Черепашки-ниндзя: Большой запретный плод

Господи, этого не может быть. Нет, нет, боже, нет! Господи. Я вываливаюсь, и качусь-тащусь-бреду вперед, сам не понимая, как. Поднимаю руку — и вверх тянутся три отростка, ног столько, что в них можно запутаться. Я путаюсь. Мир… Мир другой. Я не вижу, господи, я больше не вижу его четко, но вокруг так много запахов и вибраций, их слишком много, они разрывают мне мозг, помоги мне. Я кричу, и мой рот расходится пополам, я кричу, и наружу исторгается низкое стрекотание. Боже, боже, боже. Это не навсегда, это не может быть навсегда, кто-то должен помочь мне. Я иду. Иду сквозь магнитные поля, на запах меди и сливок. Усы ведут меня, ощупывая хаотическое пространство. Спина тяжелая, гладкая, пульсирующая. Похоже, что у меня есть крылья. Я не знаю, не умею их раскрыть. Единственное из знакомых ощущений, то, за что я держусь, это головная боль. Она не изменилась. Мозг пульсирует под хитиновой оболочкой, он не справляется с потоком новой информации. Не справляюсь я. Голоса. Они звучат иначе, иначе, я чувствую вибрации их глоток, но я ещё могу их понять. Слава богу, могу. Нужна секунда, чтобы перестроится, но через мгновение до меня доходит смысл фразы: — Смотри, вот ещё один! Боже, спасибо. Люди. Они должны мне помочь. Они помогут. Я иду на встречу вибрации, я что-то кричу. Может быть, пытаюсь объяснить ситуацию. А может этот грубый рев цикады — само по себе выражение радости. Улавливаю два низких размытых пятна. Цвет понять не могу, да и вообще не помню, какого этого. Низкие, низкие, низкие. Ломота в голосе. Должно быть дети. Или подростки. Клюшка прилетает прямо в голову, хитин проминается, но форму держит. Теперь я другой — полый, но прочный. Больно. Боль тоже знакома. Я кричу. Крик тоже почти неизменен. — Ты его разозлил, — выплевывает Раф и выуживает саи. Он двигается быстро — Кейси за ним не угнаться. Их партнерство очень условно, обычно так оно и бывает: Джонс успевает нанести первый удар, а потом подключается Рафаэль. И их уничтожает. Похоже, что этот раз не станет исключением. Раф с легкостью перерубает передние лапы, тараканоподобный монстр падает на грудь, не переставая кричать. Иногда они нападают. Иногда защищаются. Иногда, как и сейчас, не делают ничего. Каждого из них Рафаэль убивает с особой жестокостью. Кейси отскакивает — ему под ноги летит жучиный сок. В последнее время на улицах стало свободно, только они и монстры. Как он и мечтал. Но от чего-то все это отдает каким-то неправильным привкусом, хоть они и делали правое дело. Уничтожали монстров. Пластина, вспоротая с двух сторон, струится идеальной стружкой. Бить по огромному таракану почти бессмысленно, а вот протыкать хитин вполне продуктивно. Что Раф и делает — пыряет, пыряет и пыряет, целясь в стык на шее. Он делает это так остервенело, хотя, похоже, в этом и нет нужны. Огромное насекомое давно застыло на земле, то ли мертвое, то ли сдавшееся. — Похоже, что ему уже хватит, — с сомнением говорит Кейси. Раф будто бы не слышит. Куски оболочки отлетают от ударов, открывая под собой мерзкие бежевые сочленения. Тонкое прозрачное крылышко сломано пополам, ветер легонько его качает, словно бы жук намеревается взлететь. Отломившийся ус застрял в сливной решетке. — Нам пора. Наконец, Раф спрыгнул с побежденной твари. Они медленно побрели, совсем не скрываясь, подросток закинул клюшку на плечо. После появления мутантов люди и носа не смеют на улицу сунуть, особенно когда за окном всю ночь кричат невообразимые твари и рвут друг другу глотки выродки и химеры. — Как думаешь, откуда они берутся? Рафаэль равнодушно пожал плечами. В последнее