Подозреваемая

Насколько хорошо мы знаем других людей? Узнаём ли мы их когда-нибудь полноценно? Или только ту сторону, которую они разрешают нам узнать? Чеён держит в руках материалы дела, до сих пор находясь в непонятной прострации. Она не может поверить в прочитанное, не может собраться с мыслями, поскольку всё это — разительно отличается от настоящего характера Юнги. По крайней мере, от того прокурора Мина, которого прокурор Пак знала и которому без оглядки доверяла. Здесь должно быть другое разумное объяснение. Просто должно быть! Как он мог не счесть подозрительным тот факт, что Чой Джан Ди подавала заявление о групповом изнасиловании, а затем его забирала? А после, спустя почти четыре месяца, написала новое, только на этот раз с сокрушающими подробностями? Чёрт, да даже неоперившийся стажёр-практикант без должного опыта признал бы, что многое в этом деле выглядит подозрительным. Чеён снова пробегает глазами по тексту, чувствуя собственное отвращение к лучшему другу и выкатывая огромное — просто невероятных размеров — сопереживание молодой девушке. Каждое слово потерпевшей искрится болью и жаждой отомстить, жаждой призвать к правосудию тех негодяев, что измываются над ней, а позже забирают самое сокровенное. Её дитя. Прокурор Пак ощущает, будто история Джан Ди погружает саму Чеён в ситуацию трёхгодичной давности. Воспоминания до сих пор причиняют неистовую боль; от них грозится начаться истерика, наступающая на пятки трезвому сознанию, а перед глазами всплыть образ перемаранных в крови ладоней. Низ живота спазмировать тягучим дискомфортом и слабостью, неистовой вялостью охватить всё тело. Нет! Если она ещё раз переживёт нечто подобное, прокурор Пак этого не вынесет. Воздух спирает из лёгких. Воспоминания Чеён как-то стремительно смешиваются с рассказом Джан Ди. Прокурор Пак внимает её горечи, без оглядки проецирует всё на себя и глотает горькие слёзы. Пострадавшая Чой переносит слишком тяжелые испытания для своих двадцати с хвостиком — смиряется с тем, что её существование больше никогда не будет прежним, решается принять ребёнка от насильников, привязываясь к нему всем сердцем, и, в конце концов, остаётся одна. С отобранной надеждой на будущее, без той крупицы, которую, по идеи, должна была ненавидеть, но в которую героически влюбляется и с которой хочет разделить всю оставшуюся жизнь. Чеён хватается за телефон с целью набрать мужа, уехавшего вместе с Чонгуком и Лисой по адресу, указанному в качестве места проживания пострадавшей Чой, однако вовремя останавливается. У Чимина всё нутро просквозит болью, если он увидит жену в подобном состоянии. А прокурору Пак меньше всего нужна поддержка, цена которой — душевное равновесие адвоката Пака; Чеён отбрасывает бесполезное устройство куда-то за подушку, попутно с грохотом роняя на пол злополучную папку. Господи, ей так садко и страшно, что она попросту не понимает, что делать дальше? С этим бесконечным чувством тревожности, саморазрушения и осознания собственной никчёмности. Юнги ведет это дело в параллель времени, когда Чеён восстанавливается после операции. Когда он приходит к ней в больницу и выслушивает пугающие суицидальные мысли, когда берёт за руку и уверяет в том, что впереди её ждёт насыщенная и красочная жизнь. Когда навещает дома, принося еду без глютена из веганского кафе, когда падает на диван и составляет компанию на киномарафоне «Властелина колец», поскольку Чимин занимается каким-то необычайно важным клиентом. Прокурор Мин ведь знает все мысли Чеён о детях, о потерях — даже то, что прокурор Пак не рискует донести до мужа или Чонгука, поскольку признание прозвучит слишком мрачно и пугающе. Не для их нежных ушей; но вполне приемлемо для Юнги, повидавшего и не такое дерьмо за свою — пускай и недолгую — профессиональную практику. Знает и, чёрт возьми, оправдывает гребаного Чон Хосока и его паршивых дружков за совершенные злодеяния! Почему, Юн? Чеён растирает предательские слёзы и осторожно притрагивается к разлетевшимся по полу документам. Она поднимает фотографию пострадавшей Чой — ещё такой юной особы — и отрицательно мотает головой, в знак непонимания. Джан Ди перед ней слишком чистая, слишком молодая и красивая; с очерченными скулами, зацелованными солнцем щеками, на которых красуется россыпь натуральных веснушек. Как кто-то, выглядящий столь добро и невинно, может заниматься проституцией? Ещё и в таком грязном месте как «Атласная лента»? Эта полосатая кофта… Этот талисман с половинкой сердца… Почему они кажутся мне знакомыми? Прокурор Пак цепляется за остервенелую попытку собраться. Она с неохотой признаёт, что это дело с каждой новой деталью становится всё сложнее и сложнее вести. Чеён чувствует хаотично бьющееся сердце и берёт в руки планшет, надеясь перевести внимание на нечто менее драматичное и саднящее. Это не она. Это не её история. Обычно у прокурора Пак хватает мужества и закалки не пропускать подобное через себя, однако… Сейчас просто время особое, более деликатное. Чеён дрожащими пальцами нажимает на строку поиска, намереваясь вбить какую-нибудь отвлекающую глупость, — по типу ютуб-видео с мяукающими котиками или с