Все мы сумасшедшие

Квартира встретила их вкусными запахами, но Омар, который в любое другое время не устоял бы от соблазна набить щеки чем-то съестным, сейчас быстрым шагом пересек квартиру и скрылся в своей комнате. — Победа? — раздалось от дивана, и Самуэль, зависнувший у порога, повернулся в его сторону. Столкнувшись с внимательным взглядом Гусмана, Самуэль вдруг только сейчас осознал, насколько на самом деле устал от всех переживаний, наполнивших этот день. Он в совсем бездумном порыве прошагал к дивану и тяжело рухнул, садясь вплотную к Гусману. Откинул голову на спинку и не удержался от выдоха. Гусман взял его за руку и переплел их пальцы. Движение это показалось настолько естественным, что Самуэль не сразу сообразил, что произошло. Он просто тупо смотрел на их руки, мозгом понимая, что в этом было что-то неправильное, но, как ни пытался, почувствовать, что это было неправильно, так и не смог. Поэтому просто прикрыл глаза и подчинился судьбе. Они даже не разговаривали. Просто сидели рядом, словно этого им уже было достаточно. А может… и было? Самуэль прислушался к себе, думая о том, что ему никуда не хочется уходить. Он будто провалился в какое-то уютное состояние, наполнившее его с ног до головы, и растворился в нем. «Тебе не хватает тепла», — вспомнилось ему, и сейчас он был готов полностью с этим согласиться. Потому что сейчас ему было очень тепло, и терять это ощущение не хотелось до дрожи. Тишину разорвали урчащие звуки, издаваемые желудком Самуэля. Гусман громко фыркнул, а потом вдруг вскочил на ноги, потянув за руку и его самого: — Время ужинать! Похоже, эта ситуация сильно развеселила Гусмана, потому что он как-то весь встрепенулся, подгоняя Гарсиа к столу, а сам закрутился у плиты, накладывая в тарелки собственноручно приготовленное блюдо. К торжественно поданной еде Самуэль подступался с большой опаской, памятуя, какой хаос тут творился во время его производства, поэтому, отправляя первую ложку в рот, уже морально готовился к тому, что, возможно, она станет для него и последней. Но неожиданно жульен оказался вполне себе съедобным, и он удивленно констатировал: — Хм, сносно. — «Сносно»? — оскорбился Гусман, буравя его возмущенным взглядом. — Мне кажется, тебе стоит поработать над произношением слова «божественно». Самуэль легко рассмеялся. — Ладно, это просто божественно! — с готовностью подтвердил он, уминая блюдо с большим удовольствием. — Не знаю, что тебе вдруг в голову ударило, что ты в повара подался, но из тебя может получиться толк, — он одобрительно кивнул. — Бог мой, положительный отзыв от самого макаронного эксперта! — Гусман приложил ладонь к груди, изображая, насколько он польщен. — Я как будто сейчас три звезды Мишлен получил, не меньше. — Что ж, до звезд Мишлен тебе еще нужно немного дорасти, но я могу предложить тебе свою кандидатуру дегустатора, пока ты будешь совершенствовать свои навыки. — Как благородно с твоей стороны, — ухмыльнулся тот. — Еще бы, — Самуэль поддержал его настроение. — Вот уедешь — кто будет столь же великодушен? Внезапно стало уже не так весело. Они оба уткнулись в свои тарелки, продолжив трапезу в молчании. Практически под ее конец Гусман, наконец, разорвал тишину тихой фразой: — Если ты захочешь, чтобы я остался, я останусь. Самуэль замер, пытаясь в полной мере осмыслить сказанное. Это было настолько не похоже на Гусмана, что он не удержался от настороженного взгляда, пытаясь убедиться, что его собеседник сейчас находился в адекватном состоянии. — Какая разница, чего хочу я? Это твоя жизнь — главное то, чего хочешь ты, — сказал Самуэль, мыслями возвращаясь к сегодняшнему похожему разговору с Омаром. — Тебе лучше определиться со своими собственными желаниями. — Я знаю, чего я хочу, — без