Чёрная слабость

Йорг никогда в жизни не видел столько белых парней. Ну, и девушек тоже. В клубе «Кожа» как будто собрались все арийцы Берлина. Бритые затылки и светлые брови, прозрачные глаза и прямые носы. Подтяжки и подвороты. Потертые джинсы и красно-черная клетка. Из динамиков ревет «Полет валькирий» в панк-обработке, и пахнет как-то… по-родному. Или просто нет обычной вони денеров и карри. — Ёж, это ты? — Макс тревожно заглядывает в лицо. Йорг и сам не уверен. Они пока только в середине зала, а его уже трижды толкали доппельгангеры. С таким же успехом он мог бы снимать своё отражение. Перед выходом из дома они целый час торчали у зеркала. Йорг приглаживал с пенкой виски и по линейке подворачивал джинсы, а Макс, в одной черной футболке с раста-флагом, страдал: — Срань господня, куда я засунул трусы? Почему у меня всё теряется?.. — Ну, не всё, — утешил Йорг. — Если хочешь, возьми мои из запаса. Макс на мгновение задумался. — Ха. Ты очень добр, но я хочу свои долбаные труселя! Ооо! Это какая-то тупость… По правде, Йорг отвлекся, распутывая кожаные желтые подтяжки (подарок отца в минуту пьяной сентиментальности) и не запомнил, чем всё закончилось. После трусов Макс потерял носки, бас-гитару и проездной. Потом нашел бас-гитару, но потерял медиатор. Так или иначе, пришли они вовремя, даже рановато — на сцену только начинают выставлять микрофоны. Коренастый работник в сером комбинезоне собирает барабанную установку и неловко повернувшись роняет хай-хэт. — Ну осторожнее там! — орут из зала. — Сломаешь — жопу тебе оторву! Парень только беззлобно отмахивается. — Приколись сколько народу, — тянет Макс. — Я думал, здесь будет зрителей восемь. Ну, девять. Ай!.. — Кудряшка! — сзади с гоготом дергают его за волосы. — Так, убрал руки, — говорит Йорг, оборачиваясь, чтобы окатить придурка ледяным как снега Крайней Туле презрением… Взгляд наталкивается на широкую грудь в белой майке. Выше на покатых плечах примостилась смеющаяся голова, выскобленная до блеска шара для боулинга (и такая же лаково-красная). — Привет, птенчики! — булькает голова. — Привет, Костолом, — улыбается Макс. — Долечил тубик? Йорг обреченно прикидывает: в расстояние между подтяжками этого голема можно вписать двух Максов. Даже двух с половиной. — …А я еще добавлю! — Макс уже поднабирает слюны, когда со сцены кричат: — Эй, Кость, хватит клеить девчонок, дуй сюда! — Поуказывай мне тут, — огрызается гигант, но послушно топает к двери в углу зала. Йорг и Макс пару секунд стоят молча. Наконец, Макс с трудом сглатывает. — Я не думал, что он, ну, вообще жив. Я его тогда сильно захаркал. — По-моему, всё у твоего Штефи с дядьками будет нормально, — Йорг берет Макса под локоть. — Считай, они уже нашли свою публику. Пойдем домой? — Нет! — Макс яростно сверкает глазами. — Не могу же я пообещать и слиться вот так! Йорг хрюкает, вспомнив уникальный взлет в карьере Сойлента, и Макс совершенно дурацки хрюкает тоже, когда к ним наконец проталкивается высокий рыжий парень в камуфляжных штанах и белой армейской футболке. Правая рука, на вид странно длинная, по локоть в гипсе. — Пришёл! — он толкает кулак Макса и с одобрением кивает на бас у того за спиной: — Ну молодец, не подвёл. — А то! — соглашается Макс. — Это Йорг. И он лютый. — Штефан, — рыжий и ему отбивает пять гипсом. — Для друзей просто Ве. — Очень приятно, Ве. — Кстати, это же Вотан или White Power? — щурится Макс. — Я забыл. — Это Вайднер, — успокаивает Штефан. — Фамилия такая. Будете пиво?

