Вокалист.

      Сарада скидывает туфли, как только дверь хлопает за её спиной, и даже не удосуживается поставить их аккуратно, сразу же направляясь на кухню, по пути ещё и пиная злосчастную обувь, выражая всё своё отношение к высоким каблукам и ко всей прелести процесса их непосредственного использования в течение всего учебного дня.       Она устала, была грязна и лохмата, хотела есть и еще больше — спать.        Поставила по привычке чайник и пошла к холодильнику, чтобы посмотреть на впечатляющее «ничего» за дверцей. Щёлкает выключателем ещё раз, рассеянно набирая давно забытый номер доставки под медленно затихающий звук кипячения воды, и расстёгивает верхние пуговицы белой рубашки, небрежно дёргая раздражающе топорщащийся белый отглаженный воротник.        Время ожидания сорок минут, и Учиха задумчиво осматривает полупустую, словно ополовиненную кухню, после чего тянется к одному из бесчисленных шкафчиков, чтобы, забравшись на табуретку, достать с самой верхней полки запрятанную там Акимичи — на всякий случай — коробку дешевого вина. Она уверенна, что подруга не обидится, тем более её так часто не бывает дома.       С Чо вообще в последнее время творилось что-то странное. Сначала она нашла в подъезде парня «жертву несчастного случая». Закрутила роман, а теперь постоянно с ним — крайне не типично для неё. Сарада слишком хорошо помнила неугомонный и ветреный характер девушки. Сколько капель валерьянки было выпито из-за её приключений, которые Акимичи собирала на свой зад со скоростью света. Она вечно чем-то увлекалась, меняла кавалеров как перчатки. Причем про перчатки не преувеличение: её гардероб в самом деле ломился от разной одежды и безделушек, а ведь они, съехавшись вместе, еле концы с концами сводили. Одежда покупалась то самой Чо-Чо на деньги родителей, которые она выпрашивала всеми мыслимыми и немыслимыми способами и аргументами, то ее дарили ухажеры, то подружки давали взаймы.       За годы их дружбы сколько ссор было ими пережито, сколько ее уходов из дома, когда Сарада не находила себе места и обзванивали всех знакомых, у кого она могла остановиться… Но несмотря на все её недостатки, Акимичи всегда оставалась хорошей и понимающей подругой, даже после всего, что Сарада наговорит в порыве гнева, она продолжала поддерживать с ней отношения… Но потом Чо-Чо как будто изменилась, и ее постоянные метания закончились.       Она не могла не радоваться за подругу, но в то же время Сарада не была так близко знакома с её ухажером, чтобы утверждать, что он хороший человек. Прежде их общение проходило в комфортном, словно семейном контексте или хотя бы в привычной обстановке, а тут они оказались независимыми — две девушки, у которых строится своя жизнь. Поэтому Учиха не лезла и старалась не обижать на подругу, когда та редко появлялась дома или забывала перезвонить — все это, когда-нибудь да и случилось бы. Нужные люди, которых так сильно хотелось бы видеть рядом, ускользают, меняя её общество на любимое дело или на кого-то другого. Кого-то более любимого.       Самой себе, по крайней мере, она не врет. Понимает, что острее стала ощущать чувство одиночества, хоть ее и окружали прежние друзья и знакомые. Она когда-то прочла и запомнила выражение: «Одиночество — мать беспокойства» — и полностью согласилась с такой трактовкой.       С Боруто в последнее время также не ладилось, максимум, они могли обменяться любезностями в присутствии посторонних, а когда оставались наедине не перекидывались даже словечком. Относительно спокойно, без затрагивания темы пятничного вечера и его последствий. К слову, Каваки тоже успешно игнорировал её звонки, от чего Сарада начинала мало-помалу беситься.       Заплутав в своих мыслях, чуть не оступившись и чуть не испытав свой пол и, видимо, свои кости на прочность, Сарада спустилась, издавая победный клич, бережно ставя коробку на стол и мысленно прикидывая, что жить так, невыносимо скучно, но одиночество упрямо твердит, что иначе никак нельзя, что всё должно быть именно так. С вином не так уж и плохо, да и можно спокойно сосредоточиться на учебе.       