Черепашки-ниндзя: Большой запретный плод

Рафаель боязливо выглянул за дверь. Боттичелли видно не было. Подросток не знал, обрадовал ли его этот факт или же напряг ещё больше. Не то что бы он боялся пятой черепахи, однако ему все же не хотелось оставаться с молчаливым великаном один на один. Раф сделал шаг в гостиную. И тут же замер. Невыносимо медленно, словно в тягучем сиропе, Рафаэль опускал голову ниже и ниже, молясь увидеть не то, о чём он подумал в первую очередь, однако наиболее вероятно этим и являвшееся. И верно: его левая нога медленно утопала в ещё теплой массе. — МАЙКИ! — в ту же секунду завизжал Рафаэль, вероятно пробудив все логово, включая застенных крыс и всех туннельных монстров вместе взятых. — Да? — с готовностью отозвался брат, высовываясь из кухни в розовом переднике, — Я тут готовлю шоколадный мусс на завтрак. Хочешь? — Убери за своим… питомцем! — Брат, — с осуждением ответил Майки, помешивая мусс, — Он твой брат, брат. А не питомец. — Да хоть… Сестра! Либо ты приучишь… Боттичелли к лотку, либо… Майки терпеливо ожидал окончания фразы, продолжая крутить деревянную ложку. Рафаэль в гневе махнул рукой и на одной ноге поскакал в ванную. — Что за крик? — с недовольством спросил Леонардо, выползая из своей комнаты. За плечом Микеладжело появился Ботти: с его шеи свисал идентичный розовый передник, завязать который не представлялось возможным. На обеих руках монстра красовались толстые рукавицы для духовки, однако Леонардо сомневался, что Майки использовал их по прямому назначению. И его догадка тут же подтвердилась: через секунду младший брат уже убирал со стола скалку, которую гигант неуклюже пытался подхватить. — Ничего такого, — ответил брат, отнимая у Боттичелли уже вилку, — Просто я приучаю Боттю к горшку. — А это, я так полагаю, результат, — Лео покосился на следы поражения педагогики на полу. — Мы ещё не начали. Можешь присоединиться, если хочешь. Я все равно уже заканчиваю. Леонардо пожал плечами. В этот же момент дверь в ванную распахнулась, и из неё вышел недовольный Рафаэль. Подросток направился обратно к себе, в этот раз внимательно глядя под ноги. — А это почему ещё здесь?! — Раф остановился у порога. — Ботти уберет, — ответил Майки. В подтверждение его слов Боттичелли тут же схватился за метлу. — Не надо, — быстро сказал Раф, тут же представив результат такой «уборки», — Чёрт с тобой, я сам уберу, только чтобы это больше не повторялось! Майки послушно закивал и, схватив подопечного за руку, повел того в освободившуюся ванную комнату. Леонардо шмыгнул за братьями, не желая быть привлеченным к уборке. — Он быстро учится, — пообещал Майки, подводя Боттичелли к унитазу. Пятая черепаха с равнодушием остановилась перед туалетом. — Смотри, Ботти. Это унитаз. У-ни-таз. В него мы делаем свои делишки, — Майки похлопал по бачку. Ботти смотрел куда-то в сторону, увлеченный узором душевой шторки. Новые знания явно его не прельщали. — Унитаз делает забавные штуки, — Майки, заглядывая великану в глаза, спустил воду, — Ну же, Ботти. Унитаз. — Не думаю, что это сработает, Майки, — Леонардо с сомнением окинул взглядом пятую черепаху, — Ботти, похоже, не понимает речи. — Всё он понимает, — отмахнулся Майки, но тем не менее запрыгнул на сидушку, переходя на язык жестов, — Смотри, Ботти! Надо вот так… Майки принялся корчить рожи, надувая щеки и выгибаясь. Леонардо и Боттичелли наблюдали за этими потугами с одинаково непонимающим выражением на лице. — Что это ты делаешь? — прервал Майки усталый голос Донателло. Братья обернулись на вошедшего, встретив того виновато-смущенными взглядами. — Раф сказал, чем вы тут занимаетесь. Результат предсказуем. Как и следовало ожидать. Донни грубо оттеснил Лео, продвигаясь к унитазу. Ученая черепаха подтащила здоровой рукой к стене ведро, явно позаимствованное из каморки ужаса. — Через неделю поставите ведро на унитаз. Если прокатит, то потом можно будет попробовать его убрать, но… При виде знакомого объекта Боттичелли оживился. Черепаха аккуратно оттеснила братьев к стене, и тут же присела на корточки, недвусмысленно состроив рожу, похожую на гримасу Микеланджело. Троица вылетела в гостиную, не желая задержаться ни на секунду. Лео припал к двери спиной, словно бы пытаясь сдержать натиск. — Похоже, что прогресс пошел, — отметил Майки. Рафаэль, склонившийся над полом со шваброй, закатил глаза. Донателло не удостоил эти слова ответом и скрылся в своей лаборатории. Впервые за долгое время Сплинтер не вышел к завтраку. Это отметили все, но никто не решился первым поднять эту тему. Братьям было очевидно, что это все следствие вчерашнего происшествия. Последующие часы были наполнены тревожным бездельем. Некому было