время он вообще стал кране немногословен. Похоже, что теперь его ум занимали только две вещи: насилие и алкоголь, а остальное могло катиться к черту. А пил он много, так много, что Кейси уже было за ним не угнаться. Они встречались за стаканом ещё пару раз — но очень скоро подросток понял, что не справляется с возросшими стандартами, а жажда Рафа, похоже, только усиливалась. В предыдущий раз они сражались с паукообразным монстром, и Кейси готов был поклясться, что Рафаэль намеренно пропустил один из ударов, позволив чудовищу разнести витрину алкогольного магазина. После драки Раф так целенаправленно и сосредоточено принялся перетаскивать коробки с бутылками в канализацию, что это перестало казаться Кейси забавных хулиганством. — Ну, пока, — сухо попрощался Рафаэль, сворачивая к люку. — Ага, — махнул рукой Кейси, — До среды. «Среда», — содрогнулся Раф, спускаясь по лестнице, — «Два дня до среды.» Целых два дня абсолютной пустоты. Стерильной, проспиртованной пустоты. Эти рейды на улицу стали для него настоящим спасением — ведь только в мгновения боя он мог что-то чувствовать. Ненависть, азарт, вину… Ведь иронию ситуации осознавал и он сам. Убивать кого-то, чтобы забыть, как ты убил. Ну вот, опять. Адреналин ушел, и его место заняли мысли. Их он и будет проспиртовывать все эти два дня, выжигая из них все живое. Его коллекция препарированных, изученных до последней клеточки, рассмотренных под микроскопом мыслей. Банки пива, стоящие вряд, как банки на полке в кунсткамере. Законсервированные мысли о его мертвой матери. Погрузившись в раздумья, Рафаэль прошел мимо Леонардо, даже не взглянув на брата. Лео это проигнорировал, хотя, конечно, его подмывало спросить того, кто разрешил ему ходить наружу. Впрочем, он уже и сам не был уверен, что было запрещено, а что разрешено — с момента «инцидента» все словно бы покатилось под откос. Сплинтер больше никаких указаний не давал, а в те редкие моменты, когда показывался на людях, вел себя преувеличенно жизнерадостно: насвистывал, здоровался с сыновьями и игнорировал всю разруху, творящуюся в логове. Один раз учитель даже застал Кейси, смущенно глядевшего в пол, и поприветствовал подростка кивком. Леонардо пробовал поговорить с сенсеем, но он, все в той же легкомысленной манере, отбивался от всех вопросов и скрывался в своей комнате. Так что, похоже, сыновья теперь официально остались на попечении у самих себя. …И Лео совершенно не знал, что делать со всей этой новообразовавшейся свободой. Он продолжал тренировки в гордом одиночестве, и даже вставал по будильнику, соблюдая строгий график. Но всё это не могло занять его на долгое время, ведь даже самые длинные тренировки рано или поздно заканчивались. Ситуация усугублялась тем, что павший от руки (или ноги?) Боттичелли телевизор никто так и не удосужился починить. Точнее, конечно, не удосужился починить Донателло, который… Хм, скажем так — дела мирские его теперь не особо заботили. Он, что было совершенно неожиданно, словно бы избрал ту же стратегию поведения, что и Сплинтер. Хотя это было довольно условно, ведь радостное умиротворение учителя было напускным, а вот невротическое счастье Донателло было, хоть и безумно, но абсолютно искренне. Всё началось с той сюрреалистичной сцены, которую посчастливилось застать Леонардо. Днем в гости заглянула Эйприл и долго и упорно стучала в дверь к Сплинтеру, но учитель так и не вышел. После чего упрямая девушка села в гостиной, дожидаясь своего учителя. Там её и застал Донателло. Он громко и нервно рассмеялся, и несколько раз повторил: «я знаю, зачем ты пришла». Затем брат убежал в лабораторию, и вернулся, сжимая