Джинсы неприятно давят, пуговицей впиваясь в кожу, и тут же оказываются стянуты и отброшены на кухонный диван. Учиха отдёргивает длинную рубашку, доходящую ей чуть ли не до колен, и оправдывает сама себя — теперь никто не осудит ни за бардак, ни за неподобающий вид — меняет на короткие черные шорты и огромную белую футболку. Затем, откупорив картонную коробку, наливает себе в бокал вина, напевая что-то незамысловатое совсем неразборчиво себе под нос. Делает первый глоток и не удивляется, когда чувствует спирт. По телу разливается тепло, и она невольно поднимает взгляд на висящие на противоположной стене зеркало — она сама не знала, что ожидала увидеть — ничего не поменялось. Всё те же комнаты, ковры, скрипящие двери, стены, впитавшие счастье и страх. Даже стало яснее — какой здесь хаос. Она начало было опять что-то поднимать с пола, что-то поправлять и часто оглядывалась на всю комнату. И все страшнее становилось — она ничего не могла изменить.       Девушка подошла к подоконнику, открыла настежь форточку, и продолжая держать в руке стакан невкусного вина, отхлебнула, краем глаза заметив пачку бритвенных лезвий. Они лежали там с давних времен, будто нарочно ждали. Много раз она порывалась их выкинуть, но каждый раз что-то останавливало и велело положить их обратно. Посмотрела с усмешкой, взяла упаковку, и, вернувшись в исходное состояние, оперлась спиной о стенку да принялась раскрывать серебристую обертку, освобождая спрятавшиеся в ней острые лезвия. Обертка тихо скрипнув, зашуршала и широко раскрыв свою пасть, показала хранимое внутри сокровище, пять бритвенных лезвий туго перетянутых в тонкую, точно шелковую прозрачную кальку. Придерживая левой рукой приоткрытую пачку, не спеша достала одно лезвие, сдерживая трясущиеся пальцы и колыхающиеся мысли. И немедля кинула пачку к открытой настежь двери кухни, все также неторопливо развернула его.       Ей некого ждать сегодня, кроме доставщика пиццы, который, если опоздает, сделает ей скидку. — Возвращаемся к старым привычкам, Сарада? — стыдно даже у самой себя спрашивать. Но ответ «да» словно решает проблемы.       Учиха садится на пол, рука тяжело ложится на выпрямленную ногу и со всей силой, на которую только способна, сжимает ляжку приподнимая ткань шорт. Этого достаточно, чтобы почувствовать разрывающуюся кожу и сочащуюся кровь. Шикает от боли и улыбается, застывая с жуткой гримасой на лице. А потом, её словно переклинивает. Ногти быстро, глубоко, резко, впиваются в кожу и с силой тащат вниз, раз за разом, пока руки не начинают трястись почти что судорожно. Эпидермис сухой и искалеченный наспех превращается в развороченное кровавое месиво. Болезненно проскуливает — почти взвывает, окропляет слезами следы своей же истерики. Ничего не проходит бесследно, бледная обтяжка тела цветет разрывами и ссадинами, под которыми остаются едва заметные, но уродливые шрамы.       Она всегда твердила — я не из тех, кто будет причинять себе вред. Да и не то чтобы она занималась этим часто: лишь в те моменты, когда все становилось слишком скучным. Нет, и не то чтобы она правила себя каждый раз, когда все становилось нестерпимым, она занималась этим только когда в этом была необходимость. Ее занятие было куда невинней, чем может показаться. Она не испытывала блаженства боли или переворачивающего нутро ощущения, она продолжала делать это по той же причине, по которой когда-то начала.       Когда Сараду захлестнула депрессия, вот когда это началось — она сделала пробный надрез на запястье лезвием бритвы. Усмешка — слегка болезненная — исказила ее губы от воспоминания о собственной реакции: простое «ой» и молчаливое обещание больше никогда этого не повторять. Она помнила, как кровь потекла вниз по руке, куда быстрее, чем можно было подумать, а еще ощущение легкого головокружения. И этого всего было более чем предостаточно, чтобы больше не повторять.       Ну конечно, она сделала это снова. Даже очень скоро, на самом-то деле. И этот порез уже не остался незамеченным — все эти шепотки вслед, которые она будто бы не должна была слышать, учителя со своим чрезмерным вниманием к ее персоне, отец, прервавший свое путешествие, чтобы уделять ей больше времени, мать, которая сбегала с работы раньше, чтобы следить за ней.       Когда её эмоции игнорировались, она использовала селф-харм, потому что не знала, как выразить себя иначе, и сказать, чего хочет и что нужно. Отчасти хотела привлечь внимание, отчаянно нуждалась в ком-то, кто заметил бы её страдание и помог.       