Min far

      Разгорячённые пески пустыни, где Белкет впервые расправил крылья после того, как они сгорели, остались где-то позади. Он шёл куда-то, не зная, где конечная точка его маршрута и куда он намеревается прийти. Лишь бережно прижимал к себе хрупкое сокровище, закрывая дитя собой от ветра и песка. Печальный, отверженный, падший ангел, сбежавший с полей бессмысленной войны…       Небольшой город почти на самой границе пустыни встретил его тишиной. Часть домов была разрушена, и Белкет чувствовал скорбное молчание Смерти, застывшее в воздухе. Слепая жестокость его собратьев принесла немало горя не только им самим и безликим, но едва ли сиятельных детей Эльрата это по-настоящему волновало. Неудивительно, что теперь никто здесь не был ему рад.       Ему нужна помощь — хотя бы для новорожденной дочери, тревожно шевелящейся в его руках. Но люди смотрят на него волком, шипят и бросают в спину злые слова. Гонят прочь того, по чьей вине оказались в злыднях, нищете и горе, и Белкет не может винить их за их боль и ненависть к нему.       Дитя хныкнуло громче и требовательнее, начиная плакать, и Белкет склонился над ребёнком, пытаясь успокоить. Но он был неопытен, а оттого растерян. Вынужден был собирать себя по частям заново, ведь вся его жизнь была разрушена, и учиться ухаживать за ребёнком. И игнорируя невыносимую боль, всё ещё преследующую его, он осторожно прижал к себе дитя, пытаясь успокоить. Остановился в тенях тупика чудом уцелевшего переулка, привалившись спиной к каменной стене одного из домов и не замечая возникшего за спиной человека.       Он услышал приглушённый детский плач, раздающийся откуда-то из тупика ближайших улиц. Викар нахмурился взволнованно: город всё ещё наполовину лежал в руинах, обстановка вокруг была напряжённой, а в воздухе витало отчаяние и смерть последних надежд. В такие времена могло случиться всё, что угодно, и сложно было оставаться человеком, а не превратиться в озлобленное животное — Викар изо всех сил цеплялся за лучшую часть себя. Поэтому когда он услышал детский плач, он поспешил на него.       Меньше всего он ожидал увидеть то, что увидел. Могучий ангел в сияющих золотых доспехах, сгорбившись, словно пытаясь казаться меньше, стоял, уперевшись в стену. На руках он держал дитя, завёрнутое в золотистый плащ, и бережно прижимал к своей груди. Неловко пытался успокоить беспокойно шевелящегося младенца, с растерянностью и неопытностью глядя на него. Расскажи Викар кому об этом, никто ж и не поверит!       Высокомерные дети Эльрата были эгоистичны и заносчивы. Они смотрели на всех вокруг свысока — буквально и фигурально. Они развязали войну, что принесла так много горя тем, кто живут внизу. Но их это никогда не заботило, и они не собирались брать на себя ответственность за все жертвы и разрушения, прячась в своих Небесных Городах. Но этот ангел стоял сейчас здесь, в одиночестве, и трепетно прижимал к себе дитя — и Викар единственный, кто решил присмотреться к нему внимательнее.       Казалось, ангел вовсе не замечал человека, застывшего рядом в стороне. Всё его внимание было сосредоточено на плачущем ребёнке, и было что-то смутно неправильное в его облике. На по-ангельски прекрасное лицо легла печать усталости и боли; тёмные пепельные волосы были небрежно завязаны в низкий хвост; чёрные могучие крылья поникли, словно под давлением тяжёлого невидимого груза — Викар когда-нибудь вообще видел ангела с чёрными перьями?..       