Вокалист.

Женщины всё прощают. Они хотят помочь даже полным придуркам, это у них в природе.

      В комнате пахло настойкой пустырника, тишину нарушало ритмичное тиканье часов и урчание холодильника на кухне. — Зачем ты звонила?       Очередной идиотский поступок из числа многих уже совершенных и многих, которые суждено совершить в будущем, — думает Сарада.        У Каваки во взгляде — острие кинжала, одного из многих в коллекции, наверное. Слишком неправильный, от такого волосы на затылке становятся дыбом, посылают вниз по позвоночнику дрожь. — Я просто…       Ужасно, ужасно, ужасно. Сарада правда не думала, что он приедет. Что ему говорить? Что она словила глюканы и единственный человек, которому она могла позвонить был он? — Ну?  — У меня… У меня проблемы, — девушка пыталась говорить ровно, но её голос ломался почти на каждом слове. — Мне… Было не по себе. Прости, что тебе пришлось ехать сюда. — Я все равно не спал, — парень тяжело выдыхает. Учиха понимает, что он врет. — Говори прямо. — Просто… — Ты беременна?       Беседа свернула не в то русло. Сарада удивленно заморгала ресницами. — Нет, можешь успокоиться. Я делала тест. Отрицательный.       Облегчённо выдохнув, облокотившись на стол локтями, Каваки закрыл лицо руками. — Тогда зачем я сюда пришел?       И снова тишина.       Ломанные-переломанные так легко о больном не говорят. — Может выйдем в подъезд, покурим? — Пошли, — парень тяжело взохнул, поднимаясь со стула.       Наскоро обув кроссовки, они выходят из квартиры, тихо прикрывая за собой дверь. Сарада немного ёжится от холода, натягивая рукава свитера до самых кончиков шершавых пальцев. Они спускаются к окну рядом с трубой мусоропровода и закуривают прямо там, стряхивая пепел в грязную импровизированную пепельницу в виде консервной банки и наполняя лёгкие жгучим дымом, стараясь утихомирить на время расшатанные нервы.       С ним спокойнее, с ним не так страшно. — Что случилось, Учиха?       Он смотрел на неё внимательно и недоверчиво. — Я хотела поговорить с кем-то. — Я похож на хорошего слушателя? — Тогда ты мне таким показался.       Каваки ухмыльнулся. — Странная ты. Обычно после такого мне хотят дать по лицу. А ты мне звонишь и говоришь, чтобы я приехал послушать твои проблемы? У тебя друзей нет? — Да. У меня нет других людей, к которым я могла бы обратиться. — Сочувствую, — парень затушил окурок, выбрасывая его на пол. — Но мы с тобой тоже не друзья.       Когда Каваки собирался спускать вниз, Сарада окликнула его, останавливая: — Ты просто притворялся таким хорошим? — Прости, что не соответствую твоим ожиданиям. — Я же видела эти качества в тебе. Почему сейчас ты не можешь дать рассмотреть их? — Ты просто плохо разбираешься в людях. — Я поняла это после нашей первой встречи, да и последней тоже. — Чтобы потрахаться с кем-то нужно иметь терпение и вежливость, не обязательно быть в самом деле добрым. Мы говорим комплименты людям, на которых нам наплевать. И ничего, это нормальная практика.       Сарада нахмурила брови. Было неприятно, хоть и очевидно. Она не любила его, чтобы сильно горевать, но… — Ты же не малодушный. Я не смирюсь с тем, что ты сейчас мне сказал. Но тогда в ванне…ты помог мне, тебе ведь тоже когда-нибудь кто-то помогал. — Помогал? — спросил он, скозь резкий смех, поднявшись на ступень выше так, чтобы их лица находились на одном уровне. —  Пойдешь со мной. А? — Куда? — Это будет сюрпризом, — пробормотал Каваки, подхватывая её под локоток, не давая упасть с лестницы.       На улице было темно, аллею, по которой парень ввел Сараду, окружали ветвистые высокие деревья, заслонив своими пышными ветками почти всё небо. Деревья были с широкими листьями и высоченные, а сильный ветер не щадил. Проникал во все открытые места, терзая кожу. — Скажи, куда мы идем? — спросила, запыхавшись, Сарада. — Увидишь, — бросил он через плечо, потом остановился на секунду и повернулся к ней — в его глазах плясали озорные огоньки. — Не бойся, я не собираюсь тебя убивать в тёмном переулке.       