Затошнило девушку не слабо, от того до чего докатилась своими же усилиями. Через пару минут на подгибающихся от усталости ногах она добралась до ванны, смыла кровь, приговаривая, что вот сейчас все пройдет и станет легче, продезинфицировал порезы и заклеила пластырем, предварительно подув на ногу. Теперь даже дышать стало проще.       Она почти могла представить, как разозлилась бы Акимчи, обнаружив, что она — Сарада — разглядывает собственную алую кровь вместо ее рыжей копны на фото в шкафчике. Легкая улыбка коснулась ее губ. Ей хотелось бы увидеть её, сердито требующую прекратить, почувствовать, как та возьмет за руки и скажет, что очень любит её. Но, увы, чтобы забыться Сарада обычно с головой ныряла в учебу, искала подработки, несмотря на то, что все это сложно было совмещать. Даже сказала отцу, что материальная помощь ей не нужна. Взрослая девочка — сама сможет, хотя значительно чаще она чувствовала себя никчемной, блеклой, потерянной… точнее, не найденной. Сарада работала, оплачивала счета и ложилась спать, хотя толком и не спала. Каждое утро груз, лежащий на ее плечах, становился все тяжелее, и каждое утро ей хотелось, чтобы скорее наступила ночь и она смогла бы вернуться в постель, обнять свои подушки и завернуться в теплые одеяла. Она перегорала также быстро, как и начинала что-то новое. Пренебрегала своими ресурсами и долгое время испытывала их на пределе своих возможностей, — но что поделать? Она уставала думать о том, чтобы день прошел побыстрее и наступило завтра; надеяться на то, что каждый следующий день будет лучше и проще. Но так никогда не получалось, поэтому хваталась за лезвие.       Иногда в этом большом городе, где так много людей, что никому ни до кого нет никакого дела, она казалась самой себе ребенком, оставленным родителями. Они, словно забыли ее на вокзале, уезжая в какой-то свой тихий и волшебный город, где их ждут уютный дом, дружная семья, камин в гостиной и ленивый черный кот. И потому ей надо просто жить и дожидаться того момента, когда они вспомнят об утерянной дочери, вернутся за ней со слезами и подарками и заберут ее в красивый дом, избавив от всех печалей, тревог и вездесущего серого цвета.       Девушка надеялась, что какая-то счастливая встреча, неожиданный случай, удивительное событие как-нибудь войдут в ее жизнь и перевернут все, озарив ее бытие ярким и бесконечным счастьем. И случится это непременно до того, как ей исполнится двадцать семь.       Но пока ей не хотелось оглядываться на свою, как ей казалось, долгую жизнь, в которой было несколько странных мужчин, больше претендующих на роль сыновей, сомнительно-удивительных событий из серии поступления в вуз и малоперспективных явлений из разряда обретения работы под началом самого нудного бухгалтера … На этом ее мечты обрывались.

***

      Неожиданный звук мобильного телефона, сопровождённый дребезжащей вибрацией, сотряс маленькую кухню, заставляя Сараду вырваться от созерцания самоуничижительных картин в своем воображении. — Эта доставка. Я около вашего дома.       Она выглянула из окна, посмотрев действительно ли он стоит там, но никого не обнаружила. Присмотревшись, увидела, как человек похожий на курьера стоял в другом конце. — Вы не там, проверьте по адресу еще раз. — Апартаменты двадцать три, я здесь. — Нет же, я вижу из окна, что вы встали в другом конце, — Сарада пыталась объяснить, что ему стоит пройти в другой конец дома. Но каждый раз он повторял одно и тоже, все попытки были тщетны. — Надо обойти дом с другой стороны? — Нет же. — Я с какой стороны? — Стойте там, я сейчас к вам выйду, — процедила сквозь зубы Учиха. Она еле сдерживалась, чтобы не повысить голос на человека с топографическим кретинизмом, который не мог доставить товар по чёткому адресу и даже с дополнительными замечаниями об ориентировке.       Девушка спешно накинула куртку, переобулась и прихватила кошелёк. Закрыла за собой дверь и спустилась по лестничному пролёту, чувствуя как незажившие ранки неприятно щипали кожу.       