двигаться перед глазами, и Гермиона пошатнулась. Руки Сириуса сомкнулись на голых плечах девушки, когда он удержал её, не позволяя упасть. Место, где его пальцы касались кожи, горело огнём. Гермиона никогда в жизни не чувствовала что-то хоть наполовину так явно, как руки Сириуса на себе. Было тяжело вот так стоять на расстоянии от парня, который сейчас казался самой надёжной опорой, и Гермиона опустила свою голову на плечо Сириуса, не решаясь поднять рук, чтобы обнять его, потому что тогда ему бы пришлось отпустить её. Блэк тут же притянул её к себе сильнее, словно только этого и ждал, и Гермиона слишком громко выдохнула от облегчения. Ладони парня оказались на её спине, касаясь лопаток, и это было похоже на пытки. Очень необычные пытки — их не хотелось прекращать. Он прижимался щекой к виску девушки, но в какой-то момент голова его опустилась, и гриффиндорка почувствовала, как его подбородок, покрытый лёгкой щетиной, коснулся шеи. Внутренности связало тугим узлом, и она пожалела, что не успела набрать в лёгкие воздух чуть раньше, потому что сейчас это было вообще нереально. Сириус повернул голову так, чтобы лицо его касалось влажных волос девушки. Мурашки, наверное, сошли с ума, потому что так бегать по коже от чужого дыхания, которое обдавало её, могли только сумасшедшие, безумные, что радовались тому, по чему так скучала Гермиона. Нет, это абсолютно точно не могло быть реальностью. Блэк, словно прочитав мысли Гермионы, решил избавить её от мук логики; не разрывая контакта с кожей и не отодвигая лица, прошёлся ладонями по спине вверх, к волосам, невесомо касаясь их. Она не знала, что делает, но её тело жило сейчас отдельной жизнью, поэтому оно прижалось к Блэку так сильно, что трезвый ум Гермионы пришёл бы в ужас от этого. Парень легонько потёрся подбородком о её шею; Грейнджер отчётливо чувствовала его губы на своих волосах и едва сдержала вздох, когда почувствовала их ещё и на скуле, когда он прижался к ней. Гермиона закрыла глаза, не в силах пошевелиться, но изо всех сил пытаясь отогнать страшные видения, потому что именно губы Сириуса Блэка, а не кого-то другого, целовали сейчас её кожу. Нежно, невесомо, почти не касаясь. Казалось, такой парень, как Сириус, не способен на такие ласки, но он продолжал целовать её щёку, опускаясь к подбородку с такой несоизмеримой осторожностью, что в этом хотелось утонуть, — навсегда запечатлеться в этом моменте. Хотелось чувствовать. Остановить часы, которые висели на стене, чтобы ни одна секундная стрелка не посмела дрогнуть под гнетом времени, во власти которого она находилась. Они все находились. Веки с трепетом опустились, а изо рта вырвалось неконтролируемое «ах», как только мягкие и настойчивые одновременно губы Сириуса коснулись чувствительного местечка под ухом Гермионы, и ей захотелось сжаться в комок из чувств, эмоций и ощущений, когда он продолжал целовать её, елозя губами по шее, всё ещё легко и невесомо, наслаждаясь игрой, которую сам же и устроил. По его правилам. Никакой грубости. Никакого насилия. Она была уверена: откроет сейчас глаза, и комната не то что будет кружиться — она взорвётся к чертям. Аромат Сириуса проникал в голову, задевая собой каждую клеточку нейронов, чтобы девушка чувствовала в данный момент только то, что давал ей парень, перекрывая доступ чужому. Сердце сбилось с ритма, от шумного дыхания заложило уши, но это было мелочью по сравнению с тем, как реагировало собственное тело на прикосновения Блэка. Не думай ни о чём, не думай! Говорила она сама себе каждый раз, моментами чувствуя скользкий гнилой страх, что хотел накрыть её с головой, когда Сириус одаривал её ключицы, слишком заметно выделяющиеся на теле, россыпью нежных медовых поцелуев, от которых подкашивались ноги. Что-то животное проснулось в ней; что-то, чего она никогда не знала до встречи с Сириусом, с которым она не боялась ничего; который мог её защитить, который мог спасти её из ада, откуда, казалось, не должно быть выхода, но он сам сделал его. Его желание было большим, чем её: она отчётливо ощущала это в его в поцелуях и бедром, в которое упиралась