выдать им задания, никто и не контролировал их выполнения. Донателло занялся изучением Боттичелли, обвесив пятую черепаху множеством датчиков и проводов. Делать это пришлось в комнате отдыха: великан отказывался заходить в темную и загадочно жужащую лабораторию, принимаясь реветь и воздевать руки при любой попытке завести его за порог. Донателло, раздраженно вздыхая, принялся перевозить технику на тележке, неумело направляя её одной рукой. Делом он занимался порывисто, почти со злостью, и братьев к себе не подпускал. Майки развлекал Боттичелли, уговаривая того произнести своё первое слово. Ботти, впрочем, похоже не особо-то и нуждался в успокоении: черепаха сжимала полюбившуюся метлу, гоняя на месте пыль. — Ну же, Боттичелли, скажи «Ра-фа-эль». Ну же, «Рафаэль»! Твой братик. Раф недовольно насупился на диване, однако не нашел, что возразить. Донателло внимательно изучал монитор, на котором вспыхивали непонятные диаграммы, а в правом углу вращалась модель мозга, подсвечиваясь без какой-либо понятной со стороны последовательности. — Можешь не пытаться, Майки. Речевые центры не реагируют. — Наука не может тягаться с силой любви, Донни! — заступился за брата Майки, — Твои графики и диграммы не передают душу! — Диаграммы, — поправил младшего брата Донателло, — Душу может и нет. А вот способность к обучению — вполне. Он как ребенок из джунглей, Майки. Как… — Маугли, — закончил за ученую черепаху Микеланджело. Донни с удивлением посмотрел на брата. — Я знаю, Донни. Я смотрел субботний мультик. Донателло вздохнул. — Без разницы. В любом случае — если в детстве ребенка не обучить социальным навыкам, то позже это уже станет невозможным. Я вообще поражаюсь, как существо… Майки сурово посмотрел на брата. — Как Ботти достиг и такого показателя интеллекта с врожденной умственной отсталостью. Если только… На секунду Донни осекся, и Лео и Раф мрачно переглянулись. Им обоим подумалось об одном и том же. «Если только у него была умственная отсталость». — Если что, Донни? — уточнил Майки. — Ничего, — Донни отвернулся от экрана, устало протирая глаза, — У меня есть предположение, что большую часть времени он провел в спячке, как черепаха, поэтому смог избежать тотальной деградации. — Ему что, типа лет шесть в черепаших годах? — восхитился Майки, — И это значит, что его ещё можно научить говорить?! — Это не так работает, — с недовольством отозвался Донателло, но брат его уже не слушал, — Я просто веду к тому, чтобы ты особо ни на что не надеялся. — Да ладно тебе, Донни, хорош грузить! Я же тоже до четырех лет не говорил, а потом ничего, научился! — Что только подтверждает бессмысленность таких усилий… — тихо пробормотал Донни себе под нос, но больше переубеждать брата не стал. Сплинтер вышел к ним только на ужин. Черепахи были поглощены попытками Майки заставить Боттичелли есть ложкой, поэтому когда учитель с грохотом отодвинул стул, все братья разом вздрогнули. Отец с неодобрением посмотрел на Боттичелли в детском слюнявчике, вылавливающего брокколи пальцами, но ничего не сказал, словно бы окончательно решив игнорировать его существование. Сенсей шумно принялся накладывать себе еду, стуча ложкой и двигая блюда. Черепахи замолчали, уставившись в свои тарелки. Никто не произнес ни слова. Боттичелли невероятным образом уменьшился раза в два, вжав голову в плечи и вдавив себя в спинку стула. Только Донателло, похоже, не проникся всеобщим благоговением. Он откинулся на стуле, лениво набирая сообщение на своем чефоне, и выглядел так, словно бы даже и не заметил присутствия учителя. — Убери телефон за столом. Сколько раз тебе повторять. Это были первые слова, которые Сплинтер произнес со вчерашнего дня. Все взгляды устремились к Донателло, который даже не посчитал нужным оторвать глаз от экрана. Подросток перестал печатать, поправил повязку на плече и тут же вернулся к длинному сообщению. Последующие события произошли за секунды. Одно тащило за собой другое, и вот на подростков уже словно бы летел огромный мусорный ком. Сплинтер схватил тарелку Донателло и швырнул её в стену. Осколки разлетелись по кухне, бывший обед абстрактной картиной посочился вниз, роняя тяжелые комья, но на это случайное искусство некому было смотреть: в эту секунду Боттичелли вскочил на ноги, утробно заревев и утягивая за собой стол. Теперь уже все тарелки оказались на полу, вилки заскакали по плитам, стаканы разбивались вдребезги. Отец, заслышавший грозный вой великана, тут же прижал уши к голове и, оскалившись, потянулся к шесту. События, казалось, не могли ускориться ещё больше, но всё же ускорились: Майки, закричав как ребенок, закрыл спиной буянящего брата, а Донателло, сидевший с другой стороны стола, принял