тени сомнения ответил Гусман. Он взял паузу, окидывая лицо напротив уверенным взглядом, а потом добавил: — Я хочу, чтобы кто-то сказал мне: «Останься». Самуэль молчал. Он понимал, что тот имел под этим в виду, понимал, почему он говорил это сейчас именно ему, но молчал. Молчал всё время, пока Гусман прожигал его взглядом, пока, в конце концов, тот не опустил голову, пока они не закончили ужин. Всё в такой же тишине они убрались, вымыли посуду и покинули кухню, разойдясь каждый в свою сторону. Самуэль на автомате закончил со всеми вечерними водными процедурами и очнулся только в своей комнате, когда, по привычке чуть было не упав в свою кровать, не заметил Ребеку. Вид спящей подруги привел его в чувство, и он, понаблюдав за ней какое-то время, снова вышел и растерянно присел на диван. Гусман, через время показавшийся из ванной, нашел его всё там же. Окинув одноклассника нечитаемым взглядом, Нуньер спросил: — Спать не собираешься? — Ребека в моей комнате… — Это я помню. А спать-то ты собираешься? — повторил он вкрадчиво, словно разговаривал с ребенком. — Мне негде, — Самуэль всё еще пребывал в растерянности от того факта, что все комнаты в его квартире оказались заняты, а он — хозяин этой самой квартиры, между прочим — остался за бортом. — Спи здесь, — пожал плечами Гусман. — А ты где будешь? — Тоже здесь. — Ну нет… — только начал было Самуэль, как Гусман перебил его раздраженным голосом: — У тебя есть другие варианты? Нет, конечно, можешь рядом с Ребекой пристроиться или к Андеру с Омаром третьим лишним пойти, — от прозвучавших альтернатив Самуэля прошиб пот. — Делай, что хочешь, а я спать, — с этими словами Гусман резко щелкнул выключателем, и гостиная погрузилась в полутьму. Сам он, несмотря на отсутствие света, довольно уверенно нашел путь до дивана и, бесцеремонно кинув на колени Самуэля подушку, улегся на нее головой. Тот хотел было по обыкновению начать возмущаться, но не стал, с удивлением понимая по словам и движениям Гусмана, что тот был по-настоящему раздражен. Он чувствовал, что причина его раздражения крылась не в неожиданном соседстве или необходимости припираться, а в том самом незавершенном разговоре на кухне, оставшемся висеть над ними призрачным напоминанием. Гусмана задело, что он никак не отреагировал на его слова, но, положа руку на сердце, Самуэль совершенно не знал, как на них реагировать. Что он мог сказать? Выполнить просьбу Гусмана? Он не чувствовал, что его «Останься» прозвучит достаточно искренне, да и кто он такой, чтобы влиять на решения в жизнях других людей? Иногда он на свои-то повлиять не мог. Но хотел ли он, чтобы Гусман остался? Прислушиваясь к себе, Самуэль отчетливо понял, что ответом было «Да». Когда он успел привыкнуть к присутствию Гусмана настолько, что мысль о его отъезде отзывалась внутри тоской? Когда тот умудрился прочно обосноваться в коротком списке значимых для Самуэля людей? И может ли быть такое, что раз Гусман ждал от него просьбы остаться, значит, он чувствовал то же самое?.. — Я не могу просить тебя остаться… — через время в гулкую тишину сказал Самуэль. Гусман от его слов не повел ни единым мускулом, но тот знал, что он его слушает. — Так же как не могу сделать тебя счастливым. Извини. Мне нечего тебе дать, — эти слова, ставшие неожиданностью даже для него самого, оказались самыми правдивыми. Самуэль не чувствовал, что ему было что предложить взамен на ту сдержанную заботу, что Гусман дарил ему в последние дни. Черт, он ведь даже готовил для него. Сейчас он знал точно: это было для него. Как и ночные ожидания, ужины, рабочее место в строительной фирме, разговоры, беспокойство. Что Самуэль мог дать ему в ответ? Он вдруг сам понял, что это и было главной причиной того, почему он