твёрдая плоть парня. Щёки девушки запылали от мимолётного приступа стыда, но тут же на смену ему пришло что-то совершенно иное. Оно разрывало её вены, пульсировало в висках, шумело в голове, проникало в неё, корнями цепляясь за рёбра — захочешь вынуть из себя — лишишься жизненно важных костей. Низ живота горел сильнее, чем остальные части тела. Желание, становившееся настойчивее, грозилось полностью овладеть Гермионой, делая её своей безвольной марионеткой. Она бы должна сделать что-то подобное: прикоснуться к Сириусу так, как касался её он, но руки словно налились свинцом, и она не смогла бы сейчас даже палочку поднять под страхом смерти, не говоря уже о том, чтобы коснуться лица Блэка. Она хотела, правда, но что-то держало её; что-то, над чем она ещё имела контроль, и что не поддалось Сириусу, который… Боже. Прекратив целовать её пылающую шею, Сириус коснулся её губ. Сначала так же, как ключиц, скул и щёк — нежно, невесомо, но Гермиона услышала, как парень почти сразу же гортанно зарычал, проталкивая свой язык в её рот, будучи настойчивее; крепкие руки сжались на тонкой талии. Мгновение. Столько понадобилось Гермионе, чтобы ответить на его страсть и горько-сладкий поцелуй с привкусом табачного дыма, который, наверное, уже разливался по его венам вместо крови. Она отодвинулась на несколько миллиметров, разрывая их поцелуй, и провела языком по нижней губе Сириуса. Она могла бы поклясться, что парень задрожал. Гриффиндорка не решалась поднять глаза, но была уверена: серые глаза были тёмными, затуманенными, невидящими. Она провела языком и по верхней губе, а потом прижалась, ища в губах Блэка утешение, которое он мог ей дать. Он бы не поскупился. Он сам желал поделиться им с девушкой. Гермиона углубила поцелуй, сжимая кулаки, и острые ногти пронзили тонкую кожу. Такая незначительная боль вообще ничего не значила по сравнению с тем, что имело сейчас смысл для девушки. Кто бы мог подумать, что прилежная ученица Гриффиндора сможет позволить парню бесстыдно изучать её рот, даже наоборот, подталкивать его к этому исследованию? Тем более никто не мог даже предположить, что этим парнем будет Блэк. Это казалось ненормальным, но Гермиона даже представить в данную минуту не могла, что могло бы быть более правильным. Разве что магия. Да, магия и Сириус. — Ай! — внезапно вскрикнула Гермиона, судорожно выпуская воздух и отрываясь от губ Сириуса. — Не надо. Боль. Такая резкая и неожиданная. Она даже не поняла, в какой момент рука Сириуса опустилась с талии вниз и сжала её бедро. Именно от него исходили импульсы нестерпимой, разливающейся по всему телу, боли, оттесняя собой возбуждение, которое пылало в каждой клеточке тела девушки несколько секунд назад. Вместо жара внутрь проник холод и страх, когда Сириус уставился на неё, а она не могла дать никаких объяснений, потому что сама не понимала, что случилось. Гермиона опустила голову к ноге и замерла от шока и ужаса. На внутренней стороне бедра был синяк, явно оставленный чужой рукой. Ещё один след, от которого она не избавилась. Она просто не заметила его. И было так глупо то, что он нашёлся именно тогда, когда она была с Сириусом. — Всё нормально? — удивлённо спросил он, тяжело дыша, прямо в такт гриффиндорке. Нет. На ней был след насильника, от которого она только чудом (если Регулуса можно было назвать чудом) спаслась. Вряд ли она убила бы Мальсибера при помощи подноса, так что, да, наверное, можно было. Но Гермиона не собиралась рассказывать об этом ни Сириусу, ни Рону, ни Гарри. Она знала их очень хорошо, чтобы быть уверенной — они захотят отомстить. И Гермиона не была готова потерять их тогда, когда только заново обрела. — Просто ударилась, — тихо сказала Гермиона, надеясь, что Блэк не захочет проверить. В какой-то момент показалось, что он так и поступит, но затем он кривовато улыбнулся и сделал маленький шаг назад. — Я думаю… э... нам не… — запиналась Гермиона, как дура. Господи, как же она сейчас выглядит? — Да, — коротко согласился Сириус, удивляя своей покорностью гриффиндорку; в его взгляде было кое-что ещё, чего нельзя было понять из-за тёмной