Бессонница

Тут же оборачиваюсь на голос и к своему удивлению обнаруживаю, что Дима уже не лежит в своей кровати. Странно. Я не слышал ни единого шороха с его стороны. Кровать, на которой он спал, была немного скрипучей, так что иногда посреди ночи я мог слышать, как он ворочается во время сна и как пружина под матрасом в это время отчаянно пытается вернуться в первоначальное положение. Но сейчас я не услышал. Не услышал ни того, как он встал, ни того, как медленными неторопливыми шагами стал приближаться ко мне. Нет, только не это! Я продолжаю смотреть в окно, питая надежду, что он не станет вглядываться в моё лицо или хотя бы не заметит присутствия слёз. В очередной раз слышать о том, какая я тряпка, мне по понятной причине не хочется. –Чего не спишь?–спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более твёрдо. Кажется, получилось. По крайней мере, мне удаётся сдержать всхлип, который комом встал поперёк горла и едва ли уже не вырвался наружу. Теперь я замечаю, что Дима уже стоит рядом со мной и так же смотрит в окно. Не отрывая своего взгляда от пейзажа за толстым прозрачным стеклом и даже не повернув голову в мою сторону, что для меня было как раз-таки и хорошо, он кротко пожимает плечами и беспечно бросает: –Бессонница. Мои губы сами собой растягиваются в ухмылке. Забавно. Я и не знал, что в эту ночь бессонница настигнет нас обоих. –Ясно. Я смотрю на него краем глаз, так же не поворачивая головы, дабы не привлекать к себе его внимания. То ли он всерьёз не замечает, то ли решает не показывать этого и продолжает вглядываться за оконную раму. Глаза спокойны, так что веки чуть приопущены. Равнодушен и холоден, как и всегда, однако есть в этом взгляде в том числе и что-то живое, может, даже несколько заинтересованное. Вообще вся его внешность внушала странное леденящее чувство спокойствия, хотя спокойствие и Дима, по-моему, слова-антонимы. Как по мне, его характер совсем не сопоставим с его внешним видом. Эти его зелёные глаза, по цвету напоминающие чай, имеют достаточно мягкий оттенок. Каштановые волосы... Он их не красит, как большая часть его одногруппников. Готов поспорить, что минимум около восьмидесяти пяти процентов студентов нашего универа ходят не со своим естественным цветом волос. Сейчас это вошло в моду и популярно среди молодёжи, ровно так же как алкоголь, сигареты и эти проклятые энергетики. Но Дима их не красит и, думаю, ему и так очень даже неплохо. Хоть в чём-то он не пытается быть похожим на других. А в ночном освещении его волосы кажутся более тёмными, поэтому, не знай я его раньше, мог бы сейчас спокойно принять за брюнета. –А ты чего не спишь?–решает он ответить мне тем же оружием на моё. Я правда не ожидал, что он спросит меня об этом. –Мне это не нужно,–я пытаюсь намекнуть, что ему, в отличие от меня, сон как раз-таки необходим, но он в ответ на это только недовольно хмурит брови. –Да, я помню, как тебе это не нужно! Вздрагиваю. Не только из-за резкого тона Димы, но и из-за нахлынувших гигантской волной воспоминаний. Я прекрасно понимаю, о чём он. Это произошло сравнительно недавно. Я пытался помочь Диме с учёбой, и сам не заметил, как это случилось... Просто... Я сам не знал об этом... Сначала мне было немного нехорошо, но потом я вдруг почувствовал себя невероятно бодрым. Ну, или я заставил себя думать так. Мне не хотелось подставлять Диму. Я ведь обещал помогать ему в любом виде. Но в итоге сделал только хуже. В прочем, ничего удивительного. –Я... Прости за это... Снова чувство вины. Оно разъедает изнутри, подобно серной кислоте, принося ужасную душевную боль, муки, угрызения совести за то, чего я не делал. Почему даже после собственной смерти я не могу от него избавиться? –Меня спать гонишь, а сам-то чё? –А тебя это волнует? Без понятия, зачем я это спросил. Возможно, это прозвучало слишком грубо, и я уже хотел поспешно извиниться, однако к собственному удивлению заметил, что Шашлык вовсе не выглядит разозлённым. Напротив, даже как-то странно улыбается, что в темноте выглядело слегка жутковато. –Конечно. А кто мне с учёбой помогать будет? А, ну да. Конечно. Список. Договор. А я думал... Я думал... Каким местом я вообще думал? Мне