в руке огромный вибратор оранжевого цвета. — Это, — торжественно выкрикнул Донни, тряся включенным вибратором над головой, — Железноголовый! Скрасит твое ожидание Сплинтера, а?! И настойчиво пихнул девушки в лицо свой подарок, и, к глубокому шоку Леонардо, Эйприл не закричала и не возмутилась, а лишь густо покраснела и, вскочив, быстро направилась к выходу. — ТЫ МОЯ, КАК ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ? — кричал Донателло ей вслед, захлебываясь слюной, — ТЫ БУДЕШЬ ПРИНАДЛЕЖАТЬ МНЕ, ХОЧЕШЬ ТЫ ЭТОГО ИЛИ НЕТ! И, с этого момента Донателло окончательно сошел с ума. Он бегал по логову, таская туда-сюда какие-то куски труб и мотки проводов, и безостановочно смеялся или шептал себе что-то под нос, пока сверлил, паял и монтировал какие-то монструозные механизмы. Донателло так же периодический пропадал, как и Раф, и нельзя было сказать, бродил ли он по туннелям или выбирался на поверхность. Леонардо ничего не говорил и ему — на тот момент уже даже Лео любое сопротивление естественному ходу вещей казалось бесполезным. Конечно, снаружи было все так же опасно, если даже не опаснее, чем раньше: агрессивные монстры, по слухам наполнившие Нью-Йорк, таинственная угроза в лице Ороку Саки, якудза, выслеживающие их клан… Впрочем, всё это было не важно. Точнее невероятно важно, ещё как важно, но Леонардо никак не мог на это повлиять. Ни одна сила в мире не могла склеить их семью обратно. И самое печальное, что настал тот момент, когда ему этого просто не хотелось. Лео даже не мог сказать, существует ли Ороку Саки, или же это очередная манипуляция, созданная Сплинтером. А монстры… Монстры были там, наверху, в далеком и пугающем Нью-Йорке, в Нью-Йорке развратном, в Нью-Йорке порочном, в Нью-Йорке пагубном. Мир всегда был равнодушен к ним, так почему же ему должно было не плевать? Леонардо сделал вдох. Выдох. Вдох. Медитация всегда давалась ему с трудом. И как это Сплинтеру удавалось сидеть в четырех стенах часами напролет? Теперь сын убедился собственными глазами — в комнате за додзе не было ничего, кроме лежака да тумбочки. Впрочем, сосредоточится помогали всякие хитрости — например чтение мантр. И Лео, зажмурившись и сосредоточившись на дыхании, принялся мысленно повторять… Гори. Гори. Гори. Гори. Гори. Гори. Гори. Гори. ГОРИ. Майки толкнул кораблик, и бумага, набухая, медленно пошла ко дну. Скучно. Очередной рисунок отправился в реку времени, унося с собой Боттичелли с подносом, Рафа, спрятавшегося под одеяло и пугающую улыбку Донателло. А ещё красный мелок, но это было совсем не намеренно. Ему быстро наскучило старательно выводить большие буквы, да и в рисунках все было как-то легче. Майки вел летопись их будней, развлекая себя иллюстрированием каждого шага их братьев. Но даже с такой тщательностью темы для рисунков быстро кончались, ведь в их логове совершенно ничего не происходило. Не помогали даже нехитрые развлечения, которые подросток выдумывал, чтобы хоть как-то разбавить серую монотонность их будней. Недавно Микеланджело прокрался к спящему Рафаэлю и нарисовал недостающий глаз на повязке брата. Но когда Раф обнаружил его мелкую шалость, то остался к ней совершенно равнодушен, и даже не потрудился смыть рисунок. Раньше-то брат поднял бы крик на всё логово, и Майки мог бы убить время, уворачиваясь от летящих в него предметов, но теперь... Скучно! Майки перевернулся на спину и потыкал в белую перепонку, заполнившую трещину его панциря. Заживление шло хорошо — рана практически не болела, если её, конечно, не трогали. Майки потрогал рану. Рана отозвалась уколом. Скучно. Господи, вот бы хоть что-то произошло! Звук, почти