Любовник смерти

Шпинат в сливочном соусе оказался действительно вкусным. А селёдку эльфы подали отдельно, благослови их Магия. У мамы гормоны и скачет настроение, и это нормально в её состоянии. Она могла бы хотеть более странных вещей. К примеру, краденных бананов или мела. Благо, она не одна в своём состоянии, и есть кому баловать её, удовлетворяя малейшие желания. Тони очень бережно относится к ней. Это видно, да и сама она делится со мной с удовольствием. В первую беременность она осталась один на один сама с собой. Со скачками магии, пищевыми извращениями и страхом, что что-то пойдёт не так. Джеймс пропадал на работе, а с Петти отношения трудно было поддерживать из-за того, что обе сестры принадлежали разным мирам. А больше никого у неё не было. Её родители погибли в автокатастрофе, родители Джеймса — от драконьей оспы (по официальной версии, но я не удивлюсь, если из этой версии торчит борода с колокольчиком). Я с удовольствием наблюдал, как мама поглощает это сумасшедшее сочетание, а потом полирует это всё шоколадом с красным перцем. Боюсь, Маша всем нам даст прикурить. Так странно было понимать, что у меня будет сестра. С маленькими пальчиками, мягкими рыжими локонами и ореховыми глазами. У неё будут ямочки на щёчках, тёплая пижама в мишках и счастливое детство. После обеда мама села писать письмо Северусу, а мы с Сири ушли в сад катать Гарри на метле. Тем более я задолжал ему ещё с острова. Я покатал его над верхушками деревьев, а потом поняв, что нос у него совсем ледяной, да ещё и сопливый, спустился вниз. — Коти-и, а Том будет? — Не знаю, малыш, возможно, вечером придёт. Ты что-то хотел от него? — Летать! И я вспомнил, как Том левитировал Гарри, и в каком он был восторге. — Боюсь, когда он придёт, будет уже темно. А в темноте летать не интересно. Но мы специально придём к тебе вместе с Томом как-нибудь, и он с тобой полетает. — Ладно! Гарри так мило избегал использовать букву «Р», что невольно расширял свой словарный запас. Я поцеловал его в шапку в районе макушки, а потом подбросил вверх. Он захохотал и потребовал ещё! Я подбрасывал его до тех пор, пока у меня не заныли руки, а он не стал икать от дикого хохота. Икоту мы победили стаканом тёплой воды, а потом я уложил его на плоский камень, украшающий альпийскую горку, кинул согревающие чары, и мы устроили с Сириусом целое представление, охотясь за снитчем. Гарри лёжа наблюдал за нами, затаив дыхание. Ох, боюсь я доставлю Лили и Тони кучу проблем, показывая ребёнку эти опасные финты. Он ведь рано или поздно захочет их повторить… Ладно Сириус, у него на чердаке лампочка давно мигает, но я-то вроде не безответственный дурак, но тоже иногда не думаю о последствиях. Украсившись раскаянием, мы свернули свои полёты и пошли пить пятичасовой чай. Мама ждала нас в гостиной за уже накрытым столом. Сири с нами чай пить не стал и, обняв всех, ушёл камином. Как только мы сели, из камина шагнул Том. Моё сердце сделало кульбит. Я понял, что невыносимо хочу к нему прикоснуться. Будто мы расстались не утром, а год назад. Я был стрелкой на компасе, он — севером. Я ощущал его в пространстве как маяк, точку отсчёта, якорь. Он нашёл меня взглядом и слегка обозначил улыбку. А глаза сказали мне: «Люблю тебя». Я ответил безмолвно: «Люблю тебя больше». Том будто очнулся, галантно поцеловал руку Лили и взял на руки потянувшегося к нему Гарри. Гарри что-то жарко зашептал ему на ухо, Том внимательно его слушал, потом чуть отстранил, чтобы видеть его глаза и кивнул с заговорщицким видом. — А где Тони? — спросила мама, заглядывая Тому за спину. — Будет через полчаса. — Том, чай? — О, да! Том взмахом руки трансфигурировал моё кресло в небольшой диванчик и сел рядом со мной, прижавшись горячим боком и усадив Гарри на одно колено. Гарри прижался к нему доверчиво, покопошился немного, устраиваясь, и неожиданно уснул. Как я его понимал. — Ох, мы пропустили дневной сон, — засуетилась мама, увидев Гарри, свернувшегося на руках Тома клубочком. Том бережно передал сопящего