продолжал отталкивать его раз за разом. Гусман так и не реагировал. Может, всё-таки уснул? Эта мысль заставила Самуэля мысленно усмехнуться: каким же идиотом он будет чувствовать себя, если это откажется правдой. Но через бесконечную паузу снизу всё же раздалось тихое:  — Знаешь, после смерти Марины только один человек вызывал у меня желание двигаться дальше… — …Надия, — выдавил из себя имя подруги Самуэль, не понимая, почему сейчас они вдруг заговорили о ней. — Верно, — безэмоциональным голосом подтвердил Гусман. — Я ходил в школу только ради наших встреч, только ради того, чтобы, заходя в класс, найти ее взглядом и почувствовать себя живым, — он замолчал ненадолго. — Но после того случая, когда я чуть не задушил Поло голыми руками, просто быть живым стало недостаточно. Мне казалось, что я схожу с ума, что в любой момент я могу потерять контроль и натворить непоправимое… И после этого, заходя в класс, я сначала бросал взгляд на Надию, чтобы почувствовать себя живым, а потом на тебя, чтобы знать, что в случае чего ты меня остановишь. Ты стал моим якорем, Саму. Голос Гусмана на протяжении всей речи оставался ровным, словно он не говорил сейчас что-то столь личное, от чего у Самуэля аж перехватило дыхание. Он не думал, что играл в жизни этого человека какую-то особую роль, и такие откровения перевернули всё его представление с ног на голову. Медленно поднявшись с его колен, Гусман откинулся на спинку дивана, повторяя позу Самуэля, и теперь они оба просто сидели рядом на небольшом расстоянии друг от друга и смотрели в самое сердце темноты, сгущавшейся в гостиной. Через время Гусман продолжил: — Ты говоришь, что ничего не можешь мне дать, но, на самом деле, ты дал мне так много, что я, наверно, уже никогда не расплачýсь. Я добровольно прицепился к своему личному якорю самой толстой цепью, и теперь не уверен, что смогу отцепиться… — он как-то едва заметно дрогнул, и телом, и голосом, а потом сказал: — Я просто хочу быть с тобой. В этом был весь Гусман. Он всегда говорил то, что думал, в отличие от Самуэля, который слишком много думал, что говорить. А потом просто молчал. Прямо как сейчас, когда мысли закружились в его голове, перескакивая с одной на другую, и пытались решить возникшую проблему. А сам он чувствовал, что просто устал. Устал от необходимости держать всё под контролем, решать проблемы, с которыми он не мог справиться, и принимать решения, которые ничего не меняли. Устал думать. Неужели хоть раз в жизни он просто не мог сказать то, что хотел?.. — Останься, — тихо выдохнул Самуэль. — Я не смогу один… Его голос надломился, и Гусман резко повернул к нему голову, цепляя пораженным взглядом. Это было правдой. Самуэль не чувствовал в себе никаких сил продолжать влачить свое существование или пытаться наполнить его смыслом. Ему так хотелось просто почувствовать чье-то присутствие рядом, поддержку, заботу, хотелось знать, что он не один. Хотелось тепла. Гусман подался вперед, притягивая его за плечи, и прижался щекой к виску. В его движениях не было и капли неуверенности в том, что он мог понять что-то неправильно, и Самуэль просто позволил ему. Потому что он действительно понял всё правильно. Расслабившись в кольце его рук, Самуэль чуть сполз вниз, устраивая макушку на чужом плече. Тепло. Волны усталого облегчения разлились внутри, позволяя, наконец, немного выдохнуть. Он глянул снизу вверх в лицо Гусмана, и тот поймал его взгляд. Они замерли на какое-то мгновение, а затем Самуэль первым подался вперед. Стук в дверь раздался как гром среди ясного неба. Парни дернулись от неожиданности и столкнулись лбами. — Черт! Кто так поздно?! — практически прорычал Самуэль, хватаясь за голову и вскакивая с места. Стыд, разочарование, неловкость и гнев