забытый Микеланджело. Двойной гудок, оповещающий о том, что на его чефон пришло сообщение. «DIG BICK 18:36 Микки-бой, малыш! Намечается вечеринка, будут ВСЕ» «DIG BICK 18:36 Ты идешь» …Вечеринка?! Все?! Это его любимая компания! Конечно он идет — это даже не вопрос! «IcE_pUsSy_QuEeN_420 18:36 канешно!!1» «DIG BICK 18:36 Отлично» «DIG BICK 18:36 Тогда будь добр поднимись» «DIG BICK 18:36 я тут у люка» «DIG BICK 18:37 в ваших лабиринтах потеряться на изи» Майки вскочил, не на секунду не задумавшись, что Дик вообще делает рядом с их логовом. Но тут же его пришибло осознанием того факта, что он совершенно пустой, а это совсем не дело для вечеринки, на которой будут ВСЕ. А что, если… Он проворачивал это один раз, и мог бы попробовать повторить это снова. Тем более, что Донателло, вроде бы, не так давно уходил из логова. Майки вернулся в гостиную и остановился перед зеленым брезентом, закрывающим дыру в стене лаборатории. Честно говоря, в последнее время это место его немного пугало — в обители Донни вечно царила тьма, а из комнаты шел странный кисловатый запах, да и сам он вел себя как-то подозрительно. Но Микеланджело-то требовалась всего одна минута, и грандиозная вечеринка была бы у него в кармане. Он сидел там. По началу Майки даже его не заметил — потому-то и так и перепугался блеснувших в темноте глаз. Брат сидел в углу в позе лотоса, совершенно неподвижно, над его головой была задранная сварочная маска, напомнившая Майки какой-то африканский шаманский головной убор. На плечах у Донни на манер плаща был повязан плед. Майки заметил остатки разодранной повязки на руке — похоже она осталась с тех времен, когда Донателло сломал руку. — Ты чувствуешь? — спросил Донни с мягкой улыбкой, — Грядет большой день. Майки взмахнул перед собой, словно бы отгоняя наваждение. Воздух был живой, наполненный движением — тысячи фруктовых мушек летали по всей комнате. — Э-э-э, да, — смутился Майки, — Сейчас вообще-то вечер. Донни опять усмехнулся и покачал головой. Огромные зеленые блики заиграли в его глазах: единственным источником света была огромная колба, наполненная экстрактом мутагена. — Оу, чёрт! — воскликнул Майки, отскакивая назад, — Что это за фиговина? Донни рассеянно посмотрел на существо, запрыгнувшее ему на колено. Больше всего оно походило на вывернутую наизнанку крысу. — Это? Это Маффин, — Донателло погладил существо по одной из опухолей, — Он должен был умереть. Но выжил. Понимаешь? Мутация даровала ему регенерацию. Знаешь, что это значит? Майки растеряно помотал головой. — Это значит, что происходит то, что должно. И это невозможно изменить. А это, в свою очередь, означает, что у всего есть причины… Так какова твоя? — Э-э-э, — замычал обескураженный Микеланджело, — Я пришел, чтобы взять микроскоп… — Ясно, — усмехнулся брат, — Мои догадки подтвердились. Ты хочешь поменять его на наркоту, верно? — Да… — тихо признался брат. — Ирония! — почти счастливо воскликнул Донателло, — Уроборос. Змей, пожирающий сам себя. И это ли не ещё одно доказательство? Знаешь, о чем я тебя попрошу? — Нет? — Возьми кислоты. Моя кончается. И ради бога, не покупай Улыбашек. Если бы ты только знал, из какой дряни они делаются… — Л-ладно, — согласился Майки и, схватив со стола микроскоп, быстро исчез из комнаты. — Микки-бой! — поприветствовал друга Дик, подавая ему руку, — Как оно, как сам? А это что за хреновина? — Микроскоп… — Знаю я, что это микроскоп! Нафига ты его с собой тащишь? Если это какая-то пикап фигня, то даже не пытайся, на девочек это не действует… Я пробовал. — Да нет, я хотел обменять… Улыбашек там, и кислоты… — Улыбашек хочется, брат? — хитро