Любовник смерти

Я понял, что очень соскучился по Лили и Гарри. Вызвал её по парному зеркалу и договорился о встрече. С трудом вытащил Тома на обед, а после мы снова разошлись. Он вернулся к работе, я же пошёл камином на Косую аллею. Хотелось порадовать маму. Купил турецких сладостей и охапку белых лилий. Пока бродил по магазинам, поймал несколько заинтересованных взглядов. Моё имя и в этом времени стало известно. Из-за фотографий бала в «Ведьмополитене» (благо Скитер, которая туда рвалась, мы не допустили, сами предоставив фото и текст), из-за событий, происходивших в Хогвартсе (моё имя несколько раз звучало в рамках основания детского лагеря), да и личная жизнь Тома многих интересовала, а заметка о нашей помолвке в Пророке вышла. Меня это не радовало от слова совсем. Я наслаждался безвестностью и тем, что если на меня смотрят, то только потому, что я симпатичен. Теперь стоит выходить в маггловский Лондон. И цветы, и сладости я могу купить и там. Внутренне сетуя и бубня, я прошёл к камину в «Дырявом котле» и вышел в Поттер-меноре. В гостиной меня ждали Лили и Тони. Они пили чай. Я обнял и поцеловал маму, пожал руку Тони и сгрузил ему покупки, а сам пошёл к алтарю. Дом так рванул ко мне, что чуть не сбил с ног. Он напомнил мне Тома после нескольких часов разлуки. Благо, что проявление чувств касалось лишь ментала. А то меня бы уже раскладывали на алтаре. Я хмыкнул выверту своего воображения и напитал камень рода кровью, силой, магией. И благодарностью. Он дважды спасал меня. У Гарри как раз должна была быть послеобеденная прогулка. Я посмотрел на Тони, потом махнул рукой на этот свой секрет и обернулся кошкой. Всё равно рано или поздно Тони узнает. Гарри с криками: «Коти-и-и!» — повис на мне. Трепал мои пушистые уши, которые особенно любил, обнимал за шею и тискал. Тело само реагировало на ласки. Я басовито замурчал, брякнулся на пол и вывернул пузо кверху. Гарри упал рядом, хохоча и поглаживая меня пухлой ладошкой. Бесценно было видеть лицо Тони. Ну и пах он изумлением. Хорошие эмоции и человек хороший. А ещё немного изменился запах Лили. Она всегда пахла осенью и пирогом с корицей и яблоками. Сейчас к ней добавился запах смеха. Смех был похож по запаху на чёрный перец. Я принюхался и чихнул. А после мы всей толпой вывалились на улицу, и я сразу унёсся в заснеженный сад, потакая своему зверю. Тело требовало бега, нагрузки, скорости. Помогая себе хвостом, я носился как комета. Снова сбил чёртова снеговика. Как-то мне не везёт с ними, когда я в теле пантеры. Через полчаса меня, наконец, отпустило, и мы затеяли любимую игру Гарри «Попади в кошку снежком». Меня бомбардировали с двух сторон. Гарри пока мог только недалеко кинуть и больше хохотал, чем участвовал в битве. Тони же отрывался по полной программе, вспоминая мне тот момент, когда я испугал его на собрании. Поговорю с ним потом. А ещё я заметил, что стал лучше контролировать разум своего зверя. В менор мы вернулись слегка потрёпанными. Я не мог отвечать снежками, но, если расставив передние лапы, прыгнуть в сугроб, то легко обдать снежной волной стоящего перед тобой человека. Я обернулся, мы подсушились, разделись и пошли на ужин. Я достал зеркало, чтобы вызвать Тома, но в этот момент он собственной персоной зашёл в столовую. Поцеловал Лили руку, пощекотал Гарри и поздоровался с Тони. Сел рядом со мной. Ожёг взглядом. Я почувствовал, что краснею. Когда он появлялся в поле видимости, во мне начинала звенеть струна. Я чувствовал его, ловил его взгляды и постоянно хотел смотреть в ответ. Его запах волновал меня. Трудно описать то ощущение любимого человека, что заставляет тебя гореть, чувствовать, жить. Я даже своё тело ощущал немного по-другому. Более живым, что ли. И тусклый мир наполнялся красками и волшебством. Наклонившись к нему, я шепнул, что показал пантеру Тони. Том был недоволен. Но Тони теперь часть семьи, это неизбежно. Том посмотрел на Тони и улыбнулся. Тот вздрогнул. — Ты же понимаешь, Тони, что личность моего фамильяра — тайна? — слово «фамильяр» этот гад подчеркнул. Я с шипением шлёпнул его по руке. — Да, милорд. Хочу лишь сказать, что вам повезло с… фамильяром. Я зло посмотрел на Тони, и все расхохотались. Они смеялись так заразительно, что я не выдержал и тоже подключился. После ужина Том и Тони засели в гостиной у камина с