Гарри маме и собственнически прижал меня к себе. Уткнулся носом в висок. Втянул воздух и вдруг содрогнулся всем телом. — Я скучал, — хрипловато сказал он. — Я тоже. Что собрание? — Суд будет в Стоунхендже. Я хочу напрямую обратиться к Магии. Руквуд обещал найти оптимальный ритуал. Ты и я будем главными обвинителями. — Надеюсь, мне не придётся делиться всеми подробностями его преступлений? — поёжился я, представив, что мне при Томе придётся рассказывать, что и как было в пещере с инферналами. — Нет. Прямое обращение к Магии тем и хорошо, что она сама определяет преступление и сама выносит приговор, равный содеянному. Знаешь, что такое закон Талиона? — Нет. — Это возмездие равное преступлению. Око за око, к примеру. — Дамблдору не хватит и десяти жизней, чтобы рассчитаться за содеянное. — Именно поэтому я и хочу обратиться к суду Магии. Поверь, Она найдёт способ. Я кивнул, гадливо передёрнув плечами. — А как прошёл твой день, любовь моя? — мурлыкнул Том, потираясь носом. Он так и сидел, уткнувшись в меня. Я улыбнулся. Это был безмятежный день. Такой, о каком я мог лишь мечтать до появления в этом мире. — Хорошо. Ох, кстати, я хотел поблагодарить тебя за то, что написал Северусу. — Ты знаешь, когда твой рот выговаривает его имя, внутри меня ревёт дракон. — Том! — И я хочу завалить тебя на диван и трахать до потери сознания, доказывая тебе и себе, что ты мой. — Я твой. — Скажи ещё раз, — сказал Том и вдруг толкнул меня, роняя на подлокотник и нависая надо мной. Он оперся на вытянутые руки, расположив их по обеим сторонам моей головы, и рассматривал так жадно, что я покраснел от возбуждения и смущения. — Том, мы не дома. — Скажи. — Я твой. Том вдруг запустил руку мне под шею и, приподняв, впечатал в меня свои губы. Поцелуй обжёг меня, заставляя забыть кто я и где. Я открылся, пуская его в рот и тихонечко застонал. — Босс, вы отлично смотритесь вдвоём. Красавица и чудовище. Принцесса и дракон. Джульетта и Ромео. А нет, последние плохо кончили, — раздалось над нами, и я мгновенно оказался за спиной у Тома, даже не понимая, как там очутился. Вот я плавлюсь в его руках от горячечного, дикого поцелуя, а вот я уже сижу, уткнувшись носом в бурно дышащую спину. Я выглянул из-за Тома и увидел Тони, поднявшего одну руку в примирительном жесте, а второй удерживающего огромный букет красных роз. Он не сводил глаз с палочки, которую наставил на него Том. Картина маслом. — Тони, когда-нибудь я тебя всё же откруциачу. — Хорошо, что не сейчас. А то я помну этот прекрасный букет для моей несравненной Лилии. — Только это меня останавливает. — Спасибо, мой Лорд, — Тони грациозно поклонился и бочком ушёл из-под удара, а потом побежал наверх по лестнице. — Так, на чём мы остановились? — хищно спросил Том, разворачиваясь ко мне. Я упёрся в его грудь руками, когда он попытался притянуть меня к себе. — Давай дома. Пожалуйста. — Этот педофил опять тебя достаёт? — раздалось у нас над ухом, и я дёрнулся как припадочный. Твою мать! Как Цербер так тихо летает? — Харон, твоя птица переходит все рамки! — сказал Том, принципиально не смотря на Цера и раздув ноздри. — Вы опять между собой не разговариваете? Я вам не переговорное устройство! — разозлился я. — Мальчики, не ссорьтесь, — мягко сказала тихо подошедшая Лили и улыбнулась. В комнате будто стало светлее. Том расслабился, Цер замолчал, а я обмяк в прижимающих меня руках. — Том, Харри, может останетесь у нас, раз у вас там ремонт? — я был не против, но надо тогда забрать Нагайну. — А Наги, Том? — Она сразу после собрания улизнула к василиску в нижние пещеры. Так что можем остаться. Лили, спасибо за предложение. — Через два часа ужин. Я заказала лосось в белом соусе и рис со спаржей. Если хотите чего-то более основательного, то я переуточню заказ на кухню. — Нет, нас это устроит, — сказал Том. Цер фыркнул, но смолчал. Гарри, сбивший режим и проснувшийся только перед ужином, капризничал и отказывался есть, пока Том строго не посмотрел на него и не сказал: — Гарольд, объясни, что