замешались в одну взрывную смесь, поэтому дверь он открывал рывком, готовый практически наброситься на того, кто в нее постучал. Но что-то в незнакомой девушке, стоящей на пороге, заставило его усмирить свой пыл. Он никогда в жизни не встречал ее, но уже через пару секунд смог безошибочно понять: — Ребекка… — Самуэль, — низким голосом вторила ему та, одаривая тяжелым взглядом из-под густых ресниц. Всё в ней — поза, одежда, взгляд — буквально кричало о ее свободолюбии и неординарности натуры: наверняка, именно это так сильно и привлекло Ребеку к этой девушке. — Что тебе нужно? — Я знаю, что она здесь, дай мне поговорить с ней, — на словах это вроде бы и было просьбой, но по интонациям эта фраза была больше похожа на приказ. Самуэль скрестил руки на груди, показывая свое отношение к этому требованию. — Не слишком ли поздно ты решилась на разговор? — Мне нужно ей всё объяснить, — нервно тряхнула головой та. — Да, Сандра наняла меня следить за своей дочерью, но… то, что было между нами… это было по-настоящему, — глаза девушки полыхнули болью, и она стрельнула в сторону Самуэля ненавидящим взглядом, явно не испытывая восторга от того, что ей приходилось обнажать перед ним что-то личное. — Я должна извиниться перед ней, пожалуйста… Самуэль медлил, глядя в ее лицо, искаженное плохо сдерживаемым отчаянием. — Она спит, — наконец, сказал он, принимая компромиссное решение. — Но завтра утром я передам ей, что ты приходила и хочешь поговорить. Решение останется за ней. На несколько секунд Ребекка впилась в него взглядом, прикидывая, не попробовать ли дожать его сейчас, а потом всё же отступилась. Она была явно недовольна его решением, но другого выхода не видела, поэтому рвано кивнула, шагая обратно за дверь. Она уже было хотела уйти, но притормозила, бросая через плечо: — Может, она рассказывала тебе про прозвища, которые мы дали друг другу? — Да. Добле и… — Унико. Для меня она Унико во всех смыслах этого слова, — сказала она, пристально глядя ему в глаза с каким-то глухим отчаянием, а затем, наконец, отчалила. Медленно прикрыв за ней дверь, Самуэль вернулся к дивану, падая на прежнее место. Нет, не в объятья Гусмана, конечно. Воспоминание об этом заставило его покраснеть. — Ты действительно скажешь Ребе? — первым подал голос Гусман. — Да. Ребекка показалась мне искренней, — задумчиво ответил тот, а затем, развивая мысль, поинтересовался: — Как думаешь, у них есть будущее? — Всё зависит от них самих, но… Думаю, да. — А у Андера с Омаром? — вспомнил Самуэль про вторую пару их друзей, которая сейчас переживала не самые легкие времена. — То, что Андер уезжает, не значит, что он не может вернуться, — пожал плечами Гусман. — Время покажет. — …А у нас? Этот вопрос повис в воздухе. Хоть они сейчас вроде бы и вели общий разговор, но друг на друга предпочитали не смотреть. Практически пересеченная ими черта снова вырисовалась между ними, возвращая к тому, с чего они начинали: к неловкости, к закрытости, к совместному молчанию. К сомнениям. По крайней мере, так думал Самуэль. Гусман же, похоже, подобными мыслями себя не обременял. Он лишь хмыкнул через время и ответил: — Зависит от того, почистил ли ты зубы. — При чём тут… — выпал в осадок Самуэль, а потом память вдруг услужливо подкинула воспоминание об их второй совместной ночевке с этим невыносимым типом. Он, что, действительно ляпнул тогда что-то насчет того, что чистит зубы, только если собирается с кем-то целоваться?.. Самуэль нервно фыркнул, вспоминая об этом, а потом ответил с вызовом: — И что, если почистил? Они непроизвольно обменялись долгими взглядами. А в следующую секунду подались навстречу друг другу. В этот раз было уже невозможно понять, кто из них был первым: они оба дернулись в нетерпеливом