пелены, полностью заслоняющей его глаза. Они были тёмными, а губы — распухшими и налитые кровью, по которым он неконтролируемо водил языком, облизывая их. Девушка была уверена: Блэк тоже чувствует вкус её поцелуя, который впитывается в него так же, как и его в неё. Гермиона и сама облизнула губы, слизывая с них остатки сладко-терпкого, дурманящего вкуса, что дарил ей непозволительное блаженство. Она вздрогнула от неожиданного и настойчивого стука в дверь и перевела испуганный взгляд на Сириуса, который выглядел сейчас более чем спокойно, ухмыляясь и до сих пор бесстыдно рассматривая Гермиону, обёрнутую полотенцем, которое только благодаря силам небесным осталось на ней. — Кто там? — прерывисто спросила она не у того, кто стоял за дверью, а у Сириуса. — Вообще-то, — охрипшим голосом начал Сириус, — я пришёл для того, чтобы сказать, что завтрак будет готов через пятнадцать минут. Завтрак в постель! — весело объявил парень, кивнув на закрытую дверь, и, несмотря на все испытываемые чувства к Блэку, ей захотелось задушить его своим же полотенцем. И плевать, что его придётся снять — пусть это будет последним, что он увидит в своей жизни. — Гермиона, — голос Рона полностью отрезвил её, словно она упала в снежный сугроб. — Ты там? — Конечно, она там, — ответил ему Гарри, и девушка почувствовала, как холодеет её недавно разгорячённая кровь в жилах. — Как ты себе это представляешь? — прошипела она на невозмутимого Сириуса, которому, похоже, было абсолютно наплевать на то, что ребята могут застать их в такой… необычной ситуации. — Мне кажется, для начала тебе надо одеться, — Блэк кивнул на одежду, которая валялась у ног девушки. — Иди. — Идти? — Ага, — пожал он плечами, опуская глаза к ногам, туда, где был синяк. Гермиона подобрала свитер и джинсы, прикрываясь одеждой так, чтобы заслонить голое тело, и чтобы Блэк не смог увидеть чёткий отпечаток пальцев, что въелся в кожу девушки отвратительной кляксой. Закрыв за собой дверь ванной, девушка прижалась лбом к двери, чувствуя, как остывает её кожа от прикосновения к холодному резному дереву. Сердце стучало, как в последний раз, то ли от отголосков возбуждения, которые шевелили волосы на затылке и пускали разряды тока по всему телу, то ли от испуга, когда за дверью послышались голоса Гарри и Рона. Гермиона знала — то, что она сделала, — абсолютно не вписывалось в её жизнь: она не целовалась с красивыми загадочными парнями, у которых с головой и семьёй были явные беды, она никогда не желала их, она никогда не хотела почувствовать дрожь по всему телу от их прикосновений. Гриффиндорка не видела это в себе, но оно открылось так неожиданно, стало тем, что помогало ей дышать — пусть тяжело, задыхаясь, но она вдыхала не смрад, а терпкий приятный аромат, ставший таким привычным и нормальным для неё, что, казалось, если он пропадёт, она умрёт от его недостатка. — Сириус? — послышался удивлённый голос Гарри, когда входная дверь открылась, и мальчики вошли в спальню. — Что за тон? Не рад меня видеть? — Мы виделись двадцать минут назад. — А я думал, ты всегда скучаешь по мне, — грустно ответил Блэк, и Гермиона представила, как он во время этого выпятил нижнюю губу, хитро улыбаясь глазами. — Где Гермиона? — спросил Рон, и ей в какой-то момент показалось, что друг откроет дверь в ванную и застанет её там раскрасневшуюся, потную, с бегающими глазами. — Понятия не имею, — легко ответил Сириус. — Я пришёл на полминуты раньше вас. Так просто? Ребята просто поверят ему? Неужели Блэк вообще ничем не выдаёт себя? — Гермиона! — позвали её в унисон Рон и Гарри, и девушка закатила глаза. Конечно, поверят. — Я здесь! — крикнула она в ответ из-за двери, надеясь, что её голос звучит так же уверенно, как и у Блэка, а когда она выйдет, то не выдаст себя приступом смущения, увидев парня. Ну, или хотя бы не покраснеет, словно помидор. — Дайте мне минуту. Послышались одобрительные бормотания парней, и гриффиндорка наконец-то отлипла от двери с тяжёлым выдохом, чтобы переодеться. Взгляд упал на врезную раковину, возле которой осталась лежать её палочка. Прекрасно, можно было