Вокалист.

      В квартире было очень тихо. Не доносились вопли детей из соседних квартир, не было слышно тревожного шума телевизоров, даже уличные звуки, казалось, поглощались темными стенами. Не мягкими. Отстраненными и холодными, одинокими. В тишине раннего утра все казалось ещё более сюрреалистичным: потерянный взгляд черный глаз сочетался с её бледностью и бесконечными синяками под глазами.       Сарада держала в руках телефон, вновь и вновь прокручивая переписку с мамой.       В сообщение было необоснованно много прилагательных, несвойственных девушке. Будто тем самым она хотела спрятать свои реальные чувства, прячась от своих отточенных, коротких фраз, предложениями, сосредоточенными на том, что погода в последнее время особенно ей нравится, а учеба становится все более удачная.       Иногда ей хочется добавить фразы, что рядом с ней все реже и реже видеться добрейший Боруто и потрясающая Акимичи, но часто водится хаотично «плохой» парень с дьявольской ухмылкой, но на это слов отчего-то всегда не хватает.       Интересно то, что в реальности ее мир становится только все более запутанный и запутанный. И ни морозный воздух, ни учеба не спасают от мыслей, тянущих в глубокие, тернистые дебри сознания. «— Все хорошо? Ты в последнее время будто бы не с нами. — Конечно, что за вопросы? Я просто много учусь и устаю».       Окна раскрыты нараспашку, с улицы доносится холодный осенний воздух. Занавески колышутся, пропуская в комнату предрассветные лучи. Ноги слегка затекли от одного положения, но Сарада поднимается с пола и закрывает их. После тихо подходит к кровати, осторожно опускается на корточки — наверное, думает Учиха, впервые выдалась возможность нормально оглядеть Каваки вблизи — без дерганых вопросов и оскорблений. Она долго вылавливала эту секунду всеобщего спокойствия, и так уж вышло, что ее поимка оказалась случайностью.       Что-то неожиданно вздрогнуло под ней, потревожило воздух, остуженный густой синеватой тенью. — Ты еще здесь?       Прохладная ладонь прижалась к рельефному сухому лбу — и дрожь током проела нервы. Каваки зашипел и на автомате отбился от чужого прикосновения. — Здесь.       Ей бы сейчас спать ещё, сминая одеяло и дыша запахом хлопковых наволочек дома, в кровати; видеть бог-знает-какой сон — сладко-приторный, нежный и медленно так текущий как патока; доделывать домашнее задание, черкая что-то в потрёпанной тетради и пачкая чернилами руки из-за неудержимой жажды к учёбе…       Но она действительно еще здесь.       Каваки шумно выдыхает и вытирает пот со лба. Видимо ему снился дурной сон. — Я хочу пить. И помыться. — Сейчас не надо, может стать хуже, — Каваки на это не реагирует. Поднимается с кровати и пошатываясь, уходит в ванную.

***

      Учиха задумчиво пьёт горячий крепкий чай и думает, думает… Человек, он же Каваки, который принес в её жизнь пару сумбурных историй, скрывается где-то в районе ванной. В измученной и вялой тишине квартиры, слышно, как он включает воду в душе, кажется, ударяется обо что-то и матерится приглушённо.       Сарада трёт ладонью шею и переводит взгляд за окно.       Погода портилась. Вот-вот начнется холодный, противный дождик. Поводит плечами, стараясь прогнать неуютное ощущение от собственных мыслей. — Освоилась? — спрашивает Каваки, возвращаясь в маленькую кухоньку, переводя взгляд с кружки на девушку. — Я рада, что ты больше не похож на сломанную микроволновую печь. Очень хочу дать тебе дружеский совет вернуться в кровать. Ты делаешь только хуже, когда ходишь, − она смотрит на ноги Каваки, − без носков. Так ты никогда не выздоровеешь!       Парень что-то бурчит в ответ. Сарада недовольно вздыхает. — Ну, хорошо, − Учиха подталкивает его в сторону спальни, − иди в кровать. Я принесу тебе чай и таблетки.

***

      Сарада отдаёт кружку чая и нетерпеливо смаргивает, словно пытаясь собраться с мыслями, чтобы нарушить неловкую паузу. Она не простит себе, если упустит этот момент: Каваки на расстоянии вытянутой руки, и на этот раз совсем не для того, чтобы накинуться друг на друга и «случайно» переспать.       «Я просто думала о наших разговорах — и о том, что было потом», — вертится в голове у Учихи одна из множества вариаций начала беседы, и она секунд пятнадцать сосредоточенно молчит. — Знаешь, ты… — начинает наконец она, набирая воздуха в судорожно вздымающуюся грудь, но что-то обрубает слова ещё до того, как те успевают сорваться с языка. И потому, наверное, когда в тот же момент внезапно находятся новые, Сарада выпаливает их с лёгким вздохом, лишь спустя минуту осознавая, что ляпнула. — Ты хороший человек, Каваки. Иногда.       Едва Сарада опознаёт в глазах собеседника неподдельное изумление, неожиданно для себя она находит это почти трогательным, даже в какой-то мере лестным, и это воодушевляет её не останавливаться, ни в коем случае не дать Каваки вставить какую-нибудь очередную пассивно-агрессивную херню, не для этого она пару часов у его кровати прокручивала диалог, если не сейчас, то когда? — И я говорю это не потому, что ты меня спас, — поспешно добавляет она, чувствуя, как грохочут в ушах барабаны. — Ты сказал, что я боюсь остаться одна и вообще, что я полная дура… Я не могу просто отстать от тебя, и это не потому что я боюсь остаться одна или что-то в этом роде, просто... — Ты мне в любви собралась признаться? — ехидно замечает Каваки. — Нет, нет… Я не про это тебе говорю, — она тяжело вздохнула, словно демонстрируя, какое же непростое бремя свалилось на её хрупкие плечи и вновь села на пол, облокачиваясь на диван.       Все что было между ними — странное стечение обстоятельств. Как будто они не могли придумать что-то иное. Для Сарады сложно понять намерения Каваки, ни одно его высказывание или действие не вызывало стопроцентного доверия, особенно после случившегося, но он весь был — одно сплошное противоречивое желание ввязаться в бессмысленный спор. — Я тебя не понимаю. — едва слышно хрипит в ответ Каваки, уткнувшись носом в подушку.       Сарада не удивляется. Она сама не знала, что именно ожидала услышать. Гнев или может разочарование? Все же она пыталась донести это и раньше. Так много ли могло измениться за такой короткий срок?       Эти несколько дней мнимой близости с Каваки дали им время на общение. Несмотря на то, что он, возможно, был все ещё зол на неё, а Сарада отлично помнила, как ей вешали лапшу на уши. Хотя сейчас стоило отложить все обиды и посмотреть правде в глаза — они просто перешагнули черту знакомства и стали чем-то вроде… приятелей? Конечно, Каваки знал непозволительно много об Учихе, в то время как она не знала практически ничего о нем.       Но сейчас он, видимо, слишком устал, раз позволил Сараде быть настолько близко в такой не предназначенный для посторонних глаз момент. — Мне правда приятно, что ты помог мне, — шепотом сказала Учиха, нарушая несколько секунд тишины. — Спасибо. — Теперь считаешь меня своим лучшим другом, и мы пойдём играть в песочницу? — Я просто не ожидала от тебя такого, — растерянно пробубнила Сарада, крепче сжимая телефон в руке.