***

После двух бутылок темного нефильтрованного в гримерке всё становится гораздо лучше. Даже равномерный «пумк-пумк» бьет в мозг как-то мягко и почти дружелюбно. — Костолом, — говорит Ве, выглянув в коридор. — Пиздец он ударник, конечно. Йорг тоже смотрит на сцену: зажав в каждой лапе по палке толщиной с ручку от вантуза, тот ритмично опускает их на том-томы. Лицо от натуги сделалось темно-малиновым. — Бейте-тех-кто-отбирает-все-рабочие-места! — скандирует в микрофон мелкий коренастый вокалист, и толпа вяло гудит. — Пиздец, — искренне соглашается Йорг, возвращаясь на кожаный черный диван. Похоже, Макс всё-таки слишком хорошо думал о скинхедах Берлина. Зато Дядьки — Петер «Пе», Кевин и Гонзо — оказались нормальными простыми ребятами, белобрысыми и дружелюбными. Они даже притащили с собой ящик родного франкфуртского дункельвайцена. А ещё — одну сумку пожитков на всех и, зачем-то, кусок стальной арматуры. Его положили на раздолбанный гримировальный столик, как знак торжества пролетариата над прогнившей богемой. — Пригодится, — сказал Петер и подмигнул Йоргу. Все работали на трубопрокатном заводе, а Ве искал работу полегче, потому что надумал жениться («Ну чего я там целый день один буду, и она одна»). За это его ласково звали жаболюбом. Впрочем, выбор друга уважали. — Ну и вот, мы решили напоследок сгонять посмотреть чо-как тут у вас, — объясняет Гонзо. — Типа каникулы. — Отпуска взяли, — Кевин (или Пе — оба в красно-черных футболках «Айнтрахт 1975») — зло харкает на пол. — Все часы за переработку. — А Ве пальцы себе погладил. — Гидравлическим прессом. — Прям накануне. — Но мы всё равно поехали, чо. Йорг понимающе кивает, отгоняя мысли о тех опасностях, которые поджидали его тело на цементном заводе. Всё-таки, киномеханику в этом плане как-то побезопасней… Макс в это время сидит на кожаном пуфе, закинув ногу на ногу, и беззвучно разучивает партии на своем белом басу. По крайней мере, делает вид.

***

— Злые! Дядьки! И-из! Франкфурта! Толпа качается, и Йорга тоже качает — штормит; съемка будет ни к черту, но хотя бы получится звук. Ве и Кевин орут в микрофон: — Пиво! И футбол! За-ни-маем стадион! — и Макс, закусив губу, уверенно играет басовую линию из «TV-Eye». Гонзо на гитаре как-то подстраивается, а Петер, словно отрастив вмиг дюжину рук, лупит по всем барабанам подряд. — Больше пого! Аа! Больше панка! Уу! Все песни у Дядек короткие, секунд по тридцать. Очень удобно. Правда, на радио их не берут. — Наша жизнь — это пиво! Это пиво и футбол! — Это пиво и футбол! — скандирует зал. Йорг продирается сквозь потное месиво, держа камеру над головой. Какие-то девки выскакивают из темноты и виснут на нем, отпадают, и их уносит толпа. Пару раз его утягивают в слэм, один раз роняют на пол — Йорг еле успевает вытащить камеру из-под чьих-то мартенсов с железными носами. — Фистни! Капиталиста! — рычит Ве и яростно тычет в воздух белой культей. Макс играет теперь из «I Wanna Be Your Dog». Короткие кудри прилипли ко лбу, пот стекает ручьями. Йорг снимает его сбоку, с расстояния в метр, повиснув на барьере у сцены. — ЗЛЫЕ ЛЮДИ! ЗЛЫЕ ПЕСНИ! ОЙ! ОЙ! ОЙ! — лают хором Ве и Кевин (или это Пе, Йорг их все еще путает). Вдруг Макс поднимает взгляд от струн и замечает его. Улыбается и подмигивает, мол, дуй сюда. «Нет, как же…» «Дуй!» Йорг мотает головой — и оглядевшись в поисках охранника, запрыгивает на сцену. Была не была! Он наставляет камеру Максу в лицо, и тот, высунув длиннющий язык, лижет собственный подбородок, как Симмонс — а потом смачно слюнявит гриф. Толпа улюлюкает. Йорг, щурясь от яркого света, бредет дальше — Ве и Пе (или все-таки Кевин?) сделав страшные глаза кричат ему в объектив что-то про девок и жаб, и в них тут же прилетает парой пивных бутылок и лифчиком. Бутылки Йорг отправляет обратно, а лифчик — белый, вкусно пахнущий лавандовым мылом — кидает Максу, и тот прилаживает его на голову словно шлем авиатора. — Ой! Ой! Янки — домой! Йорг делает два шага назад назад… но вдруг что-то хрустит, и на пол валится проклятый хай-хэт. Кевин (допустим) принимается в два раза отчаянней лупить по оставшимся барабанам. Зал вопит. Йорг пытается приладить трехногую стойку на место, но задевает тарелки. — Ебошь! — кричат в зале. — Ебо-ошь! Макс оборачивается. На миг глаза его расширяются в недоумении. А потом он срывает бас-гитару с ремня. Заносит над головой, словно молот — и крушит об установку. От треска закладывает уши, Кевин вскакивает как ужаленный, но Макс ему кивает: давай! И тот, ухмыляясь, втыкает палочки в бас-барабан. Толпа неразличимо орет. Гонзо, секунду подумав, швыряет свою гитару об пол и начинает прыгать на звукоснимателе. Ве и Петер дерутся микрофонными стойками, а Йорг, стряхнув оторопь, выбирает какой-то из барабанов помельче и с ноги отправляет в зал. Люди лезут на сцену. Девочка в белой рубашке показывает Йоргу фак, и тут же целует в живот. Йорг только и успевает потрепать её по русой головке, и его снова несет в круге моша. Макс повис на отвесной стене: — Ой! Ой! Дестрой! — скандирует он в микрофон — и падает вместе с куском штукатурки. Йорг кое-как спрыгивает в зал, держа камеру на плече. Но толпа стекает за ним — видимо, избрав предводителем. Мокрые тела, орущие счастливые лица… И Йорг вместе со всеми несется в бешеном хороводе-циклоне. В центре его добивают барабаны, и над головами пеной на волнах болтается Макс.