Из подворотни между домами выскочила огромная крыса, которая запуталась в их ногах. Она бежала куда-то по своим делам, перебегая из одной мусорки к другой, и совсем не обращала на них внимание. Тусклый свет фонарей, освещающий аллею, позволял различить только её силуэт, но Сараде для испуга хватило и этого. Ей потребовалось собрать в кулак весь свой здравый смысл и логику, чтобы не закричать на всю улицу. Ведь крысе и в самом деле было не до них.       Через пару минут Каваки остановился. Ей показалось, что ему уже не так уж и нравится его внезапная идея, так как пару секунд он стоял молча, и кажется, над чем-то усиленно размышлял. — Пришли.       На другом конце улицы, к воротам с рычанием подкатила и остановилась колонна шумных грузовиков. Каваки чуть задержался, чтобы понаблюдать за ними. Грузовики были старыми, и их груз скрывали хлопающие полотнища брезента, накинутые сверху. Водитель головной машины прокричал что-то охранникам, и ворота распахнулись, чтобы впустить их. — Что это? — Ты же хотела узнать кто мне помог? — спросил Каваки, наконец отпуская Сараду. — Вот, любуйся.       Это была больница, Учиха поняла это сразу. Серое здание на фоне серого осеннего неба навевало смутное беспокойство. — Это наркодиспансер. Попал сюда, когда чуть не умер от передоза. — Но зачем ты меня сюда привел? — Затем Сарада, что единственное, что мне хоть как-то помогало, то это место. Ни медики, ни психологи, многим людям на самом деле плевать какие у нас проблемы, просто потому что они не испытывали это. Они будут пичкать таблетками, затирать о радости жизни, но ничего этого не произойдет. Меня останавливало только то, что я не мог отсюда выбраться. Реагировал я, если до этого дело дойдет, лишь на угрозы и насилие, — Каваки замолкает и смотрит на неё. — Доверять другим. Помогать и поддерживать. Это просто идеализм. В реальной жизни всё равно помогать ты будешь себе сам.       Последняя фраза кольнула неприятным осознанием. Сарада собрала в кучу остатки разума и выпрямилась как струна. — Поэтому ты куришь травку и глотаешь водку? Ты себе так помочь хочешь? — Ни тебе мне об этом говорить, Сарада. — Я хотя бы признаю, что мне нужна помощь. — Признаешь себя беспомощной и беззащитной? — Я такая и есть, Каваки. Мы все такие. Мы могли бы помочь друг другу. — Знаешь, не нужно этого фальшивого панибратства.       Повисло молчание, был слышен только шум усиливающего ветра. Ветер растрепал ей волосы, и она убрала за уши упавшие на лицо пряди. Нити этих эмоций больно сдавливали горло, мешая дышать грудью и заставляя сердце пропускать удар за ударом. Сарада сама не знала чего добивается.       Каваки развернулся и пошёл в её сторону, ни разу не бросив на неё взгляда, прошёл мимо. — Куда ты? — Прогуляюсь. — Я с тобой пройдусь. — Как хочешь.       Каваки шёл быстро, хотя Сарада в этой ночной темноте едва ли могла разглядеть дорогу. Редкие фонари, нелепо торчащие по бокам от дороги, лишь мешали, давая вот, казалось бы, уже привыкшим к темноте глазам дозу света, а затем вновь забирая её.       Парень остановился, когда справа от себя боковым зрением увидел невысокий бортик, где-то по пояс ему. Он повернулся, складывая руки на холодный выкрашенный в чёрный металл, завивающийся причудливыми узорами. — Здесь нельзя стоять. Это мост. — Насрать. — Тебе на многое насрать, да? — огрызнулась Сарада, тоже прислоняясь к бортику. — Да.       Минуты тянулись долго, ржавой цепью скребя по сердцу. Было некомфортно, но Учиха не могла понять от чего. Она вообще ничего не понимала, лишь видела, как быстро плещется вода да играют блики. — У меня были какие-то галлюцинации, — подала голос девушка. — Я пошла в ванну, а через какое-то время оттуда начали выплывать руки и ноги.       От резкой смены темы на практически личную, Каваки посмотрел на девушку. Теперь даже волосы откинул, чтобы видеть задумчивый и растерянный одновременно профиль. Он нахмурился, мало понимая. — Я поэтому тебя звонила. Мне стало страшно. — И что ты собираешься делать? — Не знаю. — Дурка? — Нет, — Сарада презрительно фыркнула.       