подумать, она так торопилась к Блэку, что забыла палочку, никогда до этого не теряя и не забывая её ни при каких обстоятельствах. Разве что в доме Малфоев, но это было совсем другое. Гермиона опустила глаза к багровым отпечаткам пальцев, которые сильно выделялись на тонкой бледной коже. И как она их не заметила раньше? Девушка убрала эти синяки так же, как и убрала засосы на шее, оставленные Мальсибером, считая то, что никто из ребят их не видел, большим везением. Она бы не выдержала, если бы её заставили рассказывать обо всём, что происходило в подвале дома, хотя логично понимала, что некоторых вопросов ей не избежать. Гермионе больно было только от одних воспоминаний, а говорить об этом вслух сравнимо мучительным пыткам. — Я иду, — бросила она, натягивая новый тёплый вязаный свитер красного цвета. — Гермиона! — набросились на неё мальчики, когда она толкнула дверь и сделала шаг навстречу к ним. Гарри или Рон — она не видела, кто — сжал её тело так сильно, что, казалось, она просто переломится пополам, настолько хрупкой девушка себя чувствовала. Гермиона тихо засмеялась и обвила одной рукой шею Гарри, а второй — Рона, чтобы их головы оказались на её плечах. Грейнджер не могла поверить. Это было тем, о чём она знала, но надеялась, что больше никогда не повторится — они снова были вместе после всех ужасов, которые им пришлось пережить. Неважно кто был в опасности Гарри, Рон или она — они друзья, которые всегда найдут друг друга и вернут домой, только бы быть вместе. Они были одной семьёй, и у них были только они сами, знающие друг друга со всех сторон, со всеми минусами и плюсами, слабыми и сильными сторонами. Они не могут быть не вместе, потому что тогда они потеряют то, что заставляет их чувствовать себя целостными. Да, они до сих пор в порядке, потому что всё это время были вместе и в прошлом, и в будущем. Друзья были одним целым, и мир бы развалился на части, если бы их разлучили навсегда. — Мы так рады, что ты здесь, — бормотал на ухо Гермионы Гарри. — Если бы что-то… я даже не знаю. — Тише, — успокаивала его Гермиона, поглаживая по чёрным торчащим волосам. — Я здесь, всё хорошо. — Да, — согласился Рон. — Теперь всё хорошо. — А Джон? Где он? — оторвавшись от мальчиков, завертела головой девушка в попытке найти инструктора. — Он ещё вчера ушёл. Хотел дождаться, когда ты очнёшься, но потом решил вернуться домой. Не волнуйся, Лили и Джеймс пригласили его на рождественский ужин к себе, там и увидитесь. Ладно. Главное, что мужчина был в безопасности, а его жизни ничего не угрожало. Гермиона знала, что Джон скучал по семье; даже если не писал им, то делал это только для того, чтобы защитить дочь и жену. Сейчас он имел право поступать так, как ему хотелось. — А меня ты видеть не рада, что ли? — послышался низкий голос, от которого Гермиона слегка вздрогнула. Можно было сделать вид перед мальчиками, что она не замечала Сириуса, но это было сложнее, чем делать вид, что она в полном порядке, потому что его присутствие, особенно после того, что произошло пару минут назад, ощущалось очень сильно. До мурашек. Вообще-то, казалось, что только Блэк и находился в этой комнате — не было ни Гарри, ни Рона, ни самой Гермионы. Она не собиралась говорить этого ему, но этой внушительностью обладали все Блэки, и парень был не исключением. Гермиона выгнула бровь, пытаясь одними глазами заставить Сириуса замолчать. Если он хорошо умел играть свои роли, то гриффиндорка была никудышной актрисой, она спалилась бы сразу же, как только посмотрела на него, если бы только Рон и Гарри были чуть повнимательнее. — Очень рада, — чётко проговаривая каждую букву в словах, ответила Гермиона и замерла, когда увидела, как Блэк чуть расставил руки, приглашая её в свои объятия. Серьёзно? Чёртов Блэк. — Да ладно, Гермиона, — легонько толкнул её Гарри в сторону Сириуса. — Сириус был главным в операции по твоему спасению, — улыбнулся друг. — Правда? — спросила она у Сириуса, и тот покачал головой, мол, ничего особенного. Рядовое задание. Можно было сразу догадаться, что именно Сириус это всё затеял, потому что никто не смог бы заставить