улыбнулся Дик, — Тебе повезло — я как раз тут по этому поводу. Это ты хорошо придумал — среди народу только так и надо… — Ой! — догадался Майки, — А как же я там буду, Дик? Я же черепаха… — Мда. И правда, — задумчиво отозвался Ричард, оглядев Майки с головы до ног, словно видел его в первый раз, — Ну, не переживай по этому поводу особо. Там все будут в такое говнище, поверь, что никому уже не будет дела до зеленых человечков. Конец света же, все дела. Кстати, пока не забыл. Держи, без них не пускают. Ричард протянул Майки голубой флаер. На нем была нарисована мультяшная комета с длинным хвостом, а под ней большими буквами было написано: «КОМЕТА ПРИЛЕТАЕТ: последняя вечеринка перед армагеддоном». — Комета? — не понял Майки, — Какая комета? — Ну ты даешь, брат… — осуждающе зацокал Дик, — Ты что, совсем книг не читаешь? — Нет, — сознался Майки, — А надо? — Ладно, не важно. Пойдем вниз. Я пока поговорю с вашим химиком, а ты оденься поприличнее. У тебя же осталась одежда с прошлой тусы? Это вечеринка столетия, чувак, так что уж постарайся! Сейчас со всей этой историей с монстрами все верят, что мы доживаем свои последние дни, так что отрываются как в последний раз. И дамочки тоже, сечешь? Майки радостно кивнул, хотя и ничего не понял. Ниндзя довел гостя до логова и показал ему вход в лабораторию. Ричард нырнул под тент и встретился взглядом с Донателло, который все так же неподвижно сидел в углу: — О, я ждал тебя. И кем же ты будешь — чумой, войной, голодом, смертью? Или же всеми сразу? — Бля, чувак, сколько ты принял? — Три. — Три? — Ричард присвистнул, — Это слишком много. Тебе стоит притормозить. — У меня все равно больше нету, — усмехнулся Донни. — Я как раз об этом. Ты не отвечал на телефон, — Ричард с любопытством разглядывал нутро комнаты, — Когда следующая партия Улыбашек? И давай, поднапрягись в этот раз. Последняя была гораздо слабее. — Зато полезнее. — Чего? — Того. Я их больше не делаю. — Да? Жаль. Тебе что, больше не нужна вся эта техника? — Дик кивком указал на стол. — Нет. Я уже сделал всё, что хотел. — А это что? — Ричард с интересом разглядывал мутаген, — Вставляет? — О, ещё как, — хихикнул Донни, — Просто животное из тебя делает. — Я бы попробовал, — с завистью ответил Дик. — Это можно… — Дик! — обиженно выкрикнул Майки, заглядывая под тент, — Ну ты идешь? Мы так на вечеринку опоздаем! — Иду, Микки-бой, — отозвался Дик, — Улыбашек не будет, парень. Но не переживай. Дядушка Дик даст тебе что-то покруче. Они исчезли. Донни остался один. Через секунды — или века — в комнату ворвался Леонардо. — Это что, был Дик?! Куда, куда они ушли? Ты его отпустил?! — На вечеринку, я полагаю, — сонно отозвался Донателло. Леонардо с отвращением посмотрел на брата и, махнув рукой, исчез вслед за Майки и Диком. Наконец стало тихо. Бум-бум-бум-бум. Музыка долбила по ушам, и ему это нравилось, нравилось, нравилось. Он спадал и поднимался вместе с нотами, и его сердце билось в такт. Да, эти таблетки — просто нечто! Счастье, абсолютный экстаз, всё, как надо, всё есть, хочется лишь одного: чтобы это никогда не кончалось, и люди смеялись, и долбила музыка, и лился свет, и… И столько прочих «и», не перечислить! Они словно бы правда плыли на границе существования, для них не было никакого завтра, огромный корабль из пульсирующего света шел вперед, разрезая ткань времени, последний этаж огромного небоскреба из стекла и металла мерцал, словно маяк, и они парили над городом, обреченным на гибель. Вечеринка, чествующая смерть — лучшее, что было в его жизни. — Хей! — поздоровалась высокая черноволосая девушка, — Ты же Майки, верно? Смутно