Каваки повернулся к ней, встретившись взглядом с чёрными глазами. — А что еще? Ты и вправду странная. — Ты так говоришь…будто, знаешь все обо мне. — Достаточно, чтобы сделать выводы, — фыркнул Каваки. — Я знаю, что у тебя был какой-то пацан. Знаю, что ты режешься. Знаю, как ты целуешься. — Этого все равно мало! —  заявила Учиха. — Просто все люди одинаковые. — Они разные, Каваки. У них есть эмоции, есть своя жизнь. — Человек это просто мешок для кучи органов, а наш разум обманчив, — прыснул парень, выпрямляясь. Река как-то странно накренилась, и он ухватился за перила крепче. — Странно, что ты, Учиха, этого не понимаешь. — К чему это было сказано? — Ну ты режешься. — Еесть много причин это делать, — она задумалась немного. — Ты ведь тоже этим занимался. Или наркотики? Для чего? Всегда думала, что эта прямая дорожка к смерти. Ты хотел умереть? — Я просто был зависимым, мог почувствовать, что я не просто скелет, обтянутый кожей. Но умирать я не хотел. — Мне сложно понять тебя. — Жизнь — полная херня, когда тебя ничего не держит в этом мире. У меня есть то, то заставляет меня остаться здесь.       Учиха выдохнула, поворачивая голову к Каваки, и неизвестно чему улыбнулась. Не было сил отвечать. Она будто разом лишилась возможности воспроизводить никому не нужные звуки. Ничего не держит. Хороший смысл. Её правда ничего не держало.       Не было ни Боруто. Не было его звонкого, громкого смеха. Ни Акимичи и её глуповатых шуток, над которыми хотелось смеяться до боли в животе. Ни родителей, которые были слишком заняты своей жизнью. Ничего. — А что если я прыгну прямо сейчас?       Каваки молчал.       Учиха схватилась за столбик, влезая на бортик и застывая там. — Вода холодная.       Она стояла на перилах, всматриваясь в воду. Её лицо изменилось: прищур пропал, тонкие губы сжались сильнее, морщинки меж бровями разгладились. В воде было что-то. Но сейчас она не могла понять что это, а её фантазия бездействовала. Это редкий случай. Обычно она представляет себе все не случившееся с молниеносной быстротой.       Она старалась сфокусировать зрение, но получалось плохо. Без линз, без очков, были видны только отблески желтого света фонарей. До какого-то момента. Потом, она смогла разглядеть фигуру человека. Что-то медленно выплывало оттуда.       Девочка. В тускло-красном платье с пуговицами и без рукавов, на котором завязан жёлтый галстук и белый пояс на талии. Её лица не было видно, но глаза… Крохотные, как бусинки, глаза горели красным. — Слезай. Не хочу быть свидетелем самоубийства, — выпалил Каваки, чувствуя если она сейчас не слезет, то ему придется самому тащить её на тротуар.       Сарада сжала столб сильнее. Что-то знакомое было в чертах этого ребенка, но она не могла понять что именно. — Здесь не высоко. — Достаточно для того, чтобы разбиться в лепёшку, — голос Каваки стал более раздражительным. — Слезай. — Скажи мне, что делать? Я на самом деле боюсь смерти? — спрашивает Учиха, продолжая разглядывать водную гладь. В голове пусто, словно мысли выдуло речным воздухом. — Но видимо, не своей?        Каваки хватает девушку за ткань пижамных штанов, слабо веря, что если она прыгнет, то это хоть как-то поможет. Он не дергал сильно, боясь, что от неудачного движения девушка пошатнется.       Сарада глохнет. Голос отдается в её ушах, стонет, тянет к себе. Вода там под мостом кажется абсолютно чёрной, а из-за отсутствия ветерка вообще не кажется водой. Скорее уж беззвездный космос.       Она уже перестаёт различать смысл каждой отдельной фразы, всё сливается в сплошной поток самобичевания.       Сарада смотрит на свою ладонь, в попытке увидеть там ответ на размытый вопрос. Разум искажается, а дыра в сердце становится еще большей.       Она отпускает столб фонаря и делает шаг. Один жест — и хрупкое тело сломает вода.       Быстрый полёт, свист ветра в ушах и удар о воду. Столкновение оказалось слишком уж чувствительным, хотя от моста до реки было не так уж и далеко.       Зелено-синяя вода медленно расступалась, утягивая на самое дно — и еще ниже. Сарада раскинула руки и не без труда заставляла себя расслабиться. Вода царапала глотку и выбивала воздух из легких. Как инстинкт самосохранения и животная паника захлестывала с яростью волны — и в минуты этой слабости тело начинало судорожно цепляться за ускользающую жизнь, пусть и слабо.       