Он был простым ремесленником и не разбирался ни в магии, ни в благословениях Богов-Драконов. Но что-то в этом скорбном ангеле вызывало сострадание и сочувствие, и Викар не смог пройти мимо так, как это сделали многие до него. — Твоё дитя, должно быть, голодно, — он сделал шаг навстречу, и серые, будто грозовое небо, почти чёрные глаза посмотрели в ответ с усталостью. В них было столько разочарования и смиренного принятия, что на мгновение Викар растерялся. — Идём со мной, господин. Тебе нужно отдохнуть после долгой дороги, — тем не менее он взял себя в руки и протянул ладонь, приглашая ангела следовать за собой.       И он пошёл, бережно прижимая к себе дитя, и в его глазах мелькнула надежда и благодарность. Можно ли было чего-либо подобного когда-либо ждать от ангела? Тем более Викару, простому смертному ремесленнику?.. — Благодарю тебя, господин, — заведя необычного гостя в своё скромное одинокое жилище и раздобыв немного молока у соседки для его ребёнка, Викар услышал глубокий спокойный голос. С тёплой нежной улыбкой ангел смотрел на дитя на своих руках, прежде чем перевёл взгляд на застывшего на пороге человека.       Викар едва заметно нахмурился. Ангел отличался от всех своих собратьев, и было что-то скорбное во всей его фигуре. Словно невосполнимая утрата, причиняющая невидимую боль — и это откликалось внутри состраданием, не оставляющим равнодушным. Какое бы горе он ни пережил, Викар мог разделить его с ним хоть немного, ведь сам познал горе чужой войны, затронувшей даже их небольшой городок. — Возьми, — скрывшись в жилой части дома, он затем вернулся с просторной широкой туникой. — Местные не жалуют твой род, обрёкший нас на страдания, и твои доспехи, должно быть, лишь усиливают эту неприязнь. Какая бы нужда ни привела тебя в наши края, тебе нужно позаботиться о ребёнке. — Ты прав, — ангел устало вздохнул, согласно прикрыв глаза. — Спасибо.       Он сбросил с себя тяжёлую кирасу, наручи и поножи, лишь когда дитя насытилось и задремало. Сделал это с явным облегчением — не то чтобы Викар следил, но наблюдал украдкой, всё ещё удивляясь тому, какому гостю дал приют в своём скромном доме — и облачился в неприметное одеяние, оказавшееся ему почти по размеру. Лишь немного узкое в плечах и без прорезей для крыльев — и ангел магией с лёгкостью исправил это, болезненно выдохнув. Однако облегчение просматривалось во всей его могучей фигуре, и он с благодарностью и признательностью посмотрел на хозяина. — Возьми мои доспехи, господин, — он указал рукой на сложенные у стены части облачения. — На них ещё осталось моё ангельское благословение, пусть даже собратья станут отрицать это. Ты можешь их продать — пусть твой народ питает ненависть к моему, но редкий материал можно дорого оценить; а можешь оставить себе — не смотри, что они так велики, если захочешь их примерить, они будут тебе как раз. И так, и так они принесут тебе пользу. Это единственное, чем я могу отплатить за твою доброту, что ты оказал мне и моей дочери, когда мы наиболее в том нуждались. — Это щедрый дар, сын Эльрата, — Викар удивлённо посмотрел на ангела. — Не станешь жалеть о нём? — Мне больше нет места среди моих собратьев — да и никогда не было, — с тоскливым принятием отозвался тот. — Будущее моё туманно, но оно более не связано с Эльратом. К тому же теперь у меня есть дитя, и я должен заботиться о нём, — он улыбнулся, повторив слова Викара, и человек смутился, опустив глаза.       Белкет наблюдал за ним. Единственный из всех людей, кто сжалился над одиноким ангелом с ребёнком на руках — он видел добросовестную и порядочную душу. Человек проявил милосердие там, где надежда почти угасла, и был добр к ближнему, пусть даже должен был назвать его врагом — ему хотелось отплатить сполна, и Белкет надёжно спрятал невыносимую тянущую боль, полосующую тело, когда незаметно он обратился к магии Света, накладывая последнее благословение на свои доспехи.       Как он и сказал: они принесут этому мужчине пользу, что бы он ни решил с ними сделать. Ведь сострадание никогда не бывает бессмысленным.