собачками, играющими с бабочками на заднем дворе — когда её прошибает осознание. Почему полосатая кофта и талисман кажутся такими знакомыми. Прокурор Пак сглатывает ком тревоги, судорожно клацая ногтями по экрану и набирая букву за буквой. Длинный ползунок загрузки проезжается под графой с адресом сайта, после выдавая двести тринадцать результатов по запросу: «открытие здания фармацевтической компании B&V». Чеён неосознанно кладёт руку на живот, словно защищает своего малыша от всего негативного спектра информации в интернете. Она неуверенно нажимает на первую ссылку, а затем переводит взгляд на сообразительно расположившуюся в углу планшета фотографию. Русые волосы, джемпер и бижутерия на тёмной длинной цепочке. Всё это она уже где-то встречает. И точно в подтверждение слов юриста, в представшем окне статьи, пятимесячной давности, всплывает искомый снимок. Прокурор Пак невольно закрывает глаза ладонями, отбрасывая гаджет в правую часть дивана, как только понимает, что всё это значит. Бумажное изображение двадцатитрёхлетней Чой Джан Ди, тем временем, так некстати, улетает под кофейный столик, приземляясь на ковёр рубашкой вверх. Окровавленная рука в полосатой кофте, разжавшая в ладони пресловутую половину сердечка. Спутанные на концах светло-коричневые локоны, выглядывающие из-под белого настила. Джан Ди кончает жизнь самоубийством спустя семь месяцев, в ночь перед официальным открытием здания фармацевтической компании B&V. После того, когда закон — её последняя надежда на справедливость — прогибается под уродами, превратившими жизнь молодой девушки в Ад. И Юнги им помогает в этом. Точно самолично подталкивает погибшую Чой к краю новостройки. Чеён знает, какого это — быть буквально в шаге от пропасти. Она существует с подобной мыслью уже долгое время, и поэтому сейчас, думая о спрыгнувшей с высотки Джан Ди, прокурор Пак лишь надеется, что та находится в лучшем мире. В мире безмятежности, избавленная от людской горечи и проблем; в мире, где подобный ужас априори не может произойти. Прокурора Пак от красочных картинок, которые дорисовывает её воображение, начинает неистово мутить. Она представляет неестественно лежащие конечности на асфальте, вывернутые и недвижимые, море крови, окрасившее сизое покрытие в алый. Неживой затуманенный взгляд, не несущий никакого умиротворения — лишь запечатавший последние мгновения страха, агонии и душевных мук. А затем представление сменяется раздирающим воспоминанием о Юнги — бездвижно валяющимся на дне бассейна, подобно забытому манекену. Его серое лицо, мертвые губы и… На большее Чеён не хватает, она срывается и галопом устремляется к раковине на кухне, — ближайшему доступному источнику — позволяя взбунтовавшему желудку выпустить всё содержимое наружу. Рвота царапает горло, руки обхватывают низенькие металлические бортики, в попытке сохранить равновесие. Глаза щиплет от слёз. На какой-то миг прокурор Пак даже жалеет, что не находится в искомом забвение вместе с ними. Потому что чем глубже она вникает в происходящее, тем сложнее получается абстрагироваться от собственных Дьяволов, завлекающе шепчущих о вечном успокоении. О том, что совсем скоро они заберут её с собой.

~

— Держись за нашими спинами, — предупреждающе сообщает Чонгук, когда Лиса вдогонку взбирается по ступенькам, едва поспевая за резвыми юристами. Она поправляет темную чёлку, лезущую в глаза, и хватается за гладкие перила. — Если что — сразу беги. Легко сказать. С таким марш-броском в семь этажей у меня никаких сил на побег не останется! — Этого с большой долей вероятности не понадобится, — отвечает Чимин, окидывая запыхавшуюся подозреваемую беглым взглядом, и немного притормаживает. У него и самого дыхание сбивается в черти что; адвокат Пак буквально слышит, как друг мысленно твердит: «это всё из-за твоей пагубной привычки, хён» и «если бы ты каждое утро ходил на пробежку, то, может быть, не чувствовал бы себя как восьмидесятилетний старик, хён». — Мы не собираемся никого обвинять вслепую. Для начала просто поговорим, разузнаем обстановку. — Если Джан Ди и её сводный брат решили устроить месть и убрали троих, то чего им стоит убрать нас? — не унимается обычно хладнокровный адвокат Чон. Чимин едва сдерживается от того, чтобы приструнить неожиданную чонгуковскую взволнованность и гипердокучливость. — Лиса, лучше бы тебе было остаться в машине. — Но так я... Я-х не смогу его опознать! — возмущается Манобан, останавливаясь на последней ступеньке перед лестничной площадкой из трёх квартир. Она практически заваливается на пол от усталости, но благо под копчик подворачивается стык из перил. — Квартира семьдесят два, правильно? — Да. — Адвокат Чон кивает, а затем с усмешкой уставляется на приходящего в себя друга. Тот опирается руками о колени и опускает голову вниз. — Хён, ты жалкий. Чимин издает хриплый смешок, разглядывая самодовольного Чонгука. Правый уголок губ чуть-чуть приподнимается, пока адвокат Пак указательным пальцем утыкается прямиком в грудь собеседника. — Ты. Тоже, — и ничего остроумнее у юриста сообразить не получается. Однако с хитрой надменностью Чимина даже это изречение звучит как