Светловолосый парень стоял в самом конце его дома и, щурясь, оглядывался в попытках понять, куда конкретно надо доставить посылку. В его руках была большая коробка, которую он чуть не уронил, стоило увидеть Сараду. Та стремительно приближалась к нему. Наверное, ей не удалось унять эмоции — спокойствие, которое Сарада предпочитала, явно отсутствовало на лице. Стоит признать, в последние дни самоконтроль давался совсем плохо.       Учиха оплатила заказ, забрала коробку и, даже не попрощавшись, развернулась на пятках и так же стремительно направилась к своему подъезду. Но едва успев дойти до дома, как телефоне раздался звонок. Она посмотрел на дисплей — Каваки. Очень сильно удивившись, Сарада быстро нажала на иконку «Ответить». — Я у твоего дома. Спустись. — Каваки, перед тем как приходить к кому-то нужно позвонить заранее, — и, не дождавшись ответа, сбросила трубку. — Темперамента, наверное, больше, чем ума.       Он сидел на скамейке — толстовка застегнута, в ушах наушники — и смотрел в никуда, а рядом лежал чехол с гитарой. Сарада не спеша подошла к нему и присела рядом. Заметив её, Каваки вынул наушники и, кажется, сделал самый недовольный взгляд, на который только был способен. — Боже, что случилось? — Не смогла сдержаться Учиха от некорректного замечания, увидев разбитую губу, из которой медленно вытекала кровь и множество царапин на лице. — Ты что подрался? — Где моя куртка? — проигнорировал её вопрос Каваки. — Ой, точно. Я была на улице, не взяла с собой, — это настолько сбило её с толку, что она даже забыла причину его неожиданного появления. Каваки хмуро прищурился, дав понять, что такой ответ его не устроил. — А может, зайдёшь ко мне? Я обработаю твое лицо, заоодно куртку отдам, — ровным голосом предложила девушка. — Мне достаточно того, что ты мне просто её отдашь. — Уж больно ты побитый.        И, возможно, в тот момент, где-то в глубине души она почувствовала, немного самонадеянно, что рада увидеть хотя бы его. Это было странно, но рядом с ним она чувствовала себя спокойнее, хотя сама не понимала, почему. После его звонка, её точно переклинило. Возможно, из-за этого, Сарада решилась сделать тупую и рискованную вещь. Одной рукой прижав к себе коробку поплотнее, другой схватила Каваки за рукав и потащила за собой. — Что ты творишь? Отпусти, — услышала она за спиной, но это было единственное сопротивление, которое она встретила. Каваки больше ничего не говорил и послушно семенил за ней. Сарада лишь раз бросила на него мимолётный взор через плечо: взгляд был стеклянным, словно он глубоко в себе, а не здесь и сейчас — определенно же что-то случилось.

***

      Учиха провела его на кухню. Слышала, как он выдвинул из-под стола стул и опустился на него, но не обращала внимания. Достала из аптечки салфетки и спирт, и подошла к Каваки. — Давай, я обработаю тебе рану. — Она надавила ему на плечо, побуждая откинуть голову на спинку стула.       Он безропотно закрыл глаза. Достав ватный тампон, смочила антисептиком и прикоснулась к ободранной щеке. — Жжется, — воскликнул он и попытался схватить ее за запястье, но не смог: она отдернула руку, а его движения были слишком нескоординированными. — Ясное дело, — хмыкнула она. — Потерпи, пожалуйста.       Учиха снова смочила тампон и прикоснулась к ране. Он поморщился, но, проявляя чудеса терпения, больше не пытался воспротивиться. Или у него просто не осталось сил.       Промыв рану, Учиха залепила ее пластырем и внимательно осмотрела его лицо. — Открой рот, — попросила она.       Не утруждая себя разговором, он вопросительно поднял бровь. — У тебя кровь текла изо рта, — объяснила она. — Я хочу посмотреть, все ли там цело.        Он приоткрыл рот, и Сарада убедилась, что он только разбил губу. Поэтому, достав баночку перекиси, осторожно промыла её. — Что у тебя стряслось? — Ничего. — Люди просто так кровью не истекают, — она выдвинула еще один стул и села на него открывая пиццу, — Будешь? — предложила девушка. — Нет. — А вино? — спросила она, с опозданием подумав, что хозяйка из нее так себе.       Он с недоверием покосился на неё. — Пить в одного — это алкоголизм. А тут ты пришел.       Каваки немного подумал, еще раз посмотрев на Учиху, со вздохом согласился.       