ты хочешь, словами. Эмоции не работают в данной ситуации. Гарри затих как мышка. А потом сказал на парселтанге: – Я хочу пить, а не есть. — Чай тебя устроит? — Да. — Лили, он действительно не хочет есть. А вот пить хочет. Чай. Мама убрала тарелку с растерзанной рыбой и рисом и налила Гарри чаю в специальную чашку с двумя ручками, погладив его по голове. Хм, похоже бабушка Тома возбуждается только на меня, в другое же время тихо вяжет носки в глубине многогранной, как лабиринт, личности Тёмного. Мы искупали с мамой Гарри в четыре руки, пуская мыльные пузыри и все измазавшись в пене. А потом пошли укладывать его спать. Том и Тони внизу пили коньяк и о чём-то тихо разговаривали. — Хаии, сказку. — Хорошо. Про море? — Да! — Обнимай мишку, радость моя, и закрывай глазки. Гарри послушно вытянулся под тёплым пледом, прижимая к себе подаренного Томом Винни-Пуха. Я прикрыл глаза, вспоминая. Сидела на берегу моря девочка с синими глазами. Такими синими, что море было по-сравнению с ними серым, с такими глубокими, что море казалось озером, такими живыми, что море казалось искусственным. Девочка сидела и слушала. Море пело ей песню. Песня каждый раз была разная. Но каждый раз была о любви. Море любило девочку. Любило и верило её глазам. Девочка приходила встречать сюда рассвет, сколько себя помнила. Ей нравилось смотреть, как море рождает солнце. Как море ворочается в своём древнем ложе. Лениво лижет песок на пляже, перекатывая камушки. Стачивая и обтёсывая даже самые твёрдые из них. Море заботилось о своей девочке. Все её печали впитал в себя песок. И прибой унёс их или обкатал до гладкости. Все радости были впечатаны в следы, составляя уникальный рисунок мироздания. И море целовало их. Но однажды девочка не пришла. Море ждало её. То бушуя, то впадая в штиль. Волнуясь. Призывно был очищен пляж от водорослей и камней. Прекрасная раковина из глубин лежала, украшая собой берег. Тонкий узор волны был уложен ровно, рядок к рядку… Что угодно для девочки с синими глазами. Лишь бы она пришла вновь. Море ждало. Верило. Готово было ждать вечность. И однажды она вернётся. Постаревшая. С плоскими выцветшими глазами. С выгоревшими волосами. С истрёпанной и вытоптанной душой. И лишь море узнает в этой женщине именно ту девочку с синими глазами, что когда-то так волновала его. Девочка устало сядет на песок. Вдохнёт запах моря. Распустит волосы. Погладит подушечками пальцев ребристые стенки раковины. Опустит ноги в прибой. Море нежно коснётся её израненных ступней, залечивая раны. И девочка возродится. Пена смоет с неё пыль дорог, обид, времени. На море глянут поразительно синие глаза. И девочка поймёт: глаза глубоки и живы тогда, когда смотришь на море. А море — на тебя. Когда в твоих глазах живёт истинная любовь.* — Ох, Гарри, это так мило, — всхлипнула Лили. — Это не только мило, но и больно, мама. Нет, не сейчас, — успокоил я встрепенувшуюся маму. — Тогда. Сейчас море постоянно в моих глазах. Я его, настоящее, ласковое, впервые увидел в этой жизни. Вернее, мне показал его Том. А потом подарил. Представляешь? Он подарил мне море! И целый мир в придачу! Мама крепко обняла меня и поцеловала. — Иди к нему. Он там, небось, уже извёлся. — О, да! Не видел меня целых сорок минут. — Знаешь, как бы это странно ни звучало, но ему действительно тяжело, когда ты вне зоны его видимости. Я на это на острове насмотрелась. Он расслаблен, только если ты на расстоянии, когда можно протянуть руку и коснуться тебя. До того, как у меня появился Тони, мне казалось это одержимостью, даже сумасшествием. Сейчас я просто вижу любовь. Уже ночью, заезженный Томом до трясущихся ног, я лежал и смотрел на освещённое лунным светом прекрасное лицо своего дракона. На ресницы, такие длинные, что это казалось противозаконным, на тёмный локон, шелковистым кольцом лежащий на виске, на искусно вырезанные крылья носа и скульптурно и вычурно вылепленные губы. Том был чёртовым совершенством. И вот это всё досталось мне. Я смотрел на него и слышал шум моря.