фаталити. Адвокат Чон тускнеет, пока Лиса усиленно пытается спрятать улыбку за тоненькой ладошкой. Отходит в сторону, приглашая выпрямляющегося Чимина — что к тому моменту уже переводит дыхание — первым постучаться в искомую квартиру. Нервно взъерошивает волосы на затылке. Адвокат Пак покачивает плечами вверх-вниз, усердно сбрасывая с них скопившееся напряжение, и уверенно зажимает круглую кнопку звонка. Спустя несколько секунд, за обшитой дерматином дверью слышатся суетливые шаги и чьё-то сдавленное мычание. Замок, давненько не смазываемый маслом, противным скрежетом проезжается по ушам компании. Манобан непреодолимо морщится, а после — быстро натягивает на лицо маску приветливости, поскольку в проходе появляется тучная женщина в возрасте. — О, здравствуйте, — произносит она тонким голоском, а затем оценивающе пробегается по юристам и подозреваемой, что не ожидают встретиться на пороге с кем-то старше сорока, — надеюсь, вы не на троих квартирку-то подыскиваете. Я с молодёжью дружу, но все эти свободного типа отношения, не поддерживаю. Лиса обомлевает, неосознанно делая шаг ближе к Чонгуку. Так ей лучше всего удаётся осмотреть хозяйку квартиры, да и в целом ощущается как-то защищённее. Юрист сразу разгадывает намерения подозреваемой и ответно разворачивает корпус. Тем самым предоставляя Манобан отличный обзор на происходящее, но всё ещё отделяя её от остальных обитателей лестничной площадки. — Здравствуйте. Я — адвокат Пак, а это мой коллега, адвокат Чон, — ёмко представляется Чимин, ладонью указывая на себя и на подле расположившегося друга. — Мы бы хотели поговорить с семьей Чой. Они здесь проживают? — Хосу, кто там? — слышится грубый бас из дальней комнаты, едва перебивая громко кричащий телевизор. — Новые жильцы пришли хату смотреть? — Та не, — отвешивает хозяйка квартиры, как ни в чём не бывало, — легавые. Это что ещё за оскорбления? — Не «легавые», а адвокаты, — дерзко поправляет женщину адвокат Чон. Лиса пытается считать его мнение по поводу происходящего, но натыкается на привычную отчуждённость. Может… Может ли она сказать, что у Чонгука просто рабочее выражение лица такое? — Г-у-к, — сквозь стиснутые зубы, членораздельно цедит адвокат Пак. Он знает, что адвокат Чон — с прокурорскими замашками, прописавшимися в ДНК — совершенно неисправим. Как верно однажды подмечает миссис Чон: «прям весь в отца». — Простите его. Плохой день. Хотя я бы никогда не стал грубить женщине с такими прелестными карими глазками. Чонгук едва ли свои прелестные карие глазки не закатывает от беспрецедентной выходки Чимина. Чтобы расположить трудного клиента к разговору, адвокат Пак частенько прибегает к технике льстеца: отвешивает редкие, но цепляющие комплименты. На которые, конечно же, все покупаются. Потому что кто не поверит обаятельному засранцу? — Ой, ну не стоило… Хотя многие говорят, что у меня кошачий взгляд. — И щёки хозяйки квартиры становятся пунцовыми от смущения — Лиса, честное слово, пытается разглядеть из-за тех нашумевший изысканный взгляд, однако всё безуспешно. — Так что ты там хотел узнать, голубчик? — Чё за голубчик? — вновь звонко звучит ныне знакомый мужской голос. — Завались. Ясно же, что не про тебя. Высокие отношения. — Мы хотели бы узнать немного о мисс и мистере Чой. Они здесь проживают? — поспешно проговаривает Чимин, надеясь выудить нужную им информацию как можно скорее. Они не располагают лишним получасом, который можно было бы потратить на семейные разборки. — Может, комнату снимают? — Так я уж больше полугода их не видела. С тех самых пор, как они съехали. — Женщина облокачивается на дверной косяк, складывая руки на груди, и стягивает полотенце ниже. — А что? У них проблемы? С виду-то ребятки приличные. — Простите, данную информацию мы не уполномочены разглашать, — грубо отвешивает Чонгук, взирая женщину перед ним с большим недоверием. — Вы можете сказать точную дату, когда они выехали? Лиса подмечает враждебный настрой в движениях хозяйки квартиры и спешит многозначительно ткнуть адвоката Чона в бок. Тот, каким-то неведомым образом, сию же секунду улавливает намёк. — Пожалуйста? — Первого декабря. После них сразу же заселились другие жильцы, — женщина прыщет надменностью, чувствуя себя безоговорочной главой ситуации. Как жаль — она не сознаёт, что давненько попалась на закинутую Чимином удочку. — Думаю, мисс Чой отправилась жить к своему парню. — Парню? — как попугай повторяет адвокат Пак, облокачиваясь на стенку, прямиком над низенькой хозяйкой квартиры. Женщина уже от льстивого взора млеет, а от недюжинной заинтересованности в своей персоне так вообще готова разболтать все правительственные тайны. — Да-да… Последние несколько месяцев она даже не ночевала дома. Её брат говорил, будто у неё кто-то появился. А ещё, однажды, она забыла в ванной комнате свой медальон в виде половинки сердца. Там было выгравировано «Сунан». Предполагаю, так зовут её возлюбленного. — Спасибо за информацию, — ехидничает адвокат Пак, выпрямляясь в спине. Он оглядывается на повеселевшую Лису, явно поражённую его профессиональными уловками, и на привычно осуждающего Чонгука. — Вы не представляете, как нам помогли.

