"Дитя мое горько плачет..."

Может, тело его сейчас и стоило пощадить, но я вижу как ему, помимо того, чтобы отдаться мне, принадлежать мне, хотелось стереть память о прошлой ночи и о тех, чьи лица он даже не запомнил. Я решаю, что наша близость, действительно близость сейчас, молчаливое, открытое, искреннее, пусть наивное, пусть, признание "люблю тебя, одного тебя", нуждаюсь чувствовать тебя - его мне и мое ему - не просто секс, не просто удовольствие; оно сейчас важнее небольшого дискомфорта после. К тому же, глупо было бы отрицать: мне хочется обладать им. Он мой и будет только мой. Нарочно медленно беру его, доводя до просящих стонов, безмолвных просьб и нетерпеливых движений бедрами. А после, нежно целую шею и плечи, наклонившись над ним, ловлю дыхание ещё не успокоившееся после страсти, вожу по расслабленным плечам, разгорячённой, чувствительной коже пальцами: натрогаться, нагладить за всё время, что мы были не вместе. Мы уже засыпаем, когда я вспоминаю ещё кое-что важное. Беру его за руку, целую пальцы, поднеся к губам, и надеваю ему одно из своих колец. - Носи, пока твоё к тебе не вернётся. Если хочешь, можешь считать это наказанием. Он поднимает руку, разглядывая сапфир в серебре. - Наказание должно быть неприятным. - Твоё наказание? Не должно быть. Слова его меня трогают. Я знаю, что это не просто возражение. Совсем не возражение. И пусть я знал - ему приятно будет носить этот знак принадлежности мне, иначе бы и не сделал подобного, но видеть его улыбку, озорные искры в уголках глаз лучшее для меня подтверждение. Ты мой и будешь мой, пока тебе этого хочется.