хочется смеяться, просто ржать во всё горло с самого себя. Неужели я правда ждал чего-то другого? Ожидал другого ответа? Думал, что кому-то нужен? Да, теперь и в моей голове это звучит глупо и нелепо, отдаваясь гулким эхом где-то глубоко в сознании. Я помогаю Диме. Дима помогает мне. Договор, который мы заключили между собой. Он нас связывает. Дружба? Кто захочет дружить с призраком? С трупом, с которым и при жизни-то общаться не горели желанием. Ботан, заучка, задрот–не припомню, чтобы меня называли по-другому. Человек, которому кроме учёбы не интересно ничего в этой жизни... Так о нём думали многие, хотя на самом деле ему было интересно. Очень интересно. Чёрт возьми, ему страшно хочется жить. И жить не только ради отличных оценок и похвальных результатов, вовсе не для этого. Это последнее, ради чего ему хочется жить. Ему хочется иметь друзей. Возможно, влюбиться. Ему хочется просто дышать этим воздухом, чувствовать кислород в своих лёгких, слышать стук сердца, неприятно отдающегося в ушах; просто жить, чтобы в будущем добиться непостижимых на первый взгляд вершин, превзойти самого себя, чтобы наконец взять свою жизнь в свои руки и самостоятельно ею распоряжаться. Но кому это интересно? Все судят только по обложке. Если внешняя оболочка не нравится, никто не станет всматриваться душу. Будут вешать ярлыки–так намного проще, не правда ли? Легче посмеяться над человеком, чем попытаться разобраться в причинах, попытаться понять его чувства. Это никому не нужно. И почему тогда я решил, что Дима будет отличным? Да, он может меня видеть, да, мы помогаем друг другу, но не более. Выгодно иметь при себе бесплатную шпаргалку, с которой тебя никто и никогда не спалит на экзаменах. Ничего страшного не произойдёт если, скажем, забыть её в метро или швырнуть в стену в порыве ярости после неудавшегося дня. Она ведь не чувствует боли. Она ведь не живая. –Эй, братан, ты чего это?–теперь его голос переходит с насмешливого тона на взволнованный. От Димы это слышать очень странно. Нет, серьёзно, аж слух режет.–Всё в норме? –А? Нет, ничего... –Ты плакал? Чёрт. Он заметил. Придётся выкручиваться. В конце концов, не с проста же хотел поступать в театральный. Принимаю максимально удивлённый, насколько это только возможно, недоумевающий вид, как бы самого себя убеждая в том, что я и правда не понимаю, о чём же, собственно, речь. –С чего это ты взял?–спрашиваю я, наигрывая удивление. Кажется, играю я не слишком убедительно. –Да у тебя на роже всё написано!–он приближается лицом к моему лицу, заглядывая мне в глаза, но ощущается это так, словно он пытается заглянуть мне в душу. Я не ожидал такого. Рефлекторно отклоняюсь назад, в груди щемит. Не могу определить, приятно это или нет. Перед собой я вижу только глаза Димы, которые щурятся на меня с подозрительным блеском.–Ты плакал, я вижу. Всё, сдаюсь. –Да... Да, я плакал. И что? Начнёшь смеяться? Ну давай, я жду! Теперь он действительно удивлён. Я впервые поднял на него голос. Впервые за всё время. Тело пробивает дрожь, в груди снова неприятно колит. Сам в шоке. Дима не сказал и не сделал ничего плохого. Сейчас он точно не заслуживает, чтобы с ним разговаривали в таком тоне. Зато, кажется, заслуживаю я. –Прости... Прости пожалуйста... Я уже мысленно подготавливаю себя к самому худшему, начиная выстраивать между нами стену для самозащиты. Что ещё ужасного я сделаю за время своего существования? –Я не собираюсь смеяться,–отвечает он. Его взгляд вновь переменяется. Теперь он какой-то... Рассеянный, что ли? Наблюдать за переменой выражений лиц Побрацкого показалось мне довольно забавным занятием. То он смотрит на меня, слегка изогнув одну из своей густых шоколадных бровей, выражая своё недовольство и осознаваемое им превосходство, то, как сейчас, выглядит будто бы потерянным в этой жизни. Но голос всё такой же уверенный. –Иди спать,–не то говорю, не то умоляю его я. Всё-таки хреновый из меня актёр. Я отворачиваю голову, ибо не желаю, чтобы эти предательские глаза продолжали выдавать ему мои чувства,–завтра на пару... Точнее, уже сегодня. –Ну уж нет, ботаник, я этого так не оставлю. Я сыт по горло твоими нравоучениями, твоими указами и запретами. Теперь