~

Когда дверь в дом адвоката Пака открывается, троицу встречает пугающая тишина. Чимин, конечно же, приветственно отвешивает: «Ён-ни, мы вернулись», однако, к его изумлению, не получает даже слабого мычания в ответ. Он быстрее остальных всовывает ноги в махровые тапочки, отбрасывая ботинки со смятыми задниками в сторону, и спешно устремляется вглубь комнат, пока Чонгук и Лиса копошатся в коридоре. — Наверное, прокурор Пак куда-нибудь ушла, — пожимая плечами, предполагает Манобан, неловко пошатываясь на месте. Её левая нога согнута в колене и направлена вверх, отчего сама подозреваемая раскачивается подобно дереву на ветру, пытаясь пальцами вцепиться в тонкие шнурки. Лиса забавно прыгает на месте, едва не поскальзываясь на входном коврике; к счастью, её останавливают широкие ладони Чонгука, железной хваткой окольцовывающие женскую талию. — Вряд ли Чеён куда-то ушла. Скорее просто уснула. — И адвокат Чон даже бровью не ведёт. Пока подозреваемая смущённо нагибается, пятой точкой упираясь ему в район чуть ниже подвздошной кости. Предательский узел на кедах никак не хочет расшнуровываться, в итоге заставляя мучительно извлекать ногу через узкое отверстие. Манобан победно ступает на пол, выпрямляясь, и случайно укладывает затылок на напряженную грудь Чонгука. Неужто специально выпятил мускулы? — Милые носочки. Лиса, не раздумывая, кидает взгляд на пальцы ног, спрятанные под тканью, на которой красуется весёлый квинтет из мультяшных котиков, и потягивается за гостевыми тапочками. Она готова сквозь дорогой линолеум провалиться — подозреваемая и без того выглядела в глазах адвоката Чона чокнутой, так теперь ещё и закрепила за собой звание «поехавшее дитё». — Они были по скидке. Может, я ему понравлюсь хотя бы за умение экономить… Чонгук тихо смеётся — наверно, подумывая, что это шутка. Спойлер, это не так — и отстраняется, как ни в чём не бывало. Держит путь внутрь просторного дома адвоката Пака, заворачивая за угол и предоставляя Манобан возможность скинуть бурлящие эмоции. Лиса пару раз неслышно, и весьма небольно, прикладывается лбом по шкафчику в прихожей, приказывая себе «сначала думать, потом говорить», а после — отправляется вслед за юристом. Однако она и десяти шагов не успевает сделать, когда натыкается на замершего между смежной кухней с залом адвоката Чона. Тот играет в переглядки с встревоженным Чимином, что, в свою очередь, опускается на корточки к мирно посапывающей Чеён и опрятно сложенным материалам дела. Вот только всё лицо прокурора Пак припухает от слёз и пучок из волос практически распадается; сама Чеён прячется в мягком плюшевом пледе, поджав туловище к коленям. У края дивана стоит пустое пластиковое ведро — наверняка на тот случай, если ей станет плохо. Адвокат Пак осторожно поглаживает щеки супруги, избегая ссадин, и подсматривает за тем, как пушистые ресницы медленно начинают дрожать. — М-ни? — сонно мямлит прокурор Пак. Приподнимается на локте и жмурится, демонстрируя ребристый рисунок, оставшийся на половине лица, что соприкасалась с подушкой. — Вы… Вы уже вернулись? — Да, солнце, — заботливо отвечает адвокат Пак, мягкой улыбкой оттеняя просящееся наружу беспокойство. — Тебе было плохо? — Немного, — уклончиво сознаётся юрист. Она без сил возвращается обратно на подушку, вытягивая руку, дабы поправить запрятавшийся под пиджаком уголок белой рубашки мужа. — Мы с Лисой пока сделаем чай, — раздаётся откуда-то с боку. И Чонгук безапелляционно держит путь на кухню, предоставляя паре искомое уединение и вынуждая подозреваемую поплестись за ним. В прямом смысле слова — он хватает её за запястье, утягивая в сторону просторной комнаты с холодильником. Манобан испытывает странную обеспокоенность за прокурора Пак — неужели ту так подкосил сегодняшний спор? Возможно, адвокат Чон и впрямь сказал нечто колкое, нечто, что заставило ледяную леди расстроиться. Или это всё из-за Мин Юнги? Вдруг он был ей кем-то больше, нежели «просто» друг? Глупости… Не могла ведь прокурор Пак изменить адвокату Паку… Или могла? — Будешь чай с мелиссой? — Угу, — согласно мычит Лиса, глазами следя, как Чонгук достаёт стеклянный френч-пресс и закладывает в него несколько ложек вьетнамского чая. Тот он предусмотрительно вытаскивает из ближайшего шкафчика. И хотя адвокат Чон совершает исключительно базовые вещи, подозреваемая позволяет себе насладиться его хозяйственностью. По крайней мере, думать о Чонгуке и его husband material* намного приятнее, нежели о мёртвых юристах, убийствах из мести и свободе, которая висит у Манобан на волоске. — Я же так тебя и не поблагодарила, — неожиданно разрушает тишину Лиса, пододвигая чайник ближе и начиная поднимать тонкий длинный шток. От всего расследования у Манобан голова кругом идёт. Ей хочется хотя бы на пару минут отвлечься от дела Джан Ди и поговорить о чём-нибудь