Она разлила напиток на двоих и придвинулась поближе. Странно было видеть его сидящим у неё на кухне — в дестве её никто не учил тому, что нужно водить малознакомых людей домой — и Сарада почти громко смеётся при мысли, что именно это чувство заставляет её ощущать себя лучше, не так одиноко. Хотя определенно точно глупо.       Каваки сделал глоток и облизнул губы. — Невкусно.       Девушка усмехнулась и сделала большой глоток из собственного бокала. — Не могу сказать, что я не согласна, но пить можно.       Когда они поудобнее устроились в благой тишине, Учиха обратила внимание на Каваки: симпатичное лицо с прямым носом и немного упрямо выдвинутым подбородком оставалось равнодушно-спокойным. Правда, от взгляда серых глаз у неё по спине пробежали испуганные мурашки.       Говорить совершенно не хотелось. Каваки сидел неподвижно, устремив глаза в одну точку. Какое-то время казалось, словно они оба спят. Только иногда Сарада подливала ему вина, когда видела что оно закончилось, но вскоре это надоело и они пили прямо с горла. — Не будешь возражать, если я закурю? — наконец, разрушая тишину, спросил Каваки. — Не буду. — А ты хочешь? — Ну, давай.       Вместе они подошли к окну и опёрлись локтями о подоконник, устремив взгляды на двор. Тонкая рука нырнула в карман и выудила оттуда пачку сигарет с ментолом. — Ну так, что тогда случилось? — спросил Каваки, поднимая взгляд на лицо девушки, губы которой уже обхватили тонкую длинную сигарету, а пальцы пытались зажечь уже закончившуюся зажигалку серо-голубого цвета. Тогда Каваки вытащил из кармана свою, чёрную, и помог девушке, которая тут же затянулась и выпустила из ноздрей серый сигаретный дым. — Когда? — В пятницу в баре. — Ничего. — Когда ничего не случается, люди не сидят на замле в состоянии амёбы и не размазывают слёзы по щекам, — он выжидающе посмотрел на Сараду, словно пародируя недавно сказанные слова. — Ладно, я просто… — Она сделала ещё одну затяжку, и лицо её было таким сосредоточенным, словно она собиралась с мыслями и силами, перед тем как сказать что-то личное. — Странно говорить с тобой об этом, — Учиха горько усмехнулась. — Ты когда-то чувствовал, что не нужен очень важному человеку. И тебе от этого было больно? — Чё, из-за пацана какого-то убиваешься? — Не совсем. Просто этот человек… Ай, знаешь, забей. Просто всё вместе навалилось, а в таком случае обязательно наступает момент срыва. — Неужели нужно так сильно зацикливаться на ком-то? — Даже если этот человек тебе дорог? — А он идет тебе навстречу?       Сарада замолчала, задумавшись. Спустя пару мгновений она посмотрела ему в глаза, и он понял, что девушка с ним согласилась. — А что насчет тебя, Каваки? Что произошло сегодня?       Он искоса посмотрел на неё, вертя в руках сигарету: — Мне не нравится, когда у меня хотят забрать то, что изначально принадлежит мне. — И что это значит? — В группе есть один человек, который взял на себя слишком много, — он криво усмехнулся и потушил бычок в пепельнице. — Пришлось решать конфликт таким образом. — А, ну, да, ты же музыкант! — воскликнула девушка. — Я иногда совсем забываю про это, — улыбнувшись сказала Сарада. Но судя по лицу Каваки, кажется, эта фраза ему совсем не понравилась и, заметив это, она попыталась оправдаться. — Просто потрясающий, правда! — Прекращай, — угрюмо ответил парень, закрывая форточку. И отойдя от окна, он залпом допил остатки вина. — У тебя больше нет?       Сарада удивлённо приподняла брови, лениво пошарил в мыслях, вспоминая о наличии любого алкоголя. Но, увы, она редко пила здесь. Всё-таки поднявшись и обеспокоенно бросив взгляд в сторону гостя, она прошлась к шкафчику — лишь заканчивающаяся бутылка из-под виски и вишнёвый сок.       Сарада молча выплеснула остатки виски в широкий гранёный стакан, вкинула туда же пару ледышек из морозильной камеры и подала сей нехитрый напиток знакомому. — Прости уж, — спокойно проговорила она, — больше ничего нет. — Тогда подождешь, а я схожу в магазин. Куплю чего покрепче. Раз уж сама предложила пить, то нужно идти до победного, — сказал парень, выйдя в коридор.       Сарада на это нервно засмеялась. Было ясно, что она по-прежнему колеблется, немного напуганная собственным поступком. И Каваки, словно заметив, ее сомнения сказал: — Я не наброшусь на тебя и не покалечу. — Деньги возьми хотя бы, — предложила девушка. — Я сам заплачу, — и быстро вышел из квартиры, хлопнув дверью.

