Тигр, тигр

У Рамлоу новая проблема. Зовите это навязчивыми мыслями, зовите грезами, превращенными в фиксацию, плевать. Это становится проблемой, он просто знает это. Дело в том, что, понаблюдав за Зимним Солдатом в действии так много раз, действительно начинаешь восхищаться его смертоносной грацией: это словно с благоговением смотреть, как большая кошка убивает добычу. Агент — оружие, и оно опасно. А опасность, о которой прекрасно знает весь Страйк, чертовски заводит. Ему снится танец смерти Агента: разъяренная плоть и сталь в чёрной коже. Ему снится охота — и охотятся на него, а не он сам. Ему снится, как срывается маска, обнажая острые зубы, которые впиваются в его плоть, отрывают кусок. Ему снится пожирающий его Кулак Гидры, и он просыпается с каменным членом. С этого момента всё катится в пропасть. Рамлоу ставит Агента на колени, и тот приоткрывает для него мягкие губы. Он путается пальцами в его волосах и трахает влажный жар рта. Опускает взгляд — и видит его глаза: он видит в них хищника, видит голод и ненависть, и, боги, он может ощутить тонкую цепочку послушания. Её держит то, что он даёт Агенту свободу воли. Он думает — видит, как Агент кусает, сосёт кровь из огрызка члена, будто ёбаный крокодил. Он кончает гораздо раньше, чем предполагал. Он решает попытать счастья. В ту же ночь он опрокидывает Агента на спину. Рамлоу ловит себя на том, что наклонился над этим свирепым, опасным телом, руками ощупывая его смертоносные мускулы и металлическую руку. Тот всё время наблюдает за ним. Рамлоу сжимает его запястья, заводит над головой и удерживает, но Агент мог бы разорвать хватку, даже не напрягаясь, если бы... не хотел, конечно, он не способен хотеть, но если бы верил, что сможет. Эта выученная беспомощность подобна нейлоновому ошейнику на шее льва, который держит поводок. А Рамлоу… он бредит этим, и ему нужно ещё немного попытать счастья. Он говорит ему укусить. Тот подозрительно щурится; это идёт вразрез с программой. Но это прямой приказ. Рамлоу повторяет, сжимая его запястья так, что это было бы угрозой для любого, кто был бы… человеком. Это не человек. Под ним потеет и извивается зверь, чудовище. Он понимает, что предупреждение Рамлоу не представляет никакой реальной угрозы. Во всяком случае, такое. Ему больно с каждым движением бедер, но — ха! Его хватка — всего лишь символ. Но он снова приказывает укусить себя. Со страхом и осторожностью хилой собаки тот впивается зубами в его плечо, а Рамлоу берет ее еще сильнее. — Выше, — говорит он. Его рот движется вверх к шее, и Рамлоу говорит: «Сильнее». Зубы смыкаются, и да, он думал об этом: как Агент разрывает его горло и лакает кровь, рвёт и рвёт, пока Рамлоу не перестает биться, пока он не перестает дергаться, а потом подхватывает его тело, чтобы устроить пир плоти: он — тигр, празднующий убийство и свою победу, ярко-красными полосами размазав кровь по белому и синячно-черному… Он напрягается и кончает с такой силой, что перед глазами на секунду темнеет. Когда оргазм отпускает, яйца кажутся выжатыми досуха, как новая губка. Он отталкивает Агента, чтобы облизать бледную шею и поцеловать в губы, которые, как ему и хотелось, мокрые от крови. *** Командир бросает на него взгляды. (В своих мыслях он — он, хотя Агент и не может объяснить, почему, и знает, что это должно оставаться тайной — дорогой, тщательно охраняемой, крошечной вещью, которой он не должен обладать). Нередко в глазах тех, кто имеет хоть какую-то власть над ним, можно увидеть похоть, и он знает, что нужно тщательно следить, чтобы не быть застигнутым врасплох, когда они решат подчиниться ей. Но в последнее время что-то изменилось. В глазах командира появилось что-то такое, что говорит о не только о похоти, но и желании стать добычей. Это сбивает с толку, и это нехорошо. Агент осторожничает. Следит ещё внимательнее. Он был хорошо обучен распознавать слабости и использовать их, но когда дело касается кураторов, у него на шее висит невидимая веревка. Он должен открыть рот и следить за зубами. Он должен раздвинуть ноги и следить за своей силой. Этот новый взгляд, этот хищный страх и желание, словно отчаянный маяк сигнализирует инстинкту охотника, и он не должен ему подчиниться. Когда он, стоя на коленях, встречает взгляд Рамлоу и видит, как зрачки того расширяются, а на лбу выступают капельки пота, то на мгновение думает, что это он нависает над командиром, а не наоборот. Он не должен подчиняться. Командир причиняет ему боль. Это ничтожная боль. Больше дискомфорт. Агент даже не вздрагивает. Затем он получает команду: «укуси», прямой приказ. Это... это уловка. Испытание. Кураторы часто пытаются обмануть его, проверяют каждый день. Есть правильный и неправильный ответ. Иногда бывают только неправильные. Он не должен кусать. Но приказ звучит снова, и слабые человеческие руки мужчины сжимают его запястья такой хваткой, от которой заскрипели бы человеческие кости… но Агент — не человек. Он позволяет командиру прижать себя к полу и раздвигает губы, осторожно проводит языком по своим собственным зубам и губам так же, как проверял бы безопасность оружия. «Укуси», приказано ему, и он не должен причинять вреда, но должен повиноваться, поэтому широко раскрывает рот и, пряча зубы, прижимается ртом к мокрой от пота коже. «Выше». Он вцепляется в шею Рамлоу, как тигр вцепляется в оленя, и сжимает челюсти. В голове воют сирены, он не должен причинить вреда, но должен укусить. Он кусает сильнее, достаточно сильно, чтобы человек выше (внутри) громко застонал, словно умирающий. И он боится: сердце колотится в груди, и в нём есть что-то дикое, что знает, что он может продолжать, кусать ещё сильнее, и этот человек умрёт здесь, похороненный собственной плотью. Он кусает сильнее, неистовей и продолжает, продолжает, продолжает. Рамлоу всё ещё хватает ртом воздух, когда просовывает руку под челюсть Агента и оттаскивает его прочь. «Отпусти» — ему не нужно говорить словами. Есть что-то неправильное в том, как командир смотрит на него. Он может не знать, что вызвало это изменение, но с первого взгляда узнает страх; и хотя он не должен, он будет помнить и будет наблюдать.