другом. — За что? — За то, что сегодня вступился за меня. Подозреваемая боится взглянуть на домовничающего на чужой кухне адвоката Чона, а посему наблюдает за маленькими белыми цветочками. Те забавно всплывают на поверхность каждый раз, когда пластиковый круг пресса взмывает вверх. — Это было необязательно, но я оценила. Нечасто кто-то считается со мной как с равной, так что… Ещё раз спасибо большое. — Тебе не за что меня благодарить. Я, конечно, разделяю скептицизм Чеён, но я так же понимаю, как тебе обидно слышать подобное, — признаётся Чонгук, выставляя четыре керамические чашки и усаживаясь на один из барных стульев, ранее придвинутых к столешнице. — На самом деле, это мне стоит извиниться за своё мудачное поведение. Просто… Поначалу, в видения было сложно поверить. Для меня они и сейчас остаются чем-то нереальным, но как-то же ты узнала про счёт в футболе или про связь Чон Хосока с Мин Юнги и тем убитым сыном бизнесмена. — Так значит, сейчас ты мне веришь? — с воодушевлением интересуется Лиса, отрываясь от притягательных чаинок и встречаясь с улыбчивым адвокатом Чоном. Подозреваемая ненароком подмечает, как прелестно очерчиваются щеки на мужском лице даже при небольшой ухмылке, а левая бровь самопроизвольно приподнимается вверх. Слегка. Манобан кажется, что в такие моменты Чонгук похож на милого кролика, успешно укравшего морковку из соседнего огорода и — заодно — её сердце. — Не стопроцентно, но да. Я тебе верю. — Адвокат Чон осторожно перехватывает френч-пресс, пальцами соприкасаясь с руками Лисы, как ни в чём не бывало. Для подозреваемой сегодня слишком много тактильного взаимодействия; ей начинает казаться, будто Чонгук пользуется любой возможностью, дабы до неё дотронуться. Но Лиса быстро одергивает предательскую наивность. Что за вздор? Нельзя принимать любое проявление вежливости за любовь. Но, чёрт, как же ей хочется, чтобы её глупая самонадеянность оказалась права! — Чонгук, Лиса, — негромко окрикивает парочку Чимин, вынуждая их абстрагироваться от интимного уединения и взглянуть в сторону зала. В руке адвоката Пак виднеется планшет с большим количеством текста на экране и фотографией зеркальной высотки. — У нас появилась новая зацепка.

~

Чеён думает, что ей было бы спокойнее, если бы Чимин просто уехал вместе с Чонгуком и Лисой в «Атласную ленту». Однако адвокат Пак настаивает присутствовать на скрининге: он хочет поддерживать супругу, сжимать её руку и вместе проходить через все этапы, как и полагается семейной паре. Любая другая мамочка просто верещала бы от радости, — обычно будущих отцов на такие процедуры не затащишь — вот только у прокурора Пак сердце бешено бьётся. Она знает, что абсолютно не готова к обследованию, которое наконец-то сообщит всё ли в порядке с их малышом. А к реакции Чимина на результаты скрининга — уж тем более. Пока Чеён находится в неведении, для неё их малыш в порядке. Он с ней, он с ними. Прокурор Пак помнит, чем заканчивается прошлое УЗИ, три года назад. Держит в памяти неутешительное «возможное прерывание беременности» и сожаления врача о том, что её организм слишком слаб, чтобы выносить ребёнка. Поэтому сейчас она просто хочет встать и уйти. Спрятаться где-нибудь в машине и умчаться подальше от здания ненавистной женской консультации. — Так, прокурор Пак, расслабьтесь. Сейчас мы взглянем на Вашего малыша. От этой фразы Чеён только сильнее напрягаться и крепче сжимает руку Чимина, когда холодный гель ложится на нежную кожу. Адвокат Пак готов поклясться, что видит небольшую округлость в районе живота жены, которой прежде не было — возможно возникшая ситуация играется с его восприятием. Однако ему жуть как не терпится положить туда свою ладонь и проверить догадку; после УЗИ он обязательно это сделает. — Так, давайте для начала послушаем сердечко. Ту-ту-тук. Подобно тому, как сгибается лист металлической пластины на ветру, звучит стойкое маленькое сердце. Но есть что-то подозрительное в этом стуке, что-то настораживающее — нетипичное эхо, сообщающее о пугающей действительности. Молодой врач заметно хмурится, торопливо убирая руку с датчиком и собираясь поднести его к другому участку живота, когда Чеён резко поднимается на кушетке и свешивает ноги вниз. Она физически отстраняется от медика, откидывая её ладонь с ненавистным устройством подальше. — Что… — Не надо, — приказывает прокурор Пак, ощущая подступающие к глазам слёзы. Те, которые не выплакивает вчера; те, которые застревают в горле и скапливаются, кажется, за всё её существование. Что-то не так. Она знала, она чувствовала это! Господи, как же мне хочется просто захлебнуться в собственной боли, пробирающей до костей. Врач начинает паниковать, когда Чеён буквально за считанные секунды позволяет истерике победить и принимается всхлипывать. Причём так громко и безутешно, что девушка в белом халате