парня вернуться в дом родителей, если только он сам не захотел этого. Гермиона преодолела путь от ребят к Блэку и обвила руками шею того, теперь не боясь прикоснуться к нему. Потому что это было иначе, по-другому; это чувствовалось как обычная благодарность, а не то, что чувствовала она, когда, открывая рот, позволяла языку Сириуса вылизывать его, а вместе с тем ещё больше терзать её беспокойную душу. — Ты наглец, Сириус, — прошептала она ему на ухо, хотя прекрасно знала, что он этих слов заслуживал сейчас в последнюю очередь. — Но тебе это нравится, — дразняще прошептал в ответ Блэк, впиваясь пальцами в позвоночник. — Спасибо, — сказала она, отодвинувшись от Сириуса, чтобы больше не чувствовать прикосновение мягких длинных волос к своей коже. — Всем вам. Я даже… — Гермиона, — Гарри смотрел в её глаза, словно разглядывая душу, которая у девушки сейчас была полностью открыта перед теми, кто вырвал её из лап монстров. Некоторых из них. — Мы всё знаем, не следует ничего говорить, ладно? Гермиона, улыбаясь, кивнула, чувствуя, как в уголках глаз собираются предательские слёзы, которые она отчаянно хотела сдержать. Она не могла позволить себе заплакать сейчас, когда в глазах ребят видела радость. — Ну так что, — хлопнул в ладоши Рон, — завтрак? Я умираю с голоду. Да, она точно была дома.

***

— Да как оно тут… — раздражённо шипел Сириус, когда четвёртая струна гитары никак не хотела настраиваться; он зажимал её на пятом ладу, но получалось совсем не то, что он хотел услышать. — Что ты делаешь? Сириус перевёл взгляд от гитары из тёмного дерева на появившегося Рона, который уставился на него заинтересованным взглядом. — А на что это похоже? — закатил глаза Блэк, поднимая в одной руке гитару. — Ты умеешь играть? — не унимался рыжий. — Нет, я просто так здесь сижу полчаса и, как дебил, пытаюсь настроить этот херов инструмент, — вспыхнул Блэк, кидая гитару на диван. Струны жалобно звякнули при ударе. Рыжий ухмыльнулся, и Сириус кинул на него вопросительный взгляд. Тому точно что-то нужно было от Блэка, но вот что — непонятно. Они не были так близки, как с Гарри, который все три дня, как Гермиона очнулась, бросал на них любопытные взгляды зелёных глаз. Хотелось снять его очки и выбросить куда подальше, даже если за это получит взбучку, чтобы он не смог больше так пристально рассматривать их за обеденным столом, или когда в гостиной они обменивались с девушкой лишь скупыми вежливыми фразами перед сном. Гермиона всегда уходила, медленно, словно ей было до сих пор тяжело передвигаться, но она упрямо утверждала, что с ней всё в полном порядке, что ей просто нужен отдых. Она много спала: Лили говорила, что это просто усталость, и скоро она пройдёт, но Сириус видел, что ничего не проходило. И дело ведь было совсем не в физическом состоянии, а в том, что, когда рука девушки с чашкой чая замирала возле самого рта, так и не коснувшись губ, в карамельных глазах, которые не фокусировались ни на чём конкретном, Сириус замечал отблески страха. Блэк был уверен, произошло что-то, о чём девушка боится рассказать. Когда они впервые решились спросить её, что же произошло, что от неё хотели, Гермиона прятала взгляд и уклончиво отвечала, что Пожиратели просто решили в который раз продемонстрировать свою власть, взяв одного из Ордена в плен. Всё было бы нормально и правдоподобно, если бы только Сириус со своим нюхом не чувствовал запах лжи и вины, что витал вокруг девушки, когда она говорила это. И это начинало раздражать. Гермиона не была той потерянной девочкой, которая впервые появилась в этом мире, но теперь она была напуганной, вздрагивала при каждом громком звуке и оглядывалась, бывало, по сторонам, словно ждала, что и в доме её тоже схватят. Его не бесило то, что она боится, нет. Блэк прекрасно понимал, что она, возможно, пережила психологическую травму такой силы, что никак не может отвязаться от липкого страха, паранойи и замкнутости. Он знал, как может давить на людей его мать, если ей что-то не нравится, и вряд ли ей был приятен сам факт пребывания не-чистокровной волшебницы в доме. Сириус просто хотел, чтобы