порыве, отчего поцелуй получился агрессивным, жестким и немного болезненным. И в этот раз помешать ему не смогла бы ни одна Ребека с любым количеством «ка» в имени. В первый раз в жизни Самуэлю приходилось практически наседать в своих действиях, чтобы сдержать ответный напор, и от этого нового для него опыта сносило крышу. Ему нравилось, что он мог не сдерживаться в своих порывах: глухо рычать, кусать чужие губы или силой притягивать за шею. И на все эти действия получать не менее грубый ответ. Их близость, больше похожая на борьбу двух изголодавшихся по ласке людей, казалось, продолжалась целую вечность, пока Самуэль не разорвал поцелуй, хватая подавшегося следом Гусмана за футболку и силой останавливая на месте. Сам он уткнулся лбом ему в плечо, переводя дыхание и пытаясь собрать обратно в кучку все разбежавшиеся мысли. Слишком... слишком. Тяжело дышавший Гусман зарылся пальцами в волосы на его макушке и так застыл. — Сумасшествие какое-то… — наконец, вымолвил Самуэль. На обдумывание ответа Гусману потребовалась целая минута, по истечению которой он, возвращая себе какую-то часть свойственного ему занудства, изрек: — «Когда вспоминаешь, что все мы сумасшедшие, странное в жизни исчезает, и всё становится понятным». Марк Твен. Самуэль истерически рассмеялся от этих своевременных цитат, которые Гусман умудрялся применять даже в такие моменты. Он поднял голову, легко касаясь ладонью его щеки. Это движение отдавало налетом сентиментальности, и Самуэль сам удивился своему порыву, наполненному сдержанной нежностью. — Что ж, надеюсь, это не правда. Потому что самое странное в моей жизни — это ты, — он одарил Гусмана шальной улыбкой и утянул во второй, уже более адекватный поцелуй. Своей инициативности Самуэль уже не удивлялся. Сейчас, полностью отдаваясь новым ощущениям от прикосновений властных рук, он отчетливо понимал, что к такому исходу был готов уже давно. Наверно, еще с первых шуток Андера с Омаром на тему их подозрительной близости. Но близость эта не была подозрительной, она, скорее, была неизбежной: их и вправду тянуло друг к другу на фоне схожих проблем и перенесенных потрясений. Единственное, что постоянно останавливало Самуэля где-то на подсознании, заставляя раз за разом непроизвольно закрываться от гусмановских попыток сблизиться, так это абсолютное неверие в то, что он будет способен привнести в эти отношения хоть что-нибудь. События прошедших лет, утянувшие его в пучину непрекращающегося ужаса, отняли все силы, желание двигаться дальше и, самое главное, веру в то, что он мог быть кому-то нужен. Раньше, глядя на них с Гусманом, он видел двух до смерти уставших людей, нуждавшихся в чьей-то поддержке, но никогда даже не задумывался, что эту поддержку они могли получить друг от друга. Но почему бы и нет? Сейчас, купаясь в отчаянной ласке и даря в ответ не менее отчаянную любовь, он чувствовал, что где-то внутри, в давно выжженном потаенном уголке его сердца, начинает теплиться зарождающаяся надежда. Может, это всё не зря? Может, в этот раз всё действительно получится?.. Ему до дрожи хотелось в это верить. — О черт… — с такими словами внезапно от его губ оторвался Гусман. Его глаза расширились от шока, а лицо вытянулось от внезапной догадки: — Значит, они точно встречаются!.. Самуэлю потребовалось время, прежде чем до его сознания дошло, что это за «они». — Чтоб тебя, Гусман! — возмущенно выругался он. — В такой момент!.. Он отодвинулся, отпихивая этого несносного человека, а в мыслях клятвенно обещал самому себе, что больше никогда к нему не приблизится. А через секунду уже был вовлечен в их третий лихорадочный поцелуй. Что ж, это действительно заставляло его чувствовать себя сумасшедшим. Но почему-то он был совсем не против.