знакомая красотка с красным стаканчиком в руке, похоже, слегка пьяная. И рядом — зажатая девушка в руками в карманах, даже не снявшая уличной куртки. Все это — между мерцаниями света, гримасы, выхваченные цветными огнями из тьмы. — Верно! — согласился Майки, невероятно довольный этим фактом, — А ты же Шинигами, да? С той вечерники! А ты… Ты тоже там была! Карай, кажется? — …Ага, — напряженно согласилась девушка, утягивая подругу за рукав, — Шини, пойдем, пожалуйста. Секунда — красный искаженный рот. Секунда — синие нахмуренные брови. Секунда — зеленые натянутые скулы. Туц-туц-туц-туц. — Отстань! — отмахнулась подруга, слегка покачнувшись, — Я уже сказала тебе, что никуда не иду. Я разговариваю с Майки, не видишь? Кто-то из гостей истерично засмеялся. За музыкой было практически не разобрать слов, и разговоры всех тех, кто не стоял в круге, были стерты за ненадобностью. Воздух полон пахучего дыма. — Да, Шини, отличая идея! Разговор со мной — это удачное вложение в веселье, сечешь? Ой, — вдруг округлил глаза Микеланджело, — А ты, типа, не должна удивиться, что я выгляжу как черепаха? — Ну да, видок у тебя странноватый, — согласилась собеседница, — Но Карай мне рассказывала про вашу четверку фриков, так что я была готова. — Ух! — воскликнул Майки, — Это… Нехорошо. — Я… — начала оправдываться Карай, — Серьезно, Шини. Давай отсюда уйдем. Мне здесь не нравится. Микеланджело удивился. Что тут могло не нравится?! Это, похоже, была лучшая вечеринка во всей вселенной. Квартира была битком набита людьми, и каждому было весело. Гости валялись на креслах-мешках, лежали на диване, кто-то даже сидел на полу. Похоже многие из них были под чем-то, если не все. — А мне — нравится! — внезапно разозлилась девушка, — Я ведь тебя даже с собой не звала! Почему ты вечно пытаешься меня контролировать?! — Да ведь дело не в этом… — Карай отступила на шаг, словно испугавшись ярости Шинигами, — Просто тут куча парней, которые… — Которые — что? Знаешь, я ведь вполне решать, с кем мне спать и без твоей помощи! — Ты хочешь спать? — встрял Майки, — Знаешь, спальня сейчас свободна. Хотя из-за всей этой музыки… — Знаешь что? — спросила Шини, хватая его за руку, — Пойдем. — Шини! — воскликнула Карай, — Ты не будешь… — Ещё как буду! — закричала в ответ девушка, утаскивая его через толпу к двери спальни. Карай застыла посреди комнаты. Толпа тут же сжала её со всех сторон, занимая освободившееся место. Кто-то из танцующих грубовато ткнул ей локтем в бок. Свет замигал быстрее, в такт участившейся музыке. — Карай? Привет. — Привет. Девушка отвернулась, чтобы незаметно оттереть лицо от слез. Леонардо всё равно это заметил. Ветер на вершине небоскреба злобно дергал одежду и порывался выбить сигарету из дрожащих пальцев. — Ты мне не поверишь, — начал Лео, — Но я вовсе за тобой не следил. Просто… — Там Майки, да, — согласилась Карай и шмыгнула носом, — Я знаю. Холод пробивал её кожаную куртку, словно она была сделана из кружева. Слезы обжигали щеки. — Значит ты его видела, да? И как он? — Как и всегда, — злобно усмехнулась девушка, — Всех покоряет. Леонардо медленно, словно боясь спугнуть, сел рядом. Похоже, что Карай не возражала. Он взял из её пальцев сигарету и затянулся, поймав на себе удивленный взгляд. — Так… Что у тебя случилось? — Ничего, — грустно улыбнулась девушка и опять провела ладонью под глазами, — Просто я дура. И влюбилась в лучшую подругу. — Ох, — на автомате отозвался Леонардо. Влюбилась? Как влюбилась? Разве девушка может… То есть, конечно, он знал, что такое бывает, но разве это всерьез? На секунду мир содрогнулся в спазме, но заработал вновь. На смену