кофе и коньяком, а мы с Лили пошли укладывать Гарри. Он зевал и был вялым. Прогулка и ужин утомили его. Он немного капризничал, но скорее от того, что хочет спать, но и сказку ему тоже интересно послушать. А сегодня была сказочка про ведьму. В каждой женщине живёт ведьма. Просто в ком-то тихо и скрытно, а в ком-то явно. Ведьма, между прочим, это не старая карга с одним зубом и бельмом на глазу. Женщину-ведьму видно издалека. У неё глаза с искорками и шлейф шепотка за спиной. Походка летящая, дыхание лёгкое и в уголках губ притаилась улыбка. И в гневе они не только страшны, но и прекрасны. И смеются искренне и заразительно. Так вот, жила себе женщина. С искорками. С пушистым хвостом волос. Не так чтобы красавица нереальная, но живая и притягательная неимоверно. Ходила, так сказать, оборачивая головы и привлекая взгляды. Луну любила. Полную. За что, сама не понимала. Бывает скатывается вечер, и тянет посмотреть в окно. А там полная луна. Хочется сразу открыть все окна в доме, запустить туда лунный свет и купаться в его лучах. И кошки. Мр-р-р-р-р. Много, разные и обязательно с зелёными глазами. Мягкой лапкой трогает любовь. А вот с собаками у неё не сложилось… Да и ладно. Шла она как-то себе по улице и думала. А думы были не так чтоб весёлые… Грустно ей было и одиноко. Потому что всё, что у неё было — это кошки, лунный свет и непонятная тоска в полнолуние. Смотрит — девочка плачет. Гольфик с одной ножки сполз, сандалики красные, коленка разбита. Погладила по рыжим волосам, приложила платок к коленке, улыбаясь заглянула в глаза. А там — целый мир. И огонь пляшет! — Ведьма! — промелькнуло в мозгу. — Конечно, — заулыбалось рыжее создание, — ты и сама такая. Горячая волна окатила с ног до головы, перед глазами круги и кончики пальцев дрожат от прибывающей силы и понимания. Вскочила, закружила девочку в объятиях, захохотала. Вместе со смерчем из пыли и листьев приподнялась над землёй. Ведьма, ведьма, ведьма! Девочка смеялась в ответ. Успокоившись и почувствовав под ногами землю, спросила: — А почему? — Да запросто. Уродилась ты такой, так тому и быть, — не по годам мудро рассудила рыжая бестия, — прими это и радуйся. Просто ты всё осознавать не хотела. Вот пришлось помочь. — Спасибо! — Да не за что. Только не торопись силу применять, а то дел наворотишь, — улыбнулась хитро. И убежала. Ведьма стояла и смотрела ей вслед. Девочка как девочка… Но сила чувствуется неимоверная. Хм. Домой она уже не шла, а летела, стараясь не очень-то отрываться от земли. Сегодня она запустит в свою комнату много-много лунного света и, наконец, решится шагнуть с карниза. И полетит. Но не вниз, а вверх.* Гарри уже сладко спал, слегка дрожа ресницами. Я поправил на нём одеяло, легко коснулся Шессы, свернувшейся в ногах, притушил свет. Мы на цыпочках вышли в коридор. — Харон… — Да? — Эта сказка ведь не для Гарри? — Нет. — Почему мне так пронзительно хорошо и немного горько? — Потому что правда не леденец на палочке, а перец. Бьёт по рецепторам с ноги. — А Маша? — Маша тоже будет ведьмой, не бойся. — Я буду любить её любой, но мне так хочется, чтобы она была счастлива! — Будет. — Я обнял маму. Её слегка колотила дрожь. Да, я писал эту сказку про неё. Ещё не зная, что когда-то мне удастся её обнять, почувствовать её запах, её любовь. Но я хотел хотя бы словами нарисовать её образ. — Ты умеешь уводить словами. Это странно. Такое ощущение, что я посмотрела фильм, а не слушала сказку. — Я просто умею подбирать эквивалент слов тому, что чувствую. Раньше мне почти не с кем было говорить, кроме самого себя. Внутренний диалог учит воплощать мысли в слова. Каждый человек — целая вселенная, дивный мир. Просто не все умеют подобрать шифр-ключ к самому себе. Не каждый даёт заглянуть в тайное окно. — Ты удивительный! — мама крепко обняла меня, прижалась всем телом. Я обнял в ответ. Жизнь научила меня ценить эти прекрасные мгновения, которые для большинства людей были незначительными, не стоящими колотящегося сердца и острого счастья, что я испытывал сейчас. Я подумал, что дети, которые обижаются на своих родителей, это дети счастливые. Это дети, которые могут себе это позволить. Которые не живут в ужасе быть отвергнутыми или непонятыми. Я хочу, чтобы и Гарри, и Маша спорили, обижались и баловались. Чтобы их мир был не замутнён горем и тоской.