Гермиона рассказала ему хоть чуть больше того, что рассказывала обычно. И, честно говоря, ему не давали спать мысли о том, что его семья действительно могла причинить вред той, кто была ему небезразлична. Но Гермиона просто уходила, запираясь в своей комнате. Всего несколько дней назад она позволила, мать его, поцеловать её, даже больше, чем просто поцеловать, а сейчас она старалась даже не пересекаться с Блэком взглядом. Вот это его бесило. По-настоящему. До одури. Он ничего не понимал и чувствовал себя полнейшим дураком. — Брось. Я вообще-то хотел поговорить. Рыжий переступил с ноги на ногу, привалившись головой к книжным полкам, а Сириус сжал кулаки. Если ещё и второй друг Гермионы начнёт заливать, что они с девушкой должны объясниться, он ему вмажет. Почему-то именно грубая сила казалась самым логичным и действенным вариантом, если от него опять что-то потребуют. Блэка достало это: будь спокоен, веди себя прилично, не делай так, расскажи нам, объясни нам… Пусть идут все к чёрту! — О чём? — прорычал Сириус, сверля парня своим взглядом; если он хоть на половину так похож на взгляд матери, как ему в детстве говорила Друэлла Блэк, то сейчас Рону должно быть страшно. — О ком, — Рон либо был бесстрашным идиотом (да), либо не понимал, что Сириус сейчас не в настроении отвечать на вопросы любого характера (тоже да). — О Марлин. О ком? — Что? — злоба Блэка дрогнула и свернулась кучкой в дальнем углу сознания, потому что на смену ей пришло удивление. — Слушай, — промямлил Рон, делая глубокий вздох, набираясь смелости, чтобы продолжить говорить. — Ты ведь с ней расстался? — Точно, — уверенно ответил Блэк. Какого чёрта происходит? Парень опустил локти на подлокотник и подложил кулак, которым пару минут назад собирался дать Рону по челюсти, под подбородок, увлечённо рассматривая, как рыжий собирается с духом. — Ну… — Она тебе нравится. Он не спрашивал. Он видел это сейчас, когда Рон никак не мог придумать в своей рыжей голове, как сказать то, что сказал вместо него Блэк, облегчая страдания парня. К слову, Сириус ни разу не замечал, чтобы подруга и Рон обменивались хоть парой фраз или каких-то намёков на симпатию со стороны парня. — Можно и так сказать, — выдыхая, сказал Рон. — Она… симпатичная. Сириус фыркнул. — Ты только ей об этом не говори, — с ухмылкой сказал Блэк. — Она не особо любит, когда внимание обращают только на её внешность. — Я вот об этом и хотел тебя спросить: что ей вообще нравится? — А ты романтик, да? — гортанно засмеялся Сириус, когда Рон демонстративно закатил глаза. — Только серенады ей не пой — я слышал, как ты поёшь в душе и не понимаю, как Гарри ещё не оглох от этого звука, если он слышит его постоянно. — Осталось только спросить, почему ты оказался возле нашего душа, — бросил Рон. — А это, малыш, останется нашей тайной, — подмигнул ему Блэк. — Ладно, — сжалился он, когда увидел на лице парня полную растерянность. — Во-первых, при встрече никогда не говори ей, что она красивая. Посмейся с шутки или поддержи её мнение. Она слышала тысячи комплиментов, касаемо внешности, но вряд ли она помнит тех, кто осыпал её ими. Во-вторых, — боже, как банально — будь собой, чем хуже, тем лучше. У МакКиннон синдром спасателя, она лукотрусов отпускала до начала урока по Уходу за магическими существами. В-третьих, всегда будь начеку — эта девушка, может, и выглядит, как вейла, но у них есть и другая сторона, так что она может легко сломать тебе палец, если ей не понравится то, что ты говоришь или делаешь. — У тебя все пальцы целы? — протянул Рон, и Сириус раскрыл кулак, чтобы демонстративно пошевелить длинными пальцами. — Пожалуй, из основного всё, — сказал Сириус, раскинувшись в кресле и удивляясь тому, что начинало происходить. Им всем пора на обследование в Мунго. — Ах, да, будет лучше, если ты ей тоже нравишься, потому что будешь добиваться её очень долго, если она не испытывает хоть каплю симпатии к тебе. Это пусть будет в-четвёртых. — Ты такой тактичный. — Я родился таким, — пожал плечами Блэк. — И как давно она тебе нравится? — Не так давно, — покачал рыжий головой. — Вообще-то, наверное, с