Целый новый мир

Тонкие пальцы смыкаются на ярко-синем камне моего пояса, чьё-то дыхание щекочет шею теплом и прежде, чем я успеваю обернуться, над ухом звучит тихий смех и давно ставший родным голос. — Научиться называть тебя ангелочком вместо непризнанной мне удалось не сразу, а теперь… Лёгким движением разворачивая меня к себе, Мими скользит пальцами вдоль складок пепельной ткани, касается золотых наплечных украшений, задевает заколку в моих волосах, но, отдаваясь небрежным прикосновениям, я знаю наверняка, что для неё это всего лишь мишура. —… а теперь ты ещё и советница Цитадели, — удовлетворённо хмыкнув, подводит итог Мими, и пусть улыбка у меня получается грустной, я не могу и не хочу её сдерживать. Свыкнуться с новым статусом времени ещё не было, а ту, кто так хорошо меня знает, никакая притворная радость не обманет. Мимолётный отпечаток губ на щеке в знак приветствия — и я, осторожно сложив крылья, делаю шаг к пропасти. Садясь на краю школьной крыши, оглядываюсь в знак приглашения и вновь, как околдованная, гляжу вниз, на подсвеченные дневным солнцем перистые облака. — Значит, — задумчиво тянет Мими, перебрасывая ноги через парапет, чтобы устроиться рядом со мной, — теперь в совете снова будет серафим по фамилии Уокер. Хорошая традиция. Она не успевает закончить фразу, а я уже не вижу ничего перед собой сквозь пелену слёз. Сил плакать в голос нет, и я, беззвучно вздрагивая, утираю глаза краем своей новой мантии, как будто это может что-то изменить. Мими обнимает меня за плечи, зарывается лицом в крылья, поглаживая их у основания, быстро-быстро шепчет слова на незнакомом древнем языке, оставляя поцелуй за поцелуем на висках, щеках и шее. Она словно просит прощения за неловкость своих слов, и хоть я её не виню ни в чём, боль утраты вспыхивает с новой силой, заставляя вырваться из кольца нежных рук. Плакать перед ангелом посвящения было бы глупо и несолидно, но рядом с моей Мими мне нечего стыдиться… и только ей я могу доверить все мысли и переживания. — Наверное, будь мама жива, эту церемонию проводила бы она. Я говорю и глотаю слёзы, не замечая, как Мими сама опускает голову, слегка покачивается взад и вперёд, обхватив согнутые колени. Волосы падают в беспорядке ей на лицо, скрывая его подобно вуали, и голос из-под них доносится глухо и скорбно. — Наверное, будь папа жив, он был бы рад увидеть меня во главе школы. Стыд выжигает во мне все эмоции в эту же секунду: у людей боль часто порождает эгоизм, но так самозабвенно говорить лишь о своей потере я права не имею. Победа далась слишком дорогой ценой, и, пусть у нас двоих не было никого ближе демона Мамона и ангела Ребекки, я всё ещё вижу и других погибших — видела бы даже во сне, если бы они снились бессмертным. Навсегда застывшее тело Геральда на руках рыдающей Мисселины. Стекленеющие глаза Дино, гибнущего в когтях и зубах субантр. Растерзанный труп Люцифера, бросившегося отомстить Мальбонте. И он сам, не сумевший довериться свету. Вижу их всех, и сотни других, погибших в ту ночь под кровавой луной, вижу — и понимаю, что должна научиться их отпускать. Оставлять в прошлом. Должна хотя бы попробовать, если хочу построить будущее… особенно с Мими. Делая вдох поглубже, я бережно беру её за руку, крепко-крепко сжимаю узкую прохладную ладонь и начинаю говорить снова, теперь уже точно зная, как подвести разговор к теме, что преследует меня ещё с нашего давнего воссоединения в школьном лазарете. — Знаю, мы с тобой потеряли их… нашу семью. Знаю, что это может прозвучать странно, но, Мими, я бы хотела… — подбираю слова с усилием, больше всего на свете боясь упустить момент. — Я бы могла стать твоей семьёй. Если позволишь. Она чуть склоняет набок голову, будто не верит, не смеет надеяться, что всё расслышала правильно. Волнение перехватывает мне горло тисками, и в этот миг я уже не героиня войны с Мальбонте, дважды умершая и дважды встретившая Шепфа, не ангел, вступивший в совет Цитадели, а… просто я. Просто Вики Уокер, человек, которого так страшит ответ любимой девушки на признание. И эта девушка не заставляет меня ждать. Не говоря ни слова, не отрывая заворожённого, полного слёз взгляда, она кладёт ладони мне на щёки, вырисовывает на коже хаотичные узоры ногтями больших пальцев и наконец, кивнув, замирает, прижавшись влажным лбом к моему. Мы затихаем так ненадолго, растворяясь в объятиях, а когда Мими вновь подаёт голос, её взгляд уже светится радостным азартом. — Помнишь, что мы обещали друг другу сделать после окончания войны? Не говоря ни слова, я касаюсь её носа кончиком своего. Угольно-чёрные ресницы Мими дрожат в ответ, её дыхание становится рваным, почти горячим, а губы спустя мгновение оказываются в моей власти. Ветер над крышей усиливается, хлещет наши разгорячённые лица, и я вдруг с тихой улыбкой отстраняюсь, не давая снова углубить поцелуй. Заправляю выбившуюся иссиня-чёрную прядку ей за ухо и шепчу, наслаждаясь каждым словом: — Обещания надо выполнять. Словно угадав намёк, Мими не спеша слизывает растёртую мной винно-красную помаду, на миг подмигивает задорно, и вот уже, соскользнув с парапета, летит, распахнув крылья и окликая меня через плечо: — Догоняй! Её звонкий голос тонет в налетевшем порыве ветра и сухом шуршании перьев, но я различаю его, как и бесчисленное множество раз до этого, и устремляюсь следом, в пронзительно-ясное небо. Крылья до последней золотистой пушинки наполнены свободой, движения уже давно не отзываются тянущей болью в лопатках, и, закрывая глаза, я взмываю выше, чтобы потом ловко и безошибочно поймать руку Мими своей. И дальше мы несёмся уже вместе, забыв об усталости, скользя меж парящих в облаках островов, попеременно то вниз, то вверх, пытаемся перекричать ветряные потоки и не можем оторвать глаз от разворачивающихся вокруг пейзажей. Небеса, земля или преисподняя — теперь это уже не имеет значения. Перед нами целый новый мир. Мир, в котором мы всегда будем вместе. Мир, в котором наконец-то всё будет хорошо.