удивления пришла ноющая тоска, несущая с собой нелепую мысль: «у неё другая». — И прямо сейчас, — продолжила Карай, не давая ему опомниться, — Они там… Вместе с Майки… Прямо под нами… Они… Они… И резко, некрасиво разрыдалась, заставив Леонардо вздрогнуть. Парень совершенно этого не ожидал. — Ну, ничего… — произнес идиотское утешение Леонардо и неловко коснулся её плеча. Девушка тут же вскинула голову, заставив его убрать руку, и, обратив к нему покрасневшее лицо, яростно и сбивчиво заговорила: — Нет, ты не понимаешь! Я люблю её, понятно?! А это значит… Это значит, что я лесбуха! Это не правильно, так нельзя… Леонардо застыл, и не зная, что предпринять. Внезапно Карай схватила его за плечи, одержимая какой-то только что возникшей идеей. О, он знал этот взгляд. Именно с него начинались все их неприятности. — Ты должен… — она смотрела на него во все глаза, поднеся своё лицо слишком близко к его, — Ты должен заняться со мной сексом. Прямо здесь, сейчас. Тогда это будет значить… Это значит, что я нормальная, понимаешь? Что я этого хочу. Карай слишком сильно надавила на его плечи. Леонардо слегка завалился назад, и неловко отодвинулся в сторону. — Карай, мы не можем… Я… Девушка резко его отпустила и решительно принялась избавляться от куртки, нервно путаясь в рукавах. Кожанка упала на землю, и девушка тут же сдернулся майку, оголяя грудь. Леонардо не мог оторвать взгляда от вставших от холода сосков, от бледной кожи, на глазах покрывающейся мурашками. — Боже блядский! — воскликнула девушка, обнимая себя за плечи, — Если ты не трахнешь меня прямо сейчас, я окоченею от холода! Он рассеяно потянулся руками ей за спину, что-то смущенно бормоча. Лео хотел натянуть на девушку куртку, но она схватила его за шею и, целуя, повалила на себя. С таким натиском подросток справится уже не мог. Он вошел в неё, раздвинув бедра, покрытые сетью свежераскромсанной плоти, вошел может даже слегка резковато, и девушка пискнула, заставив его сердце сжаться от жалости. Карай прижималась к нему, то ли от холода, то ли от страха, и неотрывно смотрела в одну точку заплаканными глазами. Дело шло туго, похоже не доставляя удовольствие ни ему, ни ей. В ответ на очередное движение девушка совсем уж болезненно всхлипнула, и Лео остановился, испуганно спросив: — Больно? — Нет, просто… — Карай шмыгнула носом, пытаясь удержать слезы, — Она же прямо сейчас там, с ним, внизу… — Так, ну всё, — Леонардо отстранился от девушки и натянул ей на плечи куртку, помогая сесть. Карай тут же вновь разрыдалась и прижалась к нему, а Лео принялся рассеяно гладить её по голове, рассматривая звездное небо. Он говорил: «тихо», он говорил: «всё хорошо», он говорил: «ничего страшного», спокойным и вкрадчивым голосом, и они оба ему не верили. Тем временем Майки распахнул дверь спальни, возвращаясь к гостям. Компания, сидевшая рядом, радостно заулюлюкала и захлопала в ладоши, а потом и остальные спонтанно присоединились к аплодисментам. Микеланджело поднял руки и засмеялся, а вслед за ним появилась и Шинигами, слегка растрепанная и смущенно улыбающаяся, и тоже сорвала часть оваций. Следующая парочка тут же юркнула за их спины и захлопнула дверь, а Майки принял из чьих-то рук большой стакан пунша и с удовольствием его осушил, слушая шутливые подбадривания от знакомых. «Это лучший день в моей жизни,» — подумал он, — «Круче не бывает.» Все сообщения остались непрочитанными. Он ещё пару раз приходил туда, на их крышу возле церкви, сам не зная, на что надеясь. Образ прорезанных частоколом ляжек, когда-то столь возбуждающих его ум, теперь не вызывал ничего, кроме щемящей жалости. Она так и не пришла.