Внезапное спокойствие одолело инстинкты. Она приоткрыла рот, выдыхая остатки воздуха и тут же вдыхая вместо него воду, и одновременно с этим распахнул глаза — чтобы смотреть на все удаляющуюся границу земли и реки, жизни и смерти.       Девочки не было. Бред в голове продолжал роиться ровно до тех пор, пока Сарада опускалась всё глубже.       Еще немного…       Но её тело подхватывают изо всех сил. Свободной рукой загребая воду и помогая себе ногами.       Водная гладь разорвалась, и где-то под мостом вынырнуло два человека. Каваки отчаянно вобрал в себя воздух и одной, более-менее свободной рукой протёр мокрое лицо. Глаза пытались отыскать, в какую сторону берег ближе, а ноги уже сами отталкивались в направлении земли.       Так и не сумев нормально отдышаться, парень рухнул на землю, больно ударившись о ту бедром. Ноги почти не держали, а голову мутило. Он зажимал нос Сарады, в который раз опадая своими губами на её, вдыхая жизненно необходимый воздух. Раз за разом с силой нажимал ладонями обеих рук на область грудной клетки и слишком жалел сейчас о том, что в школе тему об оказании первой помощи он удачно прогулял. Так сильно жалел, ведь даже понятия не имел, правильно ли всё делает.       Губы девушки немного разомкнулись, а наружу начали вырываться выплески воды и кашель, она инстинктивно переворнулась на бок. — Ты конченная идиотка, — отплевываясь от воды, сказал Каваки. — Дура.       Сарада судорожно вбирала в грудь воздух. С волос беспрерывным потоком капала вода, а сердце адски колотилось. Всё тело тряслось, дыхание чередовалось с громкими, почти истерическими всхлипами. — Тебе блядь точно в дурку надо.       Мокрая, посиневшая от холода, с клацающими зубами и огромными полными ужаса глазами. Обхватив себя руками она продолжала смотреть на поверхность воды. Нервы, кажется, помахали рукой и ушли в дальнее плавание по этой речке. — А говорил, что помогать не будешь… — тихий хриплый прерывистый голос.       Каваки замер, вперившись взглядом в какой-то неестественно спокойный профиль: — Да пошла ты нахер, Учиха.       Она, не отдавая себе отчет, ткнула пальцем ему в лоб: — Мне плевать, каких тараканов ты напихала в голову вместо серого вещества, но это уж слишком. Просто ебанутая.       Сарада вдруг потянула его на себя и заключила в объятия. Ничего подобного Каваки, естественно, не ожидал, а потому сначала не понял, что произошло. Лишь ощутив на своей спине чужие холодные ладони, он осознал, что его вообще-то обнимают. Осторожно и при этом крепко. Как будто с головой укрываешься одеялом, пока за окном бушует вьюга.       Каваки весь словно задеревенел, не в силах двигаться, и только беспомощно вдыхал ртом воздух, забывая порой выдыхать, потому что к горлу подкатил ком, который он не мог проглотить или выплюнуть. Злость отпускать не хотела. — Если ты говоришь, что не можешь помочь мне, тогда… Ты можешь использовать меня. — Использовать? — Будь моим другом. Если не доверяешь, всегда сможешь бросить. Если до этого дойдет, то я просто предоставлю тебе свои права. — Со мной не получится быть «друзьями». Я не могу об этом думать. — Забавно… А я ни о чем другом думать не могу, — пробормотал Сарада, крепче прижимая парня к себе. — Нам всё равно нужно будет поговорить.       Каваки всё же медленно разжал пальцы, которыми до этого сжимал края своих рукавов, и неуверенно, дрожащими руками обнял в ответ. Сарада с облегчением вздохнула возле его уха и погладил по натянутой, словно струна, спине. — Пиздец, — тихо ответил парень, чувствуя тёплую влагу на чужой щеке. — Пошли уже, — сказал он, наконец поднимаясь с места, подавая ей руку.       Сарада думает, что это, наверное, очень глупо. Снова открываться ему до каждой косточки и вздоха, стоит ему только посмотреть надменно-непринужденным взглядом, находить в нем себя, включать синдром спасателя, стараясь спасти саму себя.       Домой они возвращались в полной тишине, чувствуя, как в кроссовках хлюпает вода. Возможно, они оба думали, что ничего не смогут сделать, чтобы исправить их отношения. Но кнопка перезагрузки, которую они нажали, могла бы стать хорошим началом для них.