вскакивает с места, судорожно убирая прибор обратно в подставку, и поспешно ретируется за дверь. Чимин тоже не на шутку пугается, пластиковыми ножками стула царапая больничную плитку, и придвигается к жене вплотную. Он хочет привести её в обыденное состояние, хочет достучаться до рассудка, но прокурор Пак не слушает. Продолжает угрюмо шмыгать носом, марая ладони в прозрачном креме на животе. — Ён-ни? До ушей Чеён даже не доносится родной голос, юрист слишком глубоко погружается в щемящее чувство отчаяния. Её бабушка была права — она настоящее проклятье. Как и в том, что лучше бы прокурор Пак вообще никогда не рождалась… Из-за Чеён её мать вынуждают отречься от семьи и улететь на другой конец мира, поскольку та беременеет от симпатичного австралийского студента по обмену, ведомая большой и искренней любовью. Бабушка Кан тогда ставит ультиматум: «Либо аборт, либо ты будешь вычеркнута из семьи»; она объясняет это тем, что ужасно «не желает иметь семнадцатилетнюю дочь-шлюху и маленькую внучку от какого-то безродного спермобака». Родители прокурора Пак проходят через миллион препятствий — начиная от получения визы и паспорта, заканчивая поиском квартиры и устройством на работу. Отец Чеён был сиротой, так что ему и положиться оказывается не на кого, как и попросить о помощи. Вся ответственность за происходящее ложится исключительно на его девятнадцатилетние плечи. И вот они остаются вдвоём. Слишком зелёные и неопытные, с младенцем на руках, в мире, полном таких же прогнивших людей, как бабушка Кан. Храбрые, отчаянные и до безумия влюблённые. Мистер и миссис Пак… Ожидающие маленькую Чеён, которая ещё до своего рождения обрекает две жизни на… — Ён-ни, посмотри на меня, пожалуйста, — умоляющим голосом просит Чимин, пытаясь заглянуть в затянутые слёзной пеленой глаза. Достучаться до затуманенного горечью рассудка. Тело прокурор Пак пробирает мелкая дрожь, её потряхивает от нервов и саднящего ощущения безысходности. — Господи, Чеён посмотри же на меня! От беспроглядной стали в тоне адвоката Пака, Чеён немного отрезвляется. Она взирает в испуганное лицо любимого мужчины, думая, что вот он, третий человек, в чью жизнь прокурор Пак нагло вмешивается и чью так нагло калечит. — У-уходи, — хрипло упрашивает Чеён, а затем ведёт плечом в сторону, надеясь вырваться из объятий, которые — иронично, но — она никогда в жизни не хотела бы покидать. — Родная, успокойся, — абсолютно игнорируя предыдущее высказывание, вторит Чимин и старается оторвать ладони жены от живота. Те цепкой хваткой защищают сакраментальную область. — Чеён, нам нужно дать доктору закончить осмотр. — Нет! Я… Я и так знаю, что с ним что-то не так. Потому что со мной всё не так! Потому что… — И остальная часть слов теряется в каком-то несусветном мычании, поскольку Чеён лбом утыкается в плечо мужа, протяжно завывая от скапливающейся безысходности внутри. Её родители умудряются встать на ноги и подарить прокурору Пак незабываемое детство. Они даже возвращаются в Южную Корею, когда Чеён исполняется пять; после засушливой и пустынной Канберры, Сеул предстаёт перед любознательной малышкой чем-то потрясающим. Ярким и захватывающим. И хотя бабушка Кан по-прежнему ненавидит свою дочь и её отпрыска, миссис Пак нисколько не чувствует себя одинокой. У неё ведь есть любящий муж, высокооплачиваемая стажировка и тихая семейная гавань, в которой можно спрятаться от всех невзгод. До тех пор, пока, спустя пятнадцать лет совместной жизни, отец Чеён не умирает, оставляя двух дорогих ему женщин без опоры и с небольшой денежной подушкой. Миссис Пак тогда приходится быть вдвойне сильной; приходится показательно держаться перед дочерью, воспринимающей смерть отца как тяжелейший удар. На похоронах мистера Пака, Чеён первый и последний раз видится с бабушкой Кан, которая вместо утешительных слов вторит её матери: «посмотри, во что из-за этого доходяги и его отпрыска ты превратила свою жизнь». Наверное, это есть первый и самый ключевой момент, когда прокурор Пак осознает, что без неё было бы лучше. А дальше — колесо ненависти раскручивается, вбирая в себя каждое новое подтверждение её никчёмности. — Здравствуйте, я доктор Хван. Чимин вскидывает голову на новую женщину, нежданно появившуюся в кабинете, и заботливо прижимает к груди плачущую Чеён. У него и самого нутро рвётся на части — он как загнанная птица в клетке, мечущаяся из стороны в сторону. — Где у нас тут напуганная мамочка? — с пониманием ситуации отмечает врач преклонного возраста, откладывая карту пациентки, — которую первый доктор прихватывает по пути — и с важным видом присаживается на стул. — Миссис Пак, ну что Вы от меня отвернулись. Давайте познакомимся. Теперь я буду курировать Вашу беременность. — Ён-ни, пожалуйста, сделай, как эта очаровательная врач просит, — даже находясь в паническом состоянии, Чимин