момента, когда они с Гермионой отправились на скалы. — Оу, действительно не так давно. Что же, — Сириус коснулся серьги, которая всегда его немного успокаивала и приводила в чувство. — Дальше тебе придётся разбираться самому. Всем нам приходится. Рон бросил на Блэка подозрительный взгляд, но парень успел отвести взгляд. — Ну, и тебе придётся научиться терпеть её придурковатого братца, в-пятых. Это, наверное, самое сложное. Парень улыбнулся, чувствуя, как закрываются его веки. Было давно за полночь, а он не спал всю прошлую ночь, так что разговоры о делах сердечных окончательно забрали все его силы. — Спасибо, — сказал Рон, когда Сириус поднялся с кресла, чтобы пойти в свою комнату. — Только, Сириус… — Что? — Не говори никому, ладно? Блэк улыбнулся, прекрасно понимая, что чувствует сейчас Рон, который пересилил себя и рассказал о своей симпатии Сириусу. Он должен бы ценить это. — Договорились, — кивнул Блэк и подавил зевок. — Ты прости, но сейчас меня ждёт моя истинная любовь. — Это кто? — глаза рыжего чуть не полезли на лоб. — Кровать, — ухмыльнулся парень. — Ничто не важно в этой жизни, если ты засыпаешь на ходу. Доброй ночи. — Доброй ночи. Сириус ухмылялся всю дорогу, пока шёл по коридору к своей спальне, чтобы забыться в сладком сне, который сейчас казался чем-то далёким и нереальным. Кто бы мог подумать, что Рону нравится Марлин? Сириус либо был слишком занят собой, либо просто разучился узнавать влюблённость и симпатию других людей. Он вздрогнул, когда, проходя мимо светлой резной двери, за которой пряталась комната Гермионы, услышал приглушённые звуки. Подойдя ближе к двери, Сириус прислушался, чтобы понять, что происходило сейчас за ней. Плач или скулёж тихо, но очень больно ударил его по голове, и парень взялся за ручку, чтобы открыть дверь. Плевать на приличия — он Сириус Блэк, приличия стояли далеко позади бесстыдства и наглости в его случае. — Алохомора, — прошептал он, когда дверь не поддалась в первый раз его напору. Замок щёлкнул, приглашая его внутрь тёмной комнаты, где на большой кровати извивалось тело Гермионы. Он так и не смог понять, плакала девушка или просто хныкала, но одно было ясно — ей снилось что-то такое, что и вызвало всё то, что с ней происходило сейчас. Как же сложно её мозгу, который не может забыть случившегося, возвращаясь к этому даже ночью, когда сон должен приносить спокойствие и отдых. Если это повторялось каждую ночь на протяжении всех дней, пока она была здесь, то было ясно, почему девушка выглядела такой уставшей и замученной. Пожиратели мучили её в плену, и кошмары решили продолжить это дело, но от них деться было некуда. Кошмары — единственное, что всегда поддерживало связь между настоящим и прошлым. — Гермиона, — тихо позвал её Блэк, закрывая за собой дверь спальни. Девушка что-то пробормотала в ответ и резко перевернулась на бок, лицом к нему. Лунный свет позволял увидеть, как блестели капли пота на коже девушки, как приоткрылся её рот в безмолвном крике, как залегла глубокая складка между бровями, когда она хмурила гладкий лоб. И даже тогда, когда в её сознании творились явно плохие вещи, Сириус замечал, какой красивой она была. По-настоящему красивой. Загадочно красивой. Это была необычная красота, — её следовало долго изучать, писать портреты и просто наслаждаться, впитывая в себя каждый дюйм облика девушки, чтобы он остался там навсегда, растворяясь в организме. Смешиваясь с кровью, ему следовало поступать к мозгу вместе с ней. — Не надо, — прошептала Гермиона пересохшими губами, и Сириус отвлёкся от разглядывания, чтобы подойти к кровати и, опершись одним коленом на матрас, коснуться руки девушки в попытке разбудить её. — Гермиона. — Не прикасайся ко мне! — взвизгнула она, когда рука Блэка полностью накрыла ладонь, но она ловко освободилась и, замахнувшись, ударила его по предплечью. Парень зашипел от резкого удара, который, впрочем, не принёс никакой боли, только удивление и новые вопросы. Гермиона смотрела на него, словно Блэк стал драконом: ужасным, страшным, огромным, он унёс бы её в своё гнездо и полакомился там, разорвав