***

Кажется, пол-зала набилось в гримерку. Все оживленно галдят, курят, кто-то принес еще ящик пива, на этот раз — берлинского светлого. По сравнению с франкфуртским, конечно, моча. Но главное ведь, как известно — готовность поделиться с друзьями. — Ну ты и правда лютый, — говорит Ве, и Йорг пожимает плечами: — Вы тоже! Он наконец-то снимает камеру с затекшей руки и берет подмышку — всё равно пленка кончилась. Жаль, не вставил новую кассету, но кто же знал, что будет такое! Девочки со стрижками челси окружают Дядек, покрасневший Гонзо, на правах гитариста, черкает маркером автограф на груди какой-то блондинке… Растрепанный Макс сидит на подоконнике, в белом лифчике поверх футболки, и с наслаждением затягивается сигаретой. Йорга коробит: уже полгода Макс не курил. Но это неважно. Йорг пробирается к нему, тоже садится спиной в темноту. — Как ты? Макс прикрывает глаза и выпускает дым тонкой струйкой. — Заебись. — А потом наклоняется к уху Йорга: — Спасибо тебе, — и коротко, быстро целует в шею. И Йоргу абсолютно сейчас наплевать, если кто-то увидит. Он шутливо бодает Макса в висок: — Пошли домой? — очень хочется увидеть Макса в этом лифчике и без футболки… К ним подскакивает Кевин (все-таки Кевин) и тараторит: — Вы, конечно, даете, совсем бешеные вообще! — Прости за установку, — на всякий случай говорит Йорг, слезая с подоконника. — А это не наша, — отмахивается Кевин. И вдруг понимает: — Это же прошлой группы. Нам дали погонять. — Что?.. — Пхех, — Макс выпускает еще облачко дыма. — Костолом, — Кевин чешет белую голову. — Блядь. — Вот он лошара, — ржет Макс. — Что грустим? — подходит к ним Ве с бутылкой в левой руке. В этот момент дверь распахивается. В проеме видно огромное тело, голова пока за притолокой… — Костолом! — проносится по комнате. — Где они?! Где эти глист и цыганочка?! — Пошли домой, — быстро говорит Макс, открывая окно. Стекла дребезжат от низкого рева: — Стоять, Эсмеральда! Кому говорю! Люди падают как сбитые кегли — между ними тяжелым шаром идет Костолом, надвигается красной громадой. — Бежим, — шипит с подоконника Макс. Но Йорг не двигается с места. Спину обдает уличным холодом. — Вы!.. — Великан уже в паре шагов, нависает, от него пахнет железом и потом. Макс дергает за рукав: — Ну же! Ёж! — Я задержу, — Кевин берется за арматуру. — Беги. Йорг мотает головой — всё-таки, он виноват, ему отвечать, — когда случается странное. Ве заводит локоть назад, а потом как будто выстреливает из арбалета. Его покрытый гипсом кулак бьет Костолома под грудь, и тот валится навзничь с глухим глупым «ик». Все молчат, не веря глазам. Кто-то нервно смеется: — У тебя что, суставы титановые? — Адамантиевые, — огрызается Ве. Костолом лежит, не дыша. Наконец, глаза открываются, мутно-тупые от злобы. Он сипло втягивает воздух, рычит уголком рта, как больная собака… — Пока, парни! — Макс хватает косуху и спрыгивает в темноту за окном. Йорг — за ним; первый этаж, асфальт небольно отдает в ноги. На голову тут же падает его куртка (спасибо Кевину. Или Пе). — Лезь наверх, — шепчет Макс. Йорг не понимает, и тогда Макс подпрыгивает и сам, первым, начинает взбираться по узкой пожарной лестнице. Йорг лезет следом. Ледяной металл обжигает ладони. Он невольно косится под ноги, на уходящие шпалами ступени, и мир тут же принимается плясать и кружиться. Тогда Йорг смотрит вверх. И видит, что модный разрез на максовых джинсах, который он лично заштопал две недели назад, сверкает шире прежнего. И что трусы сегодня Макс так и не нашел. Вдруг ночь пронзает хриплый рев. Костолом внизу вывешивается из окна и орет: — Я с вас шкуру сдеру! Вам больше не жить! — Ха, — Макс замирает, и Йорг утыкается лбом в его правый ботинок. — Выпотрошу и сожру нахер! И мамок ваших отжарю! — Э-эй, — возмущается Макс, готовый уже лезть обратно. Йорг на всякий случай придерживает его ногу. — В общем, вы трупы! — завершает Костолом и зачем-то закрывает окно. Стена дрожит от хлопка. — Мы едем в Танжер, походу, — ржёт Макс. А вот Йоргу совсем не смешно. Он опускает голову. По улице с гулом проходит пара грузовиков. В кузовах бугрятся черные пакеты, до Йорга доносится сладкий запах подгнившего мусора. — У меня идея, — говорит Макс. И, оттолкнувшись от стены, прыгает вниз.