моя очередь. Пока ты мне не расскажешь, я никуда не уйду. Понял? Так, теперь в его взгляде я наблюдаю осуждение. Интересно. Будто он сменяет маски, из чистого любопытства примеряя одну за другой, и никак не может определиться, какая именно подходит ему лучше всех других. Думаю, точно не эта. Дима озаряет меня оценивающим взглядом, и я невольно сжимаюсь под его давлением. Я давно перестал замечать, как мои указательные пальцы, будто живя отдельной жизнью, сами соприкасаются друг друга и складываются в забавном жесте. Для меня это всё равно, что дышать или моргать–происходит не по моей воле. Я тяжело вздыхаю, так, будто мне не хватает воздуха, в котором я не нуждаюсь. Наверное, заметно, что мне это даётся с трудом. Не хочу я говорить об этом. Что сказать-то? Вроде и отличник, а не могу связать двух слов. Дима смотрит выжидающе, готовый, кажется, стоять тут хоть целую вечность, лишь бы получить ответ. Он настроен решительно. Отступать некуда. Я сглатываю ком, состоящий из неизвестно чего. –Ну, вспомнил о своей жизни. Дом, семья, друзья... Я... Немного скучаю по всему этому... –Тебе грустно из-за того, что ты больше не живой?–тупо спрашивает Дима, ставя вопрос в лоб, и тут же торопливо извиняется, опять, судя по всему, не подумав над своим высказыванием.–Ой, прости... –Нет, всё нормально. Ты прав. За окном всё так же неизменно, разве что небо стало значительно темнее, а луна поднялась выше над уровнем земли. –Вспомнил свою семью. Интересно, они меня вспоминают? Хоть иногда... Этот вопрос действительно не раз уже возникал у меня в голове, и когда возникал, то сразу же стеснял все прочие мысли. Всё отходило на второй план. Я не знаю ничего о том, что сейчас происходит в моей семье. Всё ли в порядке? Изменилось ли что-то? Больше всего меня волновала Оля. Ведь раньше я всегда был рядом. Всегда старался поддержать её, а она отвечала мне тем же. Но что теперь? Теперь я не могу её поддержать. Не могу быть рядом. Кто теперь ей поможет? А родители? Что они будут с ней делать? Голова шла кругом, но мысли только продолжали нарастать, вызывая головную боль. Я не видел её уже очень давно. Интересно, как она изменилась за это время? Помнит обо мне? Прошло уже немало времени. Я не отрицаю, что раз в месяц она вместе с отцом и матерью может приезжать ко мне на могилу, чтобы положить пару-тройку цветочков перед моим скромным серым надгробием. Помнится, раньше она очень любила ромашки. Всегда искала их на улице, когда мы гуляли, причём совершенно неважно, находились ли мы в парке, районе или в центре города. Помню, как её серые бусинки-глазки радостно сияли, точно маленькие звёздочки, когда она находила заветное растение. Может, прямо сейчас на моей могиле лежат такие ромашки. Но я не могу этого знать. И это самое ужасное. Я даже не знаю, что думает обо мне моя семья и думает ли вообще. Ловлю себя на мысли о том, что больше всего хотел бы снова увидеть младшую сестру. Просто увидеть, пусть та и не подозревает о моём существовании. Увидеть, чтобы убедиться, что всё в порядке. Я надеюсь, что всё в порядке. Дима молчит какое-то время, судя по всему, обдумывая сказанные мною слова. С чего вообще я с ним об этом откровенничаю? Лицо его задумчиво, что встречается совсем не часто (чаще всего за него думаю я), правая рука подпирает подбородок, пальцы левой постукивают по плоскому средней ширины подоконнику, отбивая какой-то незнакомый мне ритм. Даже такая незначительная мелочь показывает его превосходный музыкальный слух. А как он на гитаре играет!–это вообще отдельная история. Мне, если честно, очень даже нравится, когда он по вечерам забирается на кровать, устроив музыкальный инструмент на собственных коленях, и с нежностью перебирая струны начинает играть какую-нибудь незатейливую мелодию. Я тоже умею играть на гитаре, но с ним и рядом не стою. Думаю, будь он не таким ленивым, вполне мог бы стать музыкантом. Все карты на руках у него имеются. –Я не знаю твою семью, так что не могу ответить. Но, думаю, они о тебе помнят. Ты ж наверняка им точно так же мозги выносил со своей правильностью. Что ж... Полагаю, я должен считать это поддержкой? Дима не горазд на тёплые слова или красивые речи, и я не могу винить его. У всех людей разные характеры, благодаря чему они мыслят и поступают по-разному в одних и тех же ситуациях. У Димы есть сердце, и оно доброе. Он умеет сочувствовать и поддерживать, пусть и таким своеобразным образом. Я должен ценить это. –Спасибо, Дим. На душе взаправду становится легче. Непонятная тяжесть отлегает от сердца. Невидимая рука, что душила меня всё это время, наконец-таки отпускает моё горло. Чувствую облегчение. Мне никогда не дышалось настолько легко. –Чувак, ты чё, опять?..