не забывает применять обольстительные хитрости. Правда, те вылетают больше на автомате, нежели по задумке, но всё равно. Главное, что работает. — Ради меня, хорошо? Ты можешь это сделать ради меня? Просто полежать. Не смотри на экран, не слушай. Я сам со всем справлюсь. Сердце Чеён ухает в пятки. Неужели, она настолько эгоистичная и жалкая, что позволит адвокату Паку проходить через всё это в одиночку? Из-за её особенностей организма? — Вот так. Чимин осторожно надавливает на хрупкие женские плечи, укладывая жену на кушетку, боясь спугнуть её минутную податливость неверным движением. Прокурор Пак жаждет собраться и казаться сильной, но как только уставляется на нового врача в смешных очках на цепочке и с аниме-чехлом телефона, выглядывающим из кармана халата, тут же отворачивается вправо. Закрывает глаза от страха. Господи, Чеён такая слабая. И поломанная. Вынуждающая Чимина сталкиваться со всеми испытаниями в соло. Почему солнечному мальчику достаётся самая уебищная из возможных жён? Адвокат Пак, тем временем, нагибается пониже к кушетке и ласково отмечает губами висок супруги. Он бережно, настолько нежно, насколько это вообще возможно, убирает перемаранные в креме женские ладони от живота и позволяет доктору начать процедуру. — Всё будет хорошо. У нас всё будет хорошо. Когда холодный крем и датчик вновь соприкасаются с покрывшейся мурашками кожей, у Чеён, подобно электрическим разрядам, возникают болезненные воспоминания в голове. Как во время майской сессии, на втором курсе, прокурор Пак теряет их первого малыша. А она ведь даже не догадывается, что беременна, пока не выходит с экзамена с заслуженной пятёркой и острым тянущим дискомфортом внутри. Таким, что из университета её забирают на машине скорой помощи. Последние две недели перед злосчастной сдачей римского права, она, Чонгук и Чимин питаются, как попало, и пьют энергетики, зазубривая основы законов ночи напролёт. Как позже выясняется, это и приводит к фатальным последствиям. Задержка в цикле прокурор Пак тогда несильно волнует — она находится на постоянном стрессе, а нижняя часть живота неприятно ноет. Чеён предполагает, что это из-за месячных, которые должны придти со дня на день. У неё грудь ноет, формы округляются, а ещё её постоянно тянет к сладкому. Ну а вишенкой на торте становится типичное раздражение из-за беспорядка в их съёмной квартире, устроенным двумя ленивыми парнями; в целом всё, как обычно. Прокурор Пак тогда даже не задумывается о ребёнке, как об одной из возможностей. Потому что ей всего двадцать, и они с адвокатом Паком постоянно предохраняются. Вот только когда Чеён сообщают о выкидыше, вызванным ужасным обращением с собственным здоровьем, она начинает ненавидеть себя за ветреность. Господи, да первое же, что она должна была сделать, это побежать в аптеку и купить злосчастный тест на беременность! Прокурор Пак убивает маленькую, едва зародившуюся жизнь, плод их с Чимином любви, исключительно из-за своей беспечности. И это то, за что Чеён себя никогда не простит. — Сейчас мы снова послушаем сердце. Комнату озаряет знакомое ту-ту-тук, постепенно сменяющееся на тук-ту-тук. Чеён уже ничего не понимает, лишь крепче сжимает ладонь Чимина, позволяя всей горечи скатываться по опухшим щекам. Ей страшно. До умопомрачения. Она думает, что зря слушает мужа и берёт ещё один месяц отсрочки. Для них обоих было бы идеально, если Чеён закончила со всем ещё двадцать восьмого числа. Адвокат Пак не понимает, что происходит в голове прокурора Пак, но он не собирается сдаваться без боя. Никаких опрометчивых выводов и тревог он не строит — запрещает себе, если говорить откровенно — молча ожидая вердикта врача. Женщина что-то скрупулёзно высматривает на мониторе, а затем улыбается, да так широко, что у её висков собираются возрастные морщинки. Чимин ощущает, как тяжелый камень спадает с души, позволяя грудной клетке сделать безболезненный первый вдох. — Слышите два сильных сердечка? Как только я увидела результаты анализов на ХГЧ, то сразу поняла, что у Вас, скорее всего, два малыша. Но теперь можно сказать точно. Сейчас мы измерим остальные показатели, проверим, как они развиваются. Однако на данный момент могу сказать, что, мамочка, Ваш организм достаточно хорошо их оберегал. Размеры плода у каждого малыша соответствуют норме одиннадцать недель. — Погодите сколько? — ошарашенно издаёт адвокат Пак, хлопая глазами, точно ему только что сообщают секрет мирового господства. — Вы про количество детей или про количество недель? — Кажется, врач находит ситуацию весьма занимательной. — Мистер Пак, на скрининг раньше одиннадцатой недели мамочки не приходят. — Но Чеён говорила, что у неё были… — Понимаю, о чём Вы, — доктор Хван спасительно разрешает Чимину не договаривать. Не то, что бы тема о женской репродуктивной системе его как-то