***

      Каваки вернулся меньше через полчаса и потихоньку прошёл к столу, оставляя пакеты с саке. Сарада успела разложить закуски по тарелкам, Каваки, решив не заморачиваться, упёрто откупорил одну бутылку под бормотание Учихи и начал хлебать просто из горла. У той чуть глаза на лоб не вылезли, а он, в свою очередь, хитро ухмылялся и вытирал губы тыльной стороной ладони. Но девушка не отставала. Опустошила одним движением стопку, поморщилась, ощущая, как горячая жидкость обожгла пищевод.       Налив ещё несколько шотов, они быстро проглотили их один за другим — один, второй, третий — опуская стаканчик на стол после каждого раунда. Разговаривая и изредка друг друга подначивая, они как-то перебрались из кухни в её комнату, предварительно перенеся туда закуски с пойлом.       Каваки, на удивление, засунул все свои замашки куда подальше, изредка улыбаясь и по-доброму пересекаясь с ней взглядом. Сарада же просто плыла по течению, отдаваясь тихому мелодичному голосу собутыльника.       Они накидались меньше чем за два часа. На небольшом столике уже стояла вторая недопитая бутылка, а на фоне играла какая-то песня новой группы. Учиха подпевала, тягуче растягивая слова с выделяющимся акцентом, наполняя рюмку в четвертый раз, под вялый кивок Каваки и мысль: «Она совсем не умеет пить».       Учиха приподнимается и садится около парня, облокачиваясь на его плечо, а в руках еще один шот, который она залпом допивает. Он вроде и возмутиться должен, но как-то и не хочется. — Каваки, а можешь что-нибудь сыграть? — озвучила свою идею девушка, жалобно глядя ему в глаза. Тот, по видимому согласившись, сполз на пол и вытащил гитару. Брови свелись к переносице, а лицо приняло недовольный вид. Каваки принялся настраивать гитару, вслушиваясь в звучание струн. — Что сыграть? — На твое усмотрение.       Парень немного задумался. — Ты говорила, что по My Chemical Romance фанатеешь? — Каваки вопросительно посмотрел на неё. — I Don't Love You, — решила она.       Парень кивнул, положил гитару на колено, левой рукой уверенно сжал гриф, а правой бережно провел по струнам. Учиха замерла в предвкушении. Каваки заглянул ей прямо в глаза и запел.       Он проводил пальцами по струнам, и в комнате не оставалось места, куда не проникал бы этот звук. Он до самых печенок пробирал. Приятный хриплый голос Каваки растворялся в комнате, попадал в каждую щель на полу и в стене, проник в Сараду, пробрался куда-то глубоко под рёбра, задевая сердце, и оно начинает стучать чаще, а иногда пропускает удар или два, когда парень тянет слова. Сарада смотрела на него, как завороженная, и не может отвести взгляд. Кажется, песня заканчивается, не успев начаться. Хотелось расплакаться прямо тут же. — Очень красиво, — восторженно прошептала девушка. И снова ухмылка исказила его рот, Сарада прикусила губу — в серых глазах огонек появился, и желваки заходили на скулах — невольно засмотрелась на его лицо. Запоминающееся, необычное. Хоть черты и правильные, но нет ощущения смазливости, скорее, мужественность в каждой линии. — А можно мне попробовать?       Она взяла гитару и уселась на кровать. Каваки сел немного позади девушки и показал, как правильно держать руку.       Тишину нарушил глухой звук задетых струн. Она склоняется над гитарой ещё ниже, чтобы лучше видеть её. Устанавливать пальцы для нового аккорда, напряжение и сосредоточенность чувствуются во всей её позе. Черная прядь волос спадает на лицо, и Сарада раздражённо заправляет её за ухо — Нет-нет, не так, — он встал на колени и со спины, обернув руки вокруг её хрупкой фигуры и взял её пальцы. — Вот так, — он устроил инструмент на ногах Сарады так, как нужно, и снова отстранился. Учиха во время всех этих манипуляций сидела, затаив дыхание и замерев на месте. — Оу, спасибо, — её щеки стремились покрыться красными пятнами, но смущенная девушка старалась убедить себя в том, что ничего такого в совершённом Каваки жесте нет. И почему она так чувствительна к подобному вниманию?       Она ударила по струнам, но они опять мерзко заскрежетали. — Ты сильнее дави — он был настолько близко, что она, повернувшись, смогла разглядеть все трещинки на его губах.       Девушка напрягла пальцы так, что они побелели, и снова провела по струнам — получилось! Она радостно посмотрела на него, аккуратно откладывая гитару в сторону, но легкая ухмылка на его лице пропала. — Что случилось? — непонимающе спросила Учиха. — Что у тебя с ногами? — Каваки посмотрел широко открытыми глазами.        