–голос Побрацкого выводит меня из минутного транса. Только теперь я ощущаю влагу на собственных щеках. Я что, снова плачу? Я настолько тряпка, что даже не осознаю, когда плачу? Даже Дима заметил раньше. Пытаясь уничтожить улики стираю слёзы с глаз и щёк, но те предательски продолжают выступать. Снова и снова. Опять дрожь пробирает моё тело. Да сколько можно?! Прямо сейчас я ненавижу себя. После того, как Дима задал мне вопрос, плакать захотелось только больше. Наверное, будь я живым, захлебнулся б в собственных слезах. Забавная была бы смерть. –Прости...–пытаюсь извиниться я, но выходит только сдавленный писк. Перед ним раскисать мне хотелось меньше всего, но, увы, я ничего не могу с собой поделать. Хочется просто закрыть глаза, представить, что всё это происходит не на самом деле. Просто сон. Сейчас я открою глаза, и увижу привычную кровать, уже освещённую утренним солнцем комнату, сонного Диму, собирающегося на пару. Весь позор останется только в моей голове, да и там затеряется вот уже в скором времени. Однако прикосновения, которые я чувствую, вполне себе настоящие. Тепло... Это чувство чуждо мне. Не помню, когда последний раз чувствовал такое. Это немного пугает, но в то же время мне настолько приятно, что нет желания открывать глаза. Никогда. Боишься–вдруг пропадёт! Две руки касаются моей талии, сжимая её в осторожных, неуверенных объятиях, а лицо утыкается во что-то мягкое. В нос ударяет немного резкий запах мужского одеколона. Я открываю глаза, но всё ещё вижу перед собой тёмные пятна. Когда же они и расплывчатость проходят и моё более-менее зрение приходит в норму, мой взгляд фокусируется на чём-то красном. Большое ярко-красное пятно. Видно всё ещё размыто, будто в очень плохой камере, но уже лучше. Тепло и мягко. Я узнаю что это. Кофта Димы. Она такая мягкая и приятная на ощуп, чём-то даже воздушная. Словно подушка. Хотелось бы по ночам класть на неё голову и спать, спать, спать, спать хоть целую вечность. Приятно. В области груди и лица разливается тепло, как будто к ним приливает кровь. Слышу приглушённый стук. Сердце тихо-тихо бьётся в Диминой груди, сохраняя ускоренный ритм. Его грудь вздымается и опускается, и я слышу его немного сиплое дыхание, убаюкивающе действующее на слух. Живой. Я буквально чувствую эту вовсю бурлящую жизнь внутри него. Мне нравится именно такой, именно живой Дима. Не хочу, чтобы он умирал. Ни за что. Инстинктивно обнимаю его в ответ, глубже зарываясь носом в его красную кофту. –Перестань, всё будет окей,–его руки мягко проходятся по моей спине. Сначала вниз, затем отрываются от тела и снова ложатся, уже вверху. Тёплые. Удивляет, что он умеет гладить так ласково. Я успокаиваюсь, но в то же время мне хочется кричать от распирающих эмоций. Мне страшно, но в то же время тепло и приятно. Мне плохо, но в то же время очень хорошо. Его слова звучат не слишком убедительно, но это именно то, что мне нужно было услышать. Может, действительно что-либо да изменится к лучшему. –Да, Дима... Спасибо тебе... За всё это... Улыбаюсь. На этот раз искренне, а не принуждённо. На этот раз мои губы сами растягиваются в улыбке, мне совсем не приходится их заставлять. Я чувствую себя невероятно хорошо. Всё, что мучало до сих пор, теперь в один момент исчезло. Дима продолжает меня гладить, я продолжаю его обнимать. Возможно, теперь, когда между нами гораздо больше понимая, всё действительно будет "окей". Я могу вдохнуть полной грудью без каких бы то ни было препятствий, свободно, легко, словно никогда и ничего этому не мешало. Кажется, я только начинаю учиться жить. Я снова ощущаю себя живым. Это определённо стоит того, чтобы не спать целую ночь.