Min far

      Риор устало потёр пальцами глаза. Бросил рассеянный взгляд на догорающую свечу, ярко освещающую стол, заваленный какими-то бумагами и свитками. За окном давно сгустилась плотная тьма ночи, и рассеянный взгляд эльфа переместился на окно. Голова соображала с трудом, а потому Риор понял, что лучше ему отложить незаконченные дела до утра — в таком состоянии он едва ли сможет сделать что-то дельное.       Встав из-за стола и забрав подсвечник, эльф покинул рабочий кабинет, выйдя в коридор. Бесшумно прикрыв дверь, он отгородил рукой распространяющий яркий свет огонёк и тихо двинулся в сторону своей комнаты, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить давно спящую Тирис.       Однако проходя мимо двери в комнату племянницы, он уловил раздающиеся из-за неё звуки, похожие на шорох. Остановившись, Риор напрягся и прислушался, подойдя к двери чуть ближе: Тирис иногда мучили кошмары, и он по возможности старался будить её от них.       В этот раз, впрочем, вместо шороха одеяла, который бывал, когда Тирис слишком сильно ворочалась, острый эльфийский слух уловил приглушённые, почти не слышные всхлипы. Риор озадачено вскинул брови и тихо приоткрыл дверь в комнату племянницы, входя в неё.       Тирис, потревоженная вторжением, мгновенно затихла, и Риор заметил, как напрягся кокон из одеяла, в который та была завёрнута. Девочка, кажется, даже дышать перестала, словно пытаясь слиться с окружением, а стоило дяде подойти к ней ближе, как она сжалась, втягивая голову в плечи, отворачиваясь, пряча покрасневшее лицо, и инстинктивно пытаясь стать меньше. — Тирис? — наблюдая за реакцией племянницы, Риор мысленно выругался в адрес матери очень нелестными выражениями. Он постарался как можно более смягчить свой голос, и опустившись на край её кровати, аккуратно позвал: — Милая, что случилось?       Тирис, всё ещё напряжённая и в стыде и страхе пытающаяся спрятаться от чужого внимания, откликнулась не сразу. Риор терпеливо ждал её ответ, не торопя и не наседая, отчего девочка смогла почувствовать себя в эмоциональной безопасности и немного расслабиться. Неуверенно, она повернулась лицом к дяде и посмотрела на него полным затравленного испуга и стыда взглядом влажных, покрасневших от слёз глаз. — Прости, — кусая губы, тихо, она почти не слышно просипела хриплым от долгого молчания и плача голосом. — Я не думала, что ты ещё бодрствуешь и что я буду очень громкой, — девочка вдруг вздрогнула и втянула голову в плечи, зажмурившись. — Я честно пыталась не плакать, — с надрывом отчаяния выпалила она, резко начав вытирать влажные щёки. — Оно само. Я просто... просто... — испуг мелькнул в серых глазах, сменяясь глубоким ужасом, и Риору понадобилось всё его мастерство, чтобы не выдать ту бурю ярости, что поднялась в его груди.       Он потянулся к прикроватной тумбочке, ставя на неё свечу, в то время как сердце в его груди болезненно сжималось от того, что он увидел. В душе бушевал ураган искреннего гнева, но не на Тирис, а на ту, кто довела её до такого состояния. Их с Лин мать обладала воистину авторитарным характером, а вместе с ним — феноменальным умением уничтожать других без малейшего физического влияния, обходясь одним эмоциональным и психологическим давлением. Даже у самой целостной взрослой психики эта женщина умела найти слабые места и мастерски ударять в них так, что это было хуже физических увечий. И она выбрала своей очередной жертвой Тирис — ребёнка, который тем более не мог дать отпор.       Риор заставил себя задавить злость и не дать ей ходу. Низость и жестокость собственной матери для него не была новостью, но печаль и сожаления вызывали те последствия, которые теперь он видел на своей племяннице. Впрочем... свою сестру он уже потерял, лишь немного не успев, чтобы спасти её. Потерять ещё и её дочь он не мог себе позволить. — Иди сюда, — опустившись обратно на своё место, Риор поманил Тирис к себе. Та, глядя всё также испугано, посмотрела ещё и с недоверием.       Дядя смотрел в ответ со спокойным ожиданием, не настаивая и не давя, поэтому справившись с колебаниями, Тирис всё-таки подтянулась к нему. Риор обхватил её за тонкую талию и прямо в одеяле усадил себе на колени. Девочка тихо ойкнула, зажмурившись, но дядя аккуратно обнял её, мягко прижимая к своей груди. — Плакать — не позорно, Тирис, — он успокаивающе погладил её по рыжим волосам, пропуская длинные пряди между пальцев. — Как не позорно смеяться, радоваться, грустить, смущаться, бояться или испытывать другие эмоции и чувства. Ты не должна извиняться за свои слёзы — ни перед кем не должна, — и прежде чем девочка начала возражать, он спросил: — Почему ты плакала?       Риор скорее почувствовал, чем увидел, как смутилась в его руках племянница. Даже через тёплое одеяло ощущалось, как натянулось её тело, а жгучий стыд заставил спрятать лицо на его плече. Дядя снова успокаивающе погладил ребёнка по голове, давая тем самым понять, что всё хорошо.       Тирис отозвалась не сразу. Голос её, очень тихий и глухой, был преисполнен стыда и словно какой-то вины, но Риор всё же сумел разобрать, что она говорила: — Я думала о маме. Я скучаю по ней.       На лице Риора отразилась глубокая печаль. Он столько лет был в неведении касательно судьбы своей младшей сестры, что не смог ей ни помочь, ни хотя бы попрощаться. А теперь мог лишь представить, каково было на душе Тирис, одиннадцатилетнего ребёнка, прошедшей через ад и потерявшей в нём всё. — Я тоже скучаю по ней, — негромко признался Риор, чуть крепче прижав племянницу к тебе. — Это нормально, что ты скорбишь и грустишь. Ты ведь любила свою маму, и потерять её, должно быть, очень тяжело и больно для тебя — это нормально, что ты плачешь, Тирис. Это не то, за что тебя стоит осуждать или ругать. — Но госпожа Йатас говорила, что слёзы — это слабость, — всё также глухо, неуверенно пробормотала Тирис. — Что это противно и жалко — она постоянно ругала маму за это. — Она жестокая женщина, — Риор поджал губу, и голос его прозвучал холоднее, чем он рассчитывал. — Она хотела сделать вам больно. Поэтому она постоянно обманывала тебя. Но слёзы, как и любая другая эмоция, это не слабость. Печаль и боль, как и любое другое чувство, это не слабость. Это не противно и не жалко — это часть каждого из нас. Как лепестки цветка — цветок ведь не может существовать с одной серединкой, верно? — Тогда это уже не цветок, — Тирис осторожно высунула лицо, посмотрев на дядю снизу-вверх. Он опустил на неё тёплый взгляд и улыбнулся. — Верно, — кивнул он. — Для того чтобы цветок существовал, ему нужны лепестки. И каждое наше чувство — один из таких лепестков. То, что ты испытываешь их, — нормально, ведь ты цветок, у которого все лепестки на месте.       Тирис неловко улыбнулась в ответ, а после её губы дрогнули. Глаза снова наполнились слезами, и девочка отчаянно всхлипнула. Риор с ласковой заботой прижал её к своей груди, мягко поглаживая по голове и легко покачивая, позволяя выплакаться и отдать печаль, отчаянно запираемую внутри. Ему определённо предстояла тяжёлая работа убедить и научить Тирис чувствовать и проявлять эмоции, но он не сомневался, что у них всё получится.