тушу на части. В глазах девушки стояли слёзы, и Сириус присел на край кровати, не осмеливаясь заговорить, пока девушка так смотрела на него. Прошло несколько минут, которые показались вечностью, прежде чем Гермиона моргнула, и слёзы, которые стояли в её глазах, когда она проснулась, покатились из глаз и упали на белоснежную подушку. — Мне страшно, — прошептала она так тихо, что ему пришлось прислушаться, чтобы уловить смысл сказанного. — Чего ты боишься? — спросил он так же тихо, но голос всё равно был более сильным, чем у Гермионы, которая, поёрзав под одеялом, вытянула из-под него руку и протянула её парню. Сириус недолго медлил и сжал протянутую холодную ладонь. Это прикосновение разбудило те же чувства, которые проснулись в нём, когда Гермиона обняла его несколько дней назад. Тогда он мог позволить себе зайти чуть дальше, но не сейчас. Он большим пальцем начал выводить круги на мокрой коже, пытаясь этим успокоить девушку. Он чувствовал, как девичья рука дрожала, в ней совсем не было сил, чтобы она смогла сжать её. — Неизвестности, — ответила Гермиона, повернув голову в сторону окна, сквозь которое в комнату лился яркий лунный свет, позволяющий Сириусу увидеть все линии и очертания девушки. — В темноте прячется неизвестность, и она является нашим главным врагом. — Всё будет хорошо, Гермиона, — сделал попытку успокоить её парень. — Я клянусь, что ничего плохого с тобой больше не случится. Ты мне веришь? — Гермиона молчала, не смотря Сириусу в глаза. — Веришь? — Верю, — кивнула девушка, дёрнув головой в сторону Блэка. Он почувствовал, как тиски разжались, когда она произнесла это слово. Верит. Она правда верила. И парень готов был пойти на что угодно, только бы эта вера не угасала. Она словно была северной звездой, к которой хотелось дотянуться; к ней направлялись тысячи людей, но лишь немногим удавалось схватить её. Блэк чуть привстал, чтобы поменять положение, когда слабая рука сжалась на его запястье, удерживая его на месте. — Не уходи, — взмолилась Гермиона. — Просто побудь здесь, пока я не усну. — Тебе стоит подвинуться, — произнёс Сириус, улыбаясь, когда Гермиона тут же переместилась на правую сторону кровати. Он снял ботинки и носки, расстегнул несколько верхних пуговиц на рубашке, не решаясь её снять. Даже если ему будет неудобно, он не мог позволить себе упустить шанс, который сейчас казался шансом всей его грёбаной жизни. Забравшись под одеяло, Сириус едва не захлебнулся ароматом свежести, цветов и… что это, персики? Возможно, Гермиона пользовалась шампунем с ароматом летних фруктов. Это было так странно, когда за окном пролетал противный мокрый снег, который только портил дороги, но никак не создавал рождественское настроение, а он лежал, словно в летнем саду Поттеров, и просто вдыхал аромат, забывая обо всём плохом. Ну, хотелось бы, конечно. Гермиона не шевелилась несколько минут; возможно, она вообще не дышала, в отличие от Блэка, который слишком активно вдыхал её запах, коим была пропитана вся комната. Не исключено, что он сам наполнится им. Они не спали. Сириус видел, как Гермиона смотрит в потолок, лёжа на спине, и как равномерно поднимается её грудь от вдохов-выдохов. Нет, так дело не пойдёт. Блэк придвинулся к Гермионе так, чтобы они оказались на расстоянии локтя, и пока она не успела понять, что произошло, опустил свою руку на её живот поверх одеяла. Ему показалось, что он даже через него почувствовал, как напряглась девушка, но убирать его руку не стала. Не контролируя себя, он уткнулся лбом в её не укрытое одеялом плечо и закрыл глаза. — Я уйду, — прошептал он, — правда. Как только уснёшь — я уйду. Гермиона слегка пошевелилась, устраиваясь удобнее, и Сириус почувствовал лёгкое прикосновение к своим волосам. Даже от усталости он бы не уснул так быстро, как от приятного аромата и присутствия Гермионы рядом с собой, дыхание которой стало почти неслышным. Он не хотел уходить и был уверен, если его сейчас оттащат от девушки, это будет сродни четвертованию. Когда это всё началось? В какой момент он утратил контроль над чувствами? И почему только это сейчас имело смысл?