смущала, — честно говоря, адвоката Пака мало что могло смутить — однако обсуждать это с врачом… Было немного некомфортно. — У тридцати процентов женщин появляются кровянистые выделения в первом триместре, которые можно спутать со скудными месячными. Это может быть имплантационное кровотечение, усиление секреции слизи шейки матки или банальная реакция на половой акт. — То есть, секс противопоказан? Чимин выглядит слишком забавно, как ребёнок, у которого отбирают лакомую конфетку. Женщина едва справляется с желанием ответить «да» и посмотреть на реакцию ошеломлённого адвоката Пака. — До тех пор пока прокурор Пак не чувствует дискомфорт. И поскольку у неё конец первого триместра, совсем скоро сексуальное желание даже повысится. Но нужно помнить о постоянной защите, чтобы не занести никаких инфекций. Также стоит избегать грубых проникновений и, желательно, заниматься сексом в рекомендованных для беременных позах. Позах… Значит, их даже несколько. Я спасён. Чимин даже намеревается уточнить что-нибудь ещё, касающееся их будущей интимной жизни, когда его молнией прошибает осознание. Улыбка сама напрашивается на пухлые губы, а взгляд немного расплывается от блестящих слёз нескрываемой радости. Господи-Боже-мой! Два ребёнка! — Вот здесь у нас абсолютно здоровенький малыш А. А вот здесь абсолютно здоровенький малыш Б. Какой молодец, даже не прячется, — восторженно сообщает доктор Хван, что сама с облегчением выдыхает. Она ничегошеньки не знает об этой семье. Кроме того, что у прокурора Пак работа тяжелая — об этом весьма красноречиво говорят пугающие ссадины на лице, которые врач, без дополнительной подсказки коллеги, наверняка приняла бы за побои супруга, — и грустная история болезни. Но уже хочет, чтобы на этот раз у пары всё получилось. — Чеён, ты слышала? С нашими малышами всё хорошо. Ты о них прекрасно позаботилась, — воркующим голосом обращается Чимин к жене, зацеловывая покрывшийся лёгкой испариной висок и лоб. — Ты у меня такая умница-а. Прокурор Пак слабо приоткрывает покрасневшие глаза и смотрит на адвоката Пака с жутким скепсисом. Она проглатывает ком обречённости и льнёт к руке мужа, что успокаивающе поглаживает жену по пшеничным волосам. От Чимина веет слишком сильной аурой спокойствия и радости; такой сложно не заразиться. — Они действительно в пор-порядке? Чеён до последнего не верит. Думает, что если вдохнёт хотя бы капельку надежды, то мир тут же исчезнет из-под ног, уронит в адское жерло реальности. Она беспокойно поворачивает голову в сторону доктора Хвана, в ожидании, что та повторит страшное признание, огорошившее Чеён во время второй беременности. «К сожалению, не думаю, что у Вас получится сохранить ребёнка». Однако смешная женщина только восторженно указывает рукой, в синей латексной перчатке, на экран. — Совсем скоро эта двоица сделает своё первое появление. Обычно, к двенадцатой недели у мамочек, ждущих двойняшек, виднеется небольшой животик. У Вас, к слову, тоже видно характерное уплотнение. В течение последующих нескольких недель оно будет только увеличиваться в размерах. Лично мой совет — почаще делайте фотографии. Я очень пожалела, что в мою беременность мы с мужем так мало «фиксировали» процесс. Прокурор Пак ничего не понимает. Она в прострации, в вакууме из мыслей взирает на экран, где плавает что-то смутно похожее на людей в странных пузырях. И это сейчас находится в ней? Это их с Чимином малыши? То чудо, которое Чеён так долго ждала и которое уже отчаялась получить? — А угроза в-выкидыша? — Сейчас её нет. Но если Вы также продолжите изводить себя, то вполне может появиться. Послушайте, оба Ваших малыша хорошо развиваются. Поэтому вместо оглядки на прошлое, лучше сосредоточьтесь на настоящем. Тем более, совсем скоро Вы вступите во второй триместр — самое любимое время всех мамочек. Чимин придвигается ближе, осторожно прикасаясь к губам жены, и кратко, признательно целует. Он мечтает заключить Чеён в своих объятиях, нашептывать приятные милости и сладкие благодарности, но осознаёт, что для этого им стоит, как минимум, дождаться окончания осмотра. — Спасибо за самый лучший подарок в моей жизни, — с бесконечной любовью в голосе произносит адвокат Пак, стирая оставшиеся влажные дорожки с пунцовых щёк прокурора Пак. — Помнишь, я тебе говорил, что у нас всё будет хорошо? Моя чуйка меня никогда не подводит. Чеён истерично посмеивается, до сих пор не веря во всё произошедшее. Она рефлекторно сводит руки за шеей Чимина, пачкая его кофту на лопатке, и носом вдыхает родной парфюм марки «YSL». Прокурора Пак не отпускает; честно говоря, ей становится в два раза страшнее. Но впервые за последнее время она искренне верит в чиминово «у нас всё наладится». Потому что теперь у них должно всё наладиться. Чеён сердцем лелеет хрустальную надежду на то, что теперь у них всё будет по-другому.