неловкую однорукую стойку напротив Сплинтера. Леонардо, сам не заметил как очутился возле учителя, и замер, как готовящийся к прыжку хищник, напротив Донни. Они переглянулись, и этот мимолетный, неприкрытый взгляд был более откровенен, чем все их многолетние разговоры по душам. Самым последним принял сторону Рафаэль. Он оказался прямо промеж братьев, и эта, хоть и секундная, заминка стала заметна всем. Но Раф переглянулся с Донни, и в его разуме всплыла мысль, настолько четкая, словно бы брат ухитрился передать её телепатически. Невозможно вечно сохранять нейтралитет. И Раф решился. Он встал бок о бок с Донателло, и теперь они стояли по одну сторону перевернутого стола, который теперь отделял их от Сплинтера и Леонардо. Мгновение судорожных действий и решений наконец окончилось. Сплинтер, занесший посох, озирался по сторонам, окруженный учениками со всех сторон. Ещё чрез года напряженного молчания учитель выдавил из себя разочарованное: — Вот как. И, переступая разбитую посуду, направился в додзе. Преодолев половину комнаты, сенсей бросил через плечо: — Леонардо. За мной, — и вслед добавил, — И чтобы его за столом я больше не видел. Лео затравленно обернулся на братьев, но никто не сказал ему ни слова, и через секунду он все же посеменил за учителем, стремясь его нагнать. Не понятно было, кого именно имел в виду Сплинтер, выдвигая свой запрет, но больше никаких наказов сенсей не выдал, исчезнув в дверях додзе со своим избранным учеником. Впервые Леонардо видел отца в таком состоянии. Он гневался и раньше, но никогда так, в открытую. Сейчас же они даже не провели свой обычный ритуал, по которому сыну следовало встать перед учителем на колени. И вместо того, чтобы отвести ученика на привычное место под дерево, Сплинтер зачем-то оттащил его в дальний угол, нетерпеливо схватив за плечо. — Ты видишь, что происходит. Леонардо, — быстро зашептал учитель, слишком близко поднося к нему свою морду, — Они отворачиваются от меня! Леонардо ничего не ответил, ошеломленно подавленный этим напором. Внезапно Сплинтер отпустил его плечо и отступил на шаг, давая подростку немного пространства. Теперь учитель заговорил сдержаннее, но в его голосе возмущение заместила тихая грусть. — Только ты и остался со мной, Лео. Ты оказался самым стойким. Самым преданным. Всё это было неправильно, совершенно неправильно. Леонардо не припоминал, чтобы отец называл его сокращенным именем. Отец никогда не говорил с ним вот так, искренне, эмоционально, словно со старым другом, а не с сыном. — Разве я не воспитывал их тем же образом? Разве не пытался создать из всех вас достойных людей?! — Сплинтер звучал так печально, — Видимо только в тебе не было трещины, Лео, только ты-то и был свободен от точащей их изнутри гнили! Нет, нет, я не должен так говорить. Это всецело моя вина. Это я, как учитель, недоглядел, не исправил вовремя. Некоторые горшки сразу выходят хорошо, Лео, но некоторые надо ломать и ломать снова и снова, пока из глины не выйдет что-то новое. Если это не вина мастера, тогда чья? Учитель устало закрыл глаза, не в силах больше говорить. Леонардо поднял руку, то ли желая утешить, то ли вернуть в реальный мир, но так и не решился на прикосновение. А сенсей тем временем открыл глаза, заново фокусируясь на Лео, как будто возвратившись из далекого странствия. Теперь его речь звучала устало, но гораздо собраннее, словно сенсей отринул все эмоции: — Грядет война, Леонардо. Серьезная, кровавая война. Не уличные потасовки, нет, — Лео на секунду задумался, что же известно учителю, — Настоящая, жестокая война. Которая не оставляет после себя ничего, кроме разрухи. Оруко Саки ищет нас. Он идет по пятам. А вы не готовы. Я вас не подготовил. Сплинтер вновь сделал паузу. Казалось, что слова приносят ему физическую боль. — Я больше не имею над вами власти, Леонардо. Семья раскололась. Я верю, что ты видишь это и сам. Клан Хамато раздроблен на части. В таком состоянии мы не сможем дать отпора. Дело не в мировоззрении, Леонардо, дело в первую очередь в выживании. И только ты можешь нас спасти. — Как? — тихо спросил Леонардо. Голос подростка был сухим и надтреснутым. — Ты должен их объединить. Я не знаю, как, Леонардо. Я уже испробовал все методы, даже самые радикальные, но только подписался в своей беспомощности. Ты — лидер, Леонардо. И это твой последний шанс. Придумай что-то. Рука отца вновь оказалась на его плече. Учитель смотрел серьезно, но с неожиданной и обезоруживающей нежностью, словно бы откинув все маски. В эту секунду подростку показалось, что он может отказаться, но все же Леонардо уверенно кивнул, принимая свой долг. Он наставит братьев на путь истинный. Чего бы ему это не стоило.