Сарада посмотрела вниз и замерла. Из-под задравшихся шорт, были видны слегка опустившиеся окровавленные, с зелеными потеками, бинты. Девушка несколько раз открывает рот, чтобы сказать хоть что-то, но все, что ей удается выдавить: — Не смотри. — Сарада, — громко сказал Каваки, прехватывая руку девушки, когда та хотела подняться. — У тебя там… царапины?       Её охватил ужас. Стало невыносимо страшно.       Сжала ляжку, и капля крови поползла вниз.       Вырваться из сильной хватки у неё не получается, и Каваки все-таки поднял свой проницательный взгляд: — Зачем? — Случайно, у меня все нормально. — Почему никто из твоих друзей тебя не остановил? — Каваки, я сама смогу остановится. — Это из-за того парня?       Сарада замялась и ответила не сразу. — Я просто иногда устаю. Это как зависимость, а значит от нее можно будет избавиться, — девушка замолкла ненадолго. — Все хорошо, — она постаралась улыбнулся, — Прошу, представь, что этого разговора не было.       Шумно проглатывет ком стоящий толстой, массивной костью поперек глотки — лишь бы не заплакать.       Она чувствует, как ватные ноги подкашиваются, а темнота вокруг сгущается. — Не волнуйся, — говорит она себе несколько раз. Успокойся, Сарада. Просто успокойся.       Но кристально чистое спокойствие, которое девушка старалась держать на лице медленно начинало перерастать в панику. Беспокойство скоро пожирает дрожью, забирая в сраный вакуум, от которого в самую пору начать рыдать со страха. Девушка не выдерживает и теряет сознание, замечая только как Каваки успевает поймать её.

***

      Очнулась оттого, что её лицо поливали холодной водой. Вытерев глаза, она постаралась сфокусировать зрение и увидела Каваки с душем в руке. — Что случилось? — спросила неожиданно хриплым чужим голосом, отплевываясь от воды. — Очнулась? — над ней склонилось знакомое лицо, — как себя чувствуешь? — Херово. — Я думал скорую вызывать, ты черт знает на сколько отключилась.       Сараду до сих пор колотила крупная дрожь. Длинные мокрые волосы облепили лицо, вода сверкала на ее бледном, почти не тронутом загаром теле, с пупырчатой проголубью от холода, а белая футболка насквозь промокла.       Каваки плюхается на маленькую табуретку напротив ванны и складывает руки перед собой. Его серые глаза блуждают по её лицу. — Ну? — резкий вопросительный кивок в сторону Сарады. — Ты можешь мне рассказать почему ты это делала?       Сарада игнорирует, притянув к груди колени и уткнувшись в них лицом. — Это больно, — наконец нарушая натянутое молчание, говорит Учиха. — Резать себя? — парень заглядывает в её глаза, и внутренне весь сжимается, будто тело резко сковал жуткий пронзающий холод. — Нет… Просто справляться с этим очень больно, иногда. — Сарада пытается улыбнуться, но получается плохо.        Каваки приподнимается и тянет Сараду за руку, чтобы помочь подняться, но та резко выдергивает её, утыкаясь взглядом в стену. — Я не хотела, чтобы ты это видел. Я боюсь, Каваки, — сказала она. — Я так боюсь. Всё время. Всего. — Сарада, — он тяжело вздыхает, присаживаясь около ванны. — Я понимаю почему люди идут на это. При чем, по началу, это даже доставляет какое-то тупое, необъяснимое удовольствие. Но эта херня тебе явно не поможет, — он посмотрел долго и внимательно, словно был врачом, который проводит диагностику больного, объясняя тому элементарные вещи.       Сарада, как подкошенная, ложится на бортик ванны. А новая боль от раскрывшихся порезов ощущалась, как отчаянная злоба — сил не хватает, и она безнадёжно затихает. — Так ты тоже значит. — Когда-то, не сейчас.       В конце концов, она посмотрела на него и, когда она это сделала, он увидел, что её глаза наполнены слезами. — Спасибо, — внутри становится чуть легче, и Сарада видит, как немного расслабляются плечи Каваки, но лицо все такое же холодное. Он вообще начинает ассоциироваться с чем-то очень спокойным, что Учиха в эту секунду начинается так сильно нуждаться в нем.       Каваки еще раз окатил её потоком воды, и перекрыл кран. Взяв полотенце, он накинул его на спину, обхватив девушку и вытащил из ванны. Её до сих пор трусило от истерики, страха, призрения, и в части, от понимания того, что в какой-то степени парень был прав — ей это совсем не помогало, а довело до того, что происходит сейчас.  — Можешь принести таблетки? Они стоят на тумбе на кухне, — тихо попросила Сарада, сжавшись в комок, чтобы не так болели внутренности. Это помогало.  — Тебе лучше лечь и поспать, — его голос прозвучал резко и остро, — Я уже увидел эти таблетки, ты вообще в курсе, что их нельзя смешивать с алкоголем? Поэтому ты и свалилась. — Они мне помогали. — Если правильно пить, а не как это делала ты, — грубо ответил парень. — Совсем дура. — Тебе нужно переодеться. Где твои вещи? — через некоторое время поинтересовался Каваки, осматривая комнату. Девушка указала на шкаф, он достал оттуда её старую пижаму. — Держи, или помочь? — Нет. Я сама, — все еще трясущимися руками Сарада взяла у него пижаму. — Ты сначала сними мокрое белье, если нужно я отвернусь. — Давай, отворачивайся. — Быстро переодевшись, Учиха залезла под одеяло. Девушка посмотрела на часы. Сколько всё это заняло времени? Стрелка уже перевалила за полночь.  — Уже поздно, может останешься ночевать у меня? — она замялась, чувствуя, как краснеет. Сжав губы и переплетая свои пальцы, она посмотрел на Каваки, не прерывая взгляд. — М-м… — задумчиво протянул он, заинтересованно поглядывая на девушку — Не уверен, что это покроет весь моральный ущерб. Но я останусь. — Я постелю тебе в гостевой спальне, — сказала она, встав с кровати. — На диване? — высокомерно подняв бровь, спросил Каваки. — Хорошо, ложись на кровать, я лягу в гостиной. — Ты не хочешь лечь со мной вместе? — Сарада застыла с совершенно пустыми глазами, потом моргнула, опустила руки и неуверенно посмотрела него. — С малознакомым парнем? — Ну я тебе точно не малознакомый. — Даже если так. Ты считаешь, что этого вполне достаточно, чтобы лечь вместе в постель? — Некоторые это делают ещё во время первого часа знакомства. У тебя что, так никогда не было? — Нет, так не было. — Я смотрю, у тебя одни сплошные комплексы. У меня это случалось, и не раз. — А я смотрю, ты вообще без комплексов. Неужели тебе все так быстро дают? — Чего же не дать? — Надо же, как мы себя ценим. — Есть за что. Такие как я, на дороге не валяются. — Точно. Они лежат дома на диване. — Я, между прочим, и на диване никогда не лежал. — Каваки у меня нет сил с тобой спорить, правда. — У меня тоже, так что ложись, — добавил он и выхватив из её рук подушку, кинул на кровать. — Не буду я к тебе лезть.       Сарада с тяжелым вздохом легла обратно в постель, подвинувшись к стене так, чтобы оставалось свободное место. — Если пойдешь в душ, то там есть синие полотенце. Вещей для тебя у меня никаких нет, но можешь взять халат, — девушка могла поклясться, что спиной чувстовала его ухмылку. Каваки вышел из комнаты и выключил свет, так ничего и не сказав.

***

      Вскоре она услышала лёгкое шлепанье босых ног, а потом почувствовала как поднимается одеяло впуская прохладный воздух и парня. Сарада устроилась на боку, укрывшись по самое ухо. Каваки лег рядом на кровать и закинул руки за голову. Уставился в потолок и некоторое время молчал. — Ну что ж, — рассуждал он вслух — раз уж это так для тебя важно, я готов подождать.       Она замерла. Вот честное слово, чего он там собрался ждать?       Сначала у Сарады даже дыхание не сбилось, когда он лег рядом, и когда коснулся её плеча — она глаз не открыла. А вот когда рывком притянул к себе и прижался грудью к спине, выдержка её позорно покинула. Вскрикнула и попыталась вырваться, в ответ её обняли и прижали еще сильнее. — Ты обещал, что не будешь трогать меня, — прошептал Сарада, напрягшись как пружина. — Дай мне хоть небольшую передышку и просто поспи, — ответил Каваки, после чего устроился поудобнее, уткнулся носом в её шею и так и уснул, продолжая крепко обнимать.       И как это называется?       Она лежала, не шелохнувшись, прислушиваясь к спокойному мерному дыханию спящего парня. Неудобно, стыдно, а будить не хотелось. Но усталость медленно накрывала Сараду головой, и уже не было сил обращать внимание на внешние факторы, хотелось лишь закрыть глаза и погрузиться в сладкий сон, пусть и неспокойный.       Она ворочалась еще несколько минут, искала удобную позу, но никак не находила. Вымотавшись окончательно, в полусне